- Я думаю, вам лучше узнать правду, Геннадий Викторович: тетя Зина передает вам только то, что ей поручает Елена Львовна. Вам лучше не искать больше встреч с Еленой Львовной. Извините, - и захлопнула дверь.
Когда Ася рассказала, кто приходил, Наталья Павловна еще и отругала ее за излишнюю кротость, прибавив:
- Я не узнаю в тебе Бологовскую!
- Бабушка, не сердись на меня! Разве кротость может быть излишней?
- Даже очень часто, - отрезала Наталья Павловна и прибавила: - Какая, однако, безмерная наглость со стороны этого субъекта!
Через полчаса Леля привела Славчика. Смех и щебет ребенка странно звучали в тишине этих комнат.
- Ну, пошли ручки мыть! Славчик, беги к маме, - и Ася присела на корточки и раскрыла для объятия руки. - Душечка, маленький, бедный мой! прошептала она, целуя мягкую шейку.
- Звонок! - сказала, настораживаясь, Леля. - Не агенты ли? Ложитесь скорее, Наталья Павловнна!
- On me chase!* - проговорила старая дама, торопливо подымаясь с кресла и запахивая на себе черную шаль дрожащими руками.
- Нет, нет, бабушка, это не за тобой! Это, наверное, Елочка - она обещала прийти к двенадцати, - поспешно сказала Ася.
- Классная дама - эта твоя Елочка. Прежде про таких говорили "проглотила аршин". И зачем ходит в скомпрометированный дом? Нам от ее визитов не легче, а себе она хуже делает, - и, говоря это, Леля побежала к входной двери.
- Как? Вы? Сюда? В этот дом? Вон отсюда, гадина! Не то я задушу вас своими руками! Я вам все лицо расцарапаю!
Наталья Павловна и Ася бросилась в переднюю на эти исступленные возгласы, обе соседки не замедлили высунуть носы.
- Видали ли вы что-либо подобное, видали? Пудами не вымерить того горя, которое он нам принес, и он является со мной объясняться! Подлый, гнусный! - в бессильном бешенстве кричала Леля, стоя посередине передней.
- Успокойся, успокойся! - воскликнула, бросаясь к ней, испуганная Ася.
- Нelenе, Helene, pas devant les gens!** - воскликнула Наталья Павловна, выразительно сжимая ей руку.
* Они прямо охоту на меня устроили! (франц.)
** Елена, Елена, не в присутствии же посторонних! (франц.)
На пороге двери, которая оставалась открытой, показалась Ёлочка.
- Что случилось? Не повестка ли? Кто это вышел от вас? Гепеушник?
- Да, да! Гепеушник! Гоните его, гоните! - кричала Леля.
Елочка в изумлении озиралась.
- Никакая не повестка, дались вам эти повестки! Поскандалила малость с молодым человеком; и у благородных, видать, случается! - Буркнул ей в ответ Хрычко.
- Пойдемте в комнаты, - сказала Ася.
- Пожалуйста, не думайте, что я опять буду плакать, как плакала тогда. Не надо мне валерьянки. Я теперь уже не плачу! Вот спросите маму, совсем не плачу! - говорила Леля, отстраняя воду.
- Мне жаль, что ни одна из вас обеих не нашла правильного тона с этим человеком, - сказала, опускаясь в кресло, Наталья Павловна. - Мы, очевидно, что-то упустили в вашем воспитании! - и характерное для последних дней выражение глубокой озабоченной скорби легло на ее мраморные черты.
Елочка, не посвященная в тайны этого разговора, почувствовала необходимость направить его в другое русло.
- Наталья Павловна, я принесла вам деньги, - сказала она, - я отнесла в комиссионный магазин те вазы, о которых мы с вами говорили. И, представьте себе, их тут же, при мне, купили! Ими очень заинтересовался элегантный иностранец, который оказался английским послом. Вот девятьсот рублей и квитанция.
- Благодарю вас, благодарю! - сказала Наталья Павловна. - Английский посол? Очень грустно, очень!
- Почему же грустно? - переспросила удивленная Елочка.
- Эти вазы - уникум; они были нашим русским богатством! Если бы их купил русский музей, я бы не сокрушалась! Но наши драгоценности выкачиваются за границу, и мне больно за мою Родину и за то, что я невольно содействую этому.
- Бабушка, ну зачем думать о таких вещах! - воскликнула Ася. - Не все ли равно? Помнишь наши луврские вазы? И я тоже, может быть, обливала слезами французская маркиза, а ты ведь любовалась же ими?
Но Наталья Павловна не удостоила Асю ответом и повернулась к Елочке.
- Вот, вы видите - ни у нее, ни у Лели нет вовсе ни патриотических, ни гражданских чувств! Никакого душевного величия! Это все - кончилось! - с горечью сказала она.
Всегда замкнутая и сдержанная Елочка бросилась на колени к креслу Натальи Павловны и прижалась губами к ее руке.
- Какая вы замечательная! Таких, как вы, больше не остается! воскликнула она.
Наталья Павловна погладила волосы девушки.
- Спасибо на добром слове! Мои дни уже на исходе, и тем отрадней видеть родные мне чувства в молодом существе. Мне случалось уже ловить их в вас.
Леля и Ася, виновато прижавшись друг к другу, растерянно смотрели на Наталью Павловну и Елочку, и oни подумали одно и то же: в их молодой жизни было слишком много личного горя, чтобы испытывать высокую патриотическую скорбь!
Спустя час, собираясь уходить на работу, Леля заглянула в ванную, где Ася полоскала детское белье. Асъ стояла, прислонившись к стене, с руками около лба.
- Что с тобой? - спросила Леля. - Тебе как будто дурно?
- Да... устала очень и замучила тошнота...
- Тошнота? Ты, может быть, в положении? Ася прижала палец к губам и оглянулась.
- Молчи: я бабушке еще не говорила. Не хочу ее тревожить. Если ей придется уехать - пусть лучше не знает!
Леля опустилась на табурет.
- Ася, да что же это! За что на нас сыпятся все несчастья сразу! Надо скорее аборт - нельзя оставить. Кажется, делают только до трех месяцев... сколько у тебя?
- Про аборт мне не говори: я это делать все равно не буду.
- Не будешь? В уме ли ты! Накануне ссылки и полного разорения... без мужа... Аська, ты бредишь просто!
- Ты, Леля, сначала выслушай: это будет дочка Сонечка... у нас уже все решено. Леля, ты помнишь: у тебя был нарыв на пальце и я водила тебя к хирургу? Там стояло ведро с ватой и кровью... я не могу себе представить, что мой ребенок будет растерзан по жилкам и выброшен в такое ведро... Это убийство! Не убеждай меня ни в чем, если не хочешь со мной поссориться.
- Нет, буду убеждать! Это слишком серьезно, и времени терять нельзя. Надо в больницу, немедленно в больницу, а то поздно будет!
