«Это я-то, физик и астроном!» Листая дальше, Володя наткнулся на главу «Как составить точный гороскоп». Он выписал то, что относилось к нему:

Если верить астрологам, то он, Владимир Судариков, есть сплетенное взаимовлияние четырех планет. «Вот ведь чушь, — думал он, выписывая свой „точный гороскоп“, — а как завораживает!» Оказалось, что судьбу его ведут в основном два небесных тела — Сатурн и Луна, «Влияние Луны несет с собой глубокую восприимчивость, развитую интуицию, а вместе с ними и подвластность настроениям, нерешительность… Требуется большая самодисциплина, чтобы уберечься от праздности, к которой склоняют Луна и Венера, от расплывчатой мечтательности, от бессмысленной траты сил». А Сатурн?.. Эта планета выплеснула на него всю апатию, синюю меланхолию, робость, мелочное самокопание и тоску. Вот угораздило родиться под несчастной планетой!

«А ну посмотрим еще кого-нибудь, — Володя вспомнил ярко-желтую куртку рядом с Лелей. — Вот, скажем, этот Бусел. Веселый, уверенный. Кажется, он родился в конце марта, Лелька еще звонила, поздравляла. Так, это будет… Овен. Что же тут?» Володя стал читать:

«Овен — знак огня. Покровительство Юпитера и Марса. Характер сильный, натура властная. Рожденные под знаком Овена одарены жизненной силой и энергией…» Вот оно как! Пришла в голову мысль проверить гороскопы на друзьях. Он припоминал их дни рождения и чем больше читал, тем больше находил поразительных совпадений. Встречались и неточности, но совпадений было куда больше. «Так можно мистиком стать. Жалким человечком, верящим в эти сказки, — размышлял Володя. — Поверь в них хоть чуть-чуть, а там пойдет, покатится…»

Динькнул звонок, Володя побежал открывать. Вошла Леля.

— Судариков, ты дома?

— А где ж мне быть? — мрачно ответил Володя.

— Ты почему такой бука?

— Не знаю. Может быть, этой чепухи начитался, — он тряхнул папиросными листками.

— Ах, это. И как впечатление? Интересно?

— Интересно, — согласился он. — Но объясни, что это такое?

— Юра Гаевский перевел. На Западе сейчас бум астрологии. Он дал почитать для общего развития.

— И вы, астрономы, в это верите?

— Ну что ты, Судариков. Но забавно, согласись.

— Забавно, — сказал он.

В перерыве между занятиями на кафедре зашел разговор о психотронике.

— Под Калугой, в Алабышеве один дед живет, ему уже девяносто, — рассказывала старший лаборант Эвелина Семеновна. — К нему больные едут отовсюду. А он, дед, только глянет — и сразу решение готово: или будет лечить, или прогоняет.

— И вы, Эвелина Семеновна, в деда этого верите? — спросил ассистент Алик Григорьев, высокий, сутулый, в очках.

Эвелина Семеновна пожала плечами, закуривая сигарету.

— Приспичит — поверите, — кисло изрек доцент Адонис Петрович Мурашкин.

— Ну уж, извините, — начал вскипать ассистент Гришук, крутя длинным носом и жилистой шеей, — тогда надо наплевать на всю науку, которая уже триста лет со времен Галилея…

— Господи, да причем здесь наука? — Эвелина Семеновна снисходительно выдохнула дым, — Вот вы можете мне сказать, что есть человек? А? Кстати, вы не видели фильма, где Жозе Ариго кухонным ножом снимает катаракту? Нет? Советую посмотреть.

— А где? — наивно спросил Гришук.

— Лечение, спириты там всякие — еще куда ни шло, — сказал Адонис Петрович. — Тут все же какое-то взаимодействие организмов. Но вот с телекинезом я никак по могу согласиться. Чтобы без всякого физического агента человек воздействовал на мертвую вещь — это уж чистая мистика.

— Ну почему же без агента? — возразил Алик Григорьев. — Говорят, пальцы способны излучать ультразвук. Давайте-ка прикинем, какая нужна мощность, — Алик подошел к доске, взял мел, чтобы удержать па весу, скажем, шарик от пинг-понга.

Мел заскрипел по доске.

— Чепуха, — махнул рукой Мурашкин. — Вот скажите, Володя, ведь правда — телекинеза быть не может?

— Ну почему же… — тихо ответил Володя и покраснел.

Наступил Лелин день рождения. У Судариковых собрались гости. Леля испекла свой фирменный пирог с капустой. Было весело и шумно. Поздравляя Лелю, Игорь Бусел произнес витиеватый тост и вручил подарок — маленький знак Весов на тонкой цепочке.

— Вот это мудро, — закричала густым басом высокая румяная блондинка, Ленина подруга Наташа, — какой же это астроном без своего знака зодиака!

И тут же возник спор об астрологии.

— А что, — говорила Наташа, — в устройстве мира не все еще понятно. Но может и вправду действуют па нас планеты.

Наташа работала в редакции одного популярного журнала и отличалась широтой взглядов.

— Умница, Наточка, я тоже за астрологию, — закричала Леля. Игорь Бусел скептически улыбнулся.

— Ну да, — оказал, слегка запинаясь, Юра Гаевский, маленький взъерошенный усач, чем-то похожий на Дениса Давыдова, — ты, Игорь, конечно, за рафинированную науку.

— Допустим, — ответил Игорь. — А ты полагаешь, что возможна другая наука, так сказать, рука об руку с чертовщиной?

— А данные Кукушевского тебе ничего не говорят?

— Слыхал я все эти — Кукушевский, Лоуэл, болтовни-то много.

— Почему же болтовни? — сказал Юра с легкой обидой.

— Могу сказать определенней — не болтовня это, а лженаука.

— Что это такое — лженаука? — закричал Юра. — А твоя прекрасная наука застрахована от ошибок?

— Дело не в ошибках, а в определенных правилах действий и языке. По одним правилам — наука, по другим — что-то иное.

— А я тебе скажу так. Пока возможен свободный спор, как на афинской площади, никакой лженауки не будет. И весь вред не от лженауки или каких-то лжеидей, а от декретированных истин. Вот когда наука вместо аргументов начинал давить авторитетом — вот тогда и получается лженаука. А так спорь звездах сколько влезет вреда не вижу.

— Ну да, такой демагогией можно оправдать и астрологию, и хиромантию, и графоманию… — раздраженно начал Игорь, рубя рукой воздух.

— Графологию — ты хотел сказать, — заметил Юра, — а вообще у тебя типичный снобизм ученой братин, возлюбивший свою цеховую узость, кое-что узнавший, но вообразивший, что знает все.

— Ребята, кончайте спорить, давайте лучше выпьем, — сказал Володя, вставая. — Посмотрите, у всех налито?

На другой день с утра у Володи не было занятий, и он, перемыв посуду, поехал к Федору. Тот задумчиво сидел на опрокинутом ведре у деревца черноплодной рябины. Услыхав скрип калитки, он поднял голову и сказал вместо приветствия:

— Все обсуждают…

— Кто? — не понял Володя.

— Да на конгрессе.

— На каком конгрессе?

— Да я и сам не знаю. Конгресс идет. Спорят, спорят. Про космос чего-то.

— Ты-то как их слышишь?

Федор посмотрел на него ясными глазами.

— А вот, — ответил, — рябину снимал, да и услышал вдруг. Вроде как радио.

— Интересно?

— Я тебе потом расскажу, а ты посмотри в газетах — может, встретишь где.

— Послушай, Федор, ты под каким знаком родился?

— Ну подо Львом, — неохотно ответил тот. — А чего это ты?

— Скажи мне, знаки эти, планеты — действуют они на нас, на судьбу нашу?

— Вон ты о чем, — протянул Федор. — А ты как думал?

И Володя вдруг понял — действуют.

Леля тихо и мирно дышала. Володя ворочался в постели. Белый луч чертил на стене таинственные знаки. «Луна», — вздохнул Володя. Нет, к луне у него не было претензий. Эта бледная красавица делала жизнь приятней. «А что, — подумал он, — если бы у Земли не было спутника? Или было два, как у Марса? Вся земная поэзия пошла бы другим путем. Не было бы „Лунной сонаты“. И так далее и тому подобное. Нет, луна — это хорошо». Ни почему-то взъелся Володя на далекий Сатурн — планета слабых, беспочвенных мечтателей, планета грусти, лени и разбитых надежд. «Ничему я не родился под Юпитером? — думал он, крутясь под одеялом. — Или под Марсом…» Он вспомнил, чем награждает своих подопечных этот воинственный бог. Силой и решительностью, авантюристической жилкой и любовью к бродяжничеству, азартом, огнем, страстью… «Вот и был бы я бродягой с горячим и решительным Сердцем. Ну и почему я не родился под Марсом?» И засыпая, он так ясно представил себе, как холодный опоясанный Сатурн срывается с места и уносится вдаль, а на его месте утверждается огненно-красный суровый Марс.