На самом деле ей некогда было думать о своих переживаниях относительно чувств Марка к ней. Это было меньшей её проблемой. Случилось то, чего она так сильно боялась. Точнее, кто… Максим!

Он объявился неожиданно. Словно хищник, подстерегал её после окончания работы. Она шла пешком до метро, когда его машина подъехала к обочине дороги. Он был элегантно одет в тёмно-серый, сшитый явно на заказ, костюм и накинутое поверх чёрное кашемировое пальто. Волосы гладко зачёсаны назад. Лицо гладко выбрито. Взгляд стальных глаз холодно, оценивающе скользил по периметру, словно он высматривал врагов, находясь всё время в готовности дать отпор.

Она замерла, увидев его. Сердце на миг остановилось, а затем начало активно стучать о грудную клетку. Пот выступил на лбу. Ноги стали ватными. Паника!

Рядом с этим мужчиной она кожей осязала свой страх. Серинда знала, что Максим видит, как она его боится и в тоже время пытается противостоять своему страху. Наверное, это больше всего привлекало его в ней. Это… и ещё несколько миллионов долларов…

– София! – он обратился к ней с улыбкой, больше похожей на оскал гиены. – Какая неожиданная встреча! Рад вновь вас видеть, – он галантно наклонился вперёд, беря в плен её руки. – Вы дрожите…

– Холодно, – хриплым голосом ответила она. – Я тоже рада вас видеть, Максим. Как ваш дедушка?

– О! Он себя прекрасно чувствует! Кстати, он сейчас в Нью-Йорке. Граф будет очень рад видеть вас! Вам непременно нужно его навестить!

– Не знаю даже… – она растерялась, слова никак не складывались в предложения. В голове – хаос мыслей, основная которая – бежать!

– Как насчёт поужинать с нами завтра? – от его улыбки ей стало ещё холоднее.

– Я… я… м-м-м…

– Вот и договорились! – Максим по-прежнему держал её руки в своих ладонях. – Заеду за вами после работы. В шесть?

– Да…

– Вот увидите, мы проведём с вами замечательный вечер, – он прикрыл глаза, что-то представив себе.

Серинду чуть не стошнило. Она попыталась освободить свои руки, но его захват был сильным.

– Я не сомневаюсь, – попытка мило улыбнуться провалилась, со стороны она выглядела мученической.

– Подвезти вас до дома?

– О, нет, не стоит! Я лучше на метро…

– Как скажете, София. Не стану настаивать, – он улыбнулся, сжав её пальчики. – Ваши руки такие холодные. Надо заботиться о них лучше, – поднеся её руки к своему лицу, он поцеловал каждый её пальчик. – Мне удалось произвести на тебя эффект?

– О, несомненно! – она прекрасно помнила, что он обещал ей в тот вечер, при их первой встрече.

– Что ж… мне пора…

– До свидания, – по-русски попрощалась Серинда.

– До скорого свидания, – выделяя каждое слово, Максим смотрел на неё пронизывающим взглядом. – Ах, да! Чуть не забыл… будь завтра в красном… тебе очень идёт этот цвет!

– Хо-ро-шо… – её губы едва шевелились.

Одним ужином не обошлось. Максим встречал её каждый день после работы. Он водил её в театр, музей, рестораны. Они много говорили об искусстве, политике, экономике. В основном, темы касались России или сравнения её с другими странами. У Максима на всё было своё мнение, перечить которому было себе дороже. Общение с ним эмоционально выматывало Серинду. Бессонница стала её постоянным ночным спутником. На утро она ненавидела своё отражение в зеркале. Ей приходилось тратить больше времени на макияж, чтобы скрыть следы усталости. Тёмные круги под глазами как бы сами за себя говорили о её страданиях.

В офисе быстро заметили перемены между начальником и его секретаршей. Кто-то жалел бедняжку, очередную брошенную и использованную. Кто-то (большинство) искренне злорадствовали. Обстановка в офисе и за его пределами угнетала Серинду. Она отчаянно нуждалась в позитивных эмоциях. Ей необходимо было видеть отца. Поговорив с ним, она смогла бы забыть о своих печалях, хотя бы на время. Но даже с ним она не могла увидеться. Он отменил второе свидание. Это обеспокоило её. Отец раньше никогда не отменял их встречи, для него они значили так же много, как и для неё.

Серинда позвонила своему информатору в тюрьме. Молодой офицер за определённую плату рассказал ей, почему отменили свидания. Был бунт заключённых, в котором пострадал её отец. Он получил множественные телесные повреждения, включая ножевые. Его перевели в госпиталь для заключённых. Жизни отца ничего не угрожало и, тем не менее, всякий раз, подумав о том, что ему пришлось пережить, Серинда задыхалась. Она платила деньги за то, чтобы он никогда не попадал в подобные ситуации.

Что же ей делать? Кому предъявить свои «претензии»? Максиму? Попросить его, чтобы он улучшил охрану для отца? А что, если он сам этого добивается? Может, именно он устроил так, чтобы её отец попал в госпиталь, зная, что она придёт к нему за помощью?.. Будет умолять его, просить…

Что он тогда потребует взамен?

От мыслей у неё разболелась голова. Она сжала виски руками, поморщившись.

– Ты неважно выглядишь, Ри, – заметил Томми. – Сколько ты спишь?

– Достаточно, – она почти огрызнулась. – Извини, я не хотела на тебе срываться.

– Ничего… – он смотрел на неё с беспокойством во взгляде, нервно покусывая нижнюю губу.

– Ты что-то хотел обсудить со мной?

– Ах, да! Почти забыл об этом… – он неряшливо провёл рукой по своим волосам. – Завтра день рождения брата!

– Событие года! – криво усмехнулась Серинда.

– Ты приготовила ему подарок? – мягкая улыбка появилась на лице Томми.

– Агась! – фыркнула она. – Скинулась со всеми в офисе. Решили подарить ему соковыжималку. – Серинда вновь повторила сцену с «закатом глаз». – Как будто бы она ему нужна!

– А, что? Хороший подарок! У меня вот, к примеру, нет соковыжималки.

– Потому что ты пьёшь одну Коку! Там же вся таблица Менделеева!

– Ты такая зануда, – процедил Томми.

– А ты слишком беспечный! – парировала она. – И снова ушёл от темы! О чём ты хотел меня попросить?

– Я хотел… г-х-м… попросить тебя… – голос Томми дрогнул. – Видишь ли… ма, всё ещё считает тебя моей… как бы… невестой…

– Уму не постижимо! – воскликнула Серинда. – Почему ты ей до сих пор не сказал?

– Как-то к слову не пришлось… – попытался оправдаться Томми.

– Трус! – фыркнув, Серинда отвернулась от него.

– Эй, не злись, – он повернул её к себе, положив свои руки ей на плечи. – Я виноват… и сожалею… – в его глазах была печаль и истинное раскаяние.