— Вывих, наверное, — Лазарева слегка передёрнуло от вида этой неестественно вывернутой ноги. — Тебе что, не больно, что ли?

      Кирилл шатался на одной ноге и ругался сквозь зубы:

      — Везде больно…

      Таксист всё же подошёл поддержать Кирилла с другой стороны.

      — Куда везти-то? — спросил он, когда Кирилла устроили на заднем сидении. — В больницу?

      — Да, в больницу, — Лазарев ответил первым, не дав Кириллу даже рта открыть. — Ты как, до Питера-то дотянешь? — спросил он его. — Часа два ехать, даже больше… Или можем тут поискать, в посёлке.

      — Дотяну.

      — Давай тогда куда-нибудь в травматологию, — повернулся Лазарев к таксисту, который уже выруливал с площадки на пустую трассу. — В любую, какая ближе.

      — Ближе Московского проспекта не знаю. А, нет, ещё одна есть, считай по пути, со Стачек поворот… — таксист лениво покосился на отключенный навигатор. — Можно посмотреть, конечно...

      — Без разницы, — оборвал Лазарев, который не хотел, чтобы таксист сейчас остановился и начал возиться с навигатором. Он хотел, чтобы они ехали , и как можно быстрее. — Вези куда знаешь.

      — Сигареты есть? — спросил вдруг Кирилл.

      Лазарев растерянно покачал головой, а таксист взял с торпеды пачку «Честера» и, не глядя, кинул Кириллу. Тот не успел поднять руки: пачка стукнулась ему в грудь и, провалившись между коленей, упала на пол.

      Лазарев полез поднимать. Пока он вытаскивал из пачки плотно забитую туда зажигалку, он успел бросить короткий взгляд на Кирилла. Тот откинул голову назад и сидел с полузакрытыми глазами, потрескавшиеся губы то ли что-то беззвучно шептали, то ли дрожали.

***

      Кирилл, поначалу выглядевший нормально и бодро огрызавшийся на Лазарева, к тому моменту как они доехали до травмпункта, даже не побледнел, а посерел. Он едва ковылял даже с поддержкой, а когда Лазарев усадил его на скамейку, вид у него был такой, словно он сейчас и на ней не удержится — сползёт на пол.

      Наверное, это был шок: от боли, от пережитого за последние сутки, от травмы. Лодыжка у Кирилла отекла, стала в два раза толще, так что кроссовку пришлось снять, и налилась красно-лиловым.

      Оставлять Кирилла одного в очереди в травматологии было страшно, но пришлось — в регистратуре просили предоставить документы и полис. Кирилл объяснил, где жил его питерский знакомый, у которого он оставил рюкзак.

      По дороге в больницу Лазарев выкрутился: Кирилл в машине начал требовать объяснений, что произошло и как могло так получиться, Лазарев мотнул головой в сторону водителя и сказал: «Потом поговорим». Кирилл кивнул, а потом ему стало не до разговоров. Он сжимал губы и прикрывал глаза и постоянно возился на сидении, пытаясь найти другое, более удобное положение тела — было видно, что едва терпит. Лазарев спрашивал, где болит, но Кирилл только раздражённо тряс головой и сильнее стискивал зубы.

      Травмпункт, как Лазарев понял из объяснений таксиста, который повторял про какой-то поворот со Стачек, оказался далеко. Они чуть не весь проклятый проспект проехали, прежде чем свернули. Они ехали и ехали, а Кирилл крутился и дёргался, и лицо было растерянным и болезненно перекошенным, словно он через секунду расплачется. Потом Лазарев втаскивал Кирилла по высоченному крыльцу десятка в два ступеней, узнавал, в какой кабинет занимать очередь, устраивал Кирилла на скамейке — им было не до разговоров.

      Теперь, когда Лазарев возвращался с рюкзаком в больницу, он поневоле начинал думать о том, как будет всё объяснять. Он не собирался лгать. Он уже всяко крутил в голове, даже думал забрать оставшиеся в рюкзаке документы и свалить пропажу загранника на подозрительную компашку, с которой Кирилл связался, но ему казалось, что Кирилл всё равно до правды докопается, это во-первых, а во-вторых, заявление об утере документов, пока Илья находился в Турции, было бы очень некстати. И он устал от лжи, её было слишком много. Лазарев умел врать, не совсем запросто, но и больших сложностей он с этим не испытывал, и он не думал, что у человека есть некий предел, когда лгать дальше становится невозможно, когда давление ранее произнесённой лжи становится невыносимым и ты готов уже на что угодно, лишь бы снять с себя слишком большую, ставшую неподъёмной тяжесть обмана.

      Когда Лазарев приехал с документами, Кирилл ждал уже в какой-то новой очереди. Выглядел он немного получше, а в руках держал два рентгеновских снимка.

      — Довёл кто-то? — спросил Лазарев, указывая на них.

      — Помогли, — ответил Кирилл.

      Очередь двигалась медленно, особенно когда стало одним врачом меньше — у него закончились часы приёма.

      Вскоре подошли ещё «пациенты»: пьяный мужик с разбитой головой и сопровождающие его друзья, тоже какого-то затёртого бомжеватого вида. Мужик не мог сидеть на месте, бродил туда сюда, шатался, громко ругался, что его не принимают немедленно с его тяжелейшей травмой. Иногда его заносило, и он еле успевал опереться о стену или об одного из друзей, и Лазарев, сидевший с Кириллом почти у самой двери в нужный кабинет, предложил пересесть подальше, не дожидаясь, пока эта пьянь свалится на Кирилла или налетит на его вытянутую вперёд ногу.

      Они ушли в дальний конец коридора, и Кирилл, едва только сел, сразу спросил:

      — Я так и не понял, — поворачиваться ему было тяжело, потому что бок был отбит; и он подозрительно, по-волчьи косился на Лазарева. — Они с тебя денег требовали, да?

      — Да.

      — И ты заплатил? За меня? Ты же мог сказать, что я не твой сын.

      — Сказать я не мог… Там тоже были бы проблемы. Я бы мог…

      — Что? — спросил Кирилл.

      — Да так, неважно уже, — Лазарев не стал говорить, что мог бы уехать. Просто уехать.

      Кирилл молчал. Лазарев видел, как шевелится у него язык за правой щекой — Кирилл постоянно пробовал разбитую десну и покачивающийся зуб. Из-за них он говорил немного неразборчиво.

      — А как они так? С какого перепугу они решили, что я — Илья? — сказал Кирилл после едва ли не минутного молчания.

      Лазареву обожгло щёки прилившей кровью, и пришлось выдохнуть, чтобы собраться с силами и ответить:

      — Ты на него похож.

      Кирилл всё же повернулся к нему — резко дёрнулся всем телом, от чего тут же скривился и зажмурился. Больно, наверное, было… Глаза под непонимающе сведёнными бровями казались чёрными, по края затопленными ненавистью.

      — Очень похож, — само собой вырвалось у Лазарева, которому нужно было что-то говорить, чтобы не чувствовать себя настолько беспомощным и униженным перед пониманием, которое было сейчас во взгляде Кирилла.