— Нужно, а как?

— Отлупим хорошенько.

— Не получится. Он теперь один не ходит, — сказал Матали и, увидев, что тетя Тагира повернулась в их сторону, замолчал.

— Тогда сам придумай, — совсем тихонько прошептал Гапсаттар.

— Придумал уже, — еще тише ответил Матали.

— Ну что?

— Потом расскажу, — одними губами сказал Матали и заскрипел по доске грифелем.

К концу занятий план Матали созрел окончательно.

— Мы его напугаем так, чтобы на всю жизнь запомнил, — сказал он, когда друзья шли домой.

— А он теперь храбрый стал. Как ты его напугаешь? — возразил Гапсаттар.

— Вот слушай. Мулла уйдет в мечеть вечером. А мы вызовем Саиджана на улицу…

— Так он и выйдет! Дурак он, что ли? Он только днем храбрый.

— А ты скажешь, что один человек продает наган. Пойдем, скажешь, покажу.

— Ну, выйдет, а тогда что? — спросил Совенок.

— Поведешь его к переулку Сафьян. Там людей мало. Как завернете за угол, я выйду на ходулях, весь в белом и погонюсь за ним… Здорово?

— Здорово! — согласился Совенок. — У него душа в пятки уйдет, заверещит, как коза.

Смеясь и обсуждая подробности плана, ребята пришли домой.

Тетка Сабира еще не вернулась. В комнате пахло свежими лепешками, только самих лепешек не было. У печки, накрытая красной тряпкой, тихонько вздыхала квашня. Рядом стояла дежка с мукой.

Муку есть не станешь, закваску тоже. Матали выскреб последние капельки масла из миски грязным пальцем, обсосал его и стал искать, что бы еще положить в рот?

Обычно тетка Сабира оставляла ему то кусочек хлеба, то подгоревшую лепешку, а тут — ничего. Должно быть, разозлилась за то, что вчера пришлось зашивать штаны.

— Пойдем к нам, — сказал Гапсаттар, — мама, наверное, картошки наварила. Там и уроки выучим. У нас теперь тепло и светло.

— Пойдем. Только я сначала ходули достану.

— Небось сожгла их тетка Сабира?

— Нет, не сожгла, я думаю. Я их так запрятал, что и не найдешь. Подожди. Я сейчас.

Ходули оказались на месте. Матали вытянул их из-под всякого старья, сваленного в сарае, постучав друг о друга, стряхнул с них пыль. Потом, ловко встав на маленькие приступочки, приделанные к длинным жердям, зашагал к двери огромными шагами. Долговязый Совенок, вышедший на улицу, рядом с Матали показался карликом.

— Во всей Казани такого длинного мужика, как ты, не найдешь, — сказал Совенок. — А где же мы рубашку и штаны такие достанем?

— Ну, подрежем немного ходули. Для такого дела не жалко.

— А тогда не интересно будет. Слушай, а если в простыню завернуться?

— А где мы простыню возьмем?

— Вон… — Совенок выразительно глянул на постель тетки Сабиры, где из-под одеяла виднелась простыня.

— Заметит сразу, — сказал Матали и вдруг вспомнил: у тетки же есть сундук, в который она по полгода не заглядывает.

Там, в сундуке, лежит здоровенный кусок белой бязи, новые полотенца с вышитыми красными концами, серебряные рубли в жестяной коробочке из-под леденцов. Ключ от сундука она прячет, но Матали давно знает, где этот ключ лежит. Только он никогда еще не брал ключ в руки.

«Нужны мне ее тряпки! — думал он, вспоминая иногда об этом ключе. — И деньги ее мне не нужны…»

— Слушай, Совенок, — сказал Матали, — у тетки Сабиры в сундуке бязь лежит. Возьмем ее, а потом назад положим.

— А вдруг заметит? Она же тебя до смерти излупит.

— Ничего не заметит. А заметит, так не тебя лупить будет, а меня. Становись к окну и смотри. Если увидишь тетку, скажешь.

Он быстро нащупал ключ за карнизом окна, отпер сундук, вынул аккуратно сложенную бязь, встряхнул ее и тут же решил примерить.

Взобравшись на ходули, он чуть-чуть пригнулся, чтобы не достать головой потолка, но как ни старался — никак не мог справиться и с ходулями, и с куском бязи сразу.

— Вставай на табуретку, помоги мне, — сказал он.

Совенок проворно вскочил на табуретку, прихватил два угла бязи на шее у Матали и получилось замечательно: высокий бесформенный призрак с маленькой бритой головкой, чуть покачиваясь, стоял в комнате, подпирая головой потолок. И такой страшный был этот призрак, что если бы Совенок не знал, что это всего-навсего Матали, он бы и сам испугался до смерти.

— А знаешь, — сверху сказал Матали, — мы еще одну штуку сделаем.

— Какую?

— Как только я подойду к Саиджану, ты изо рта огонь выпустишь.

Совенок даже засмеялся, представив себе, как это будет выглядеть: длинный, как телеграфный столб, белый призрак, рядом — человек, как сказочный дракон, изрыгающий из пасти огонь.

А фокус этот он давно знал. Одно время все мальчишки на их улице увлекались этим нехитрым чудом. Нужно было набрать в рот керосину и, выдувая его тонкой струйкой, вовремя поджечь спичкой. Только и всего. Правда, потом не раз и не два приходилось полоскать рот водой. И то долго еще оставался во рту противный керосиновый запах, но получалось здорово. Прохожие в ужасе шарахались в стороны, женщины кричали, детишки разбегались, сломя голову. За это, правда, иногда попадало ремнем от отцов! Не только за то попадало, что людей пугали, а больше за то, что без спроса брали керосин. Но и это не остановило бы мальчишек. А вот когда будочник Хайретдин пригрозил ребятам наганом и обещал отвести озорников в участок, от забавы такой отказались.

«А теперь действительно здорово получится», — подумал Совенок и вдруг испугался.

— Слушай, Матали, — сказал он, — а вдруг Саиджан умрет от страха? Нас же тогда посадят.

— Так ему и надо, если помрет, — сказал Матали, — тебе что, буржуя жалко? Только не помрет он, не бойся.

И в это время скрипнула, открываясь, дверь.

Мальчишки замерли на секунду. Матали, у которого от страха подогнулись колени, не удержался на высоких ходулях, покачнулся, ища, за что бы ухватиться, взмахнул руками, потерял равновесие и рухнул прямо на дверь, подмяв кого-то под себя. Совенок тоже свалился с табуретки. Ожидая расправы, оба лежали тихонько, не смея ни слова сказать, ни двинуться. И вдруг они услышали обиженный голос Газизы:

— Да убери ты эти дурацкие палки! Ты же мне чуть руки не сломал.

Только после этого ребята кое-как распутали все и, усевшись на полу, расхохотались.

— Это ты, оказывается, — сказал Матали, — а у меня душа в пятки ушла. Я думал, что тетка Сабира пришла.

— Смотри, накличешь. Сейчас и придет как раз, — откликнулся Совенок, потирая ушибленное колено.

Ребята вскочили как ужаленные. Гапсаттар кинулся к окну, Газиза, открыв дверь, заглянула в сени, Матали спрятал ходули за печку, поднял табуретку и принялся торопливо складывать бязь.

— А вы что, тетю Сабиру хотели напугать? — спросила Газиза, когда порядок в комнате был восстановлен.

— Саиджана… — ответил Гапсаттар и тут же обеими руками зажал себе рот. Ведь это была тайна. Никто, кроме них двоих, не должен был знать обо всем этом деле.

«Ох, дырявый у меня рот», — подумал Совенок, увидев презрительный взгляд товарища.

А теперь все пропало! Если уж залетит в ухо к Газизе словечко, она жилы вытянет, пока не выспросит всю правду.

Так и на этот раз получилось. Газиза и упрашивала мальчиков, и издевалась над ними, и даже всплакнула, и ребята не выдержали — рассказали обо всей своей затее.

Кончилось тем, что и Газиза вступила в заговор и решила вместе с ними пойти пугать Саиджана.

— Даже лучше, — сказал Матали, — если вы вдвоем пойдете: он скорее поверит.

Как-то раз к Хусаину неожиданно зашел солдат Саляхетдин, отец Матали. В длинной шинели, с красной повязкой, в шапке с красной звездой.

— Как живешь, сосед, как делишки? — спросил он после приветствий.

— Живем помаленьку. Да ты заходи.

Саляхетдина Хусаин знал и раньше. Но дружбы особой у них не было. Прежде жил Саляхетдин на другой улице, встречаться приходилось редко. Когда началась война, и вовсе не виделись. Знал Хусаин, что есть у Матали отец, зять соседки Сабиры. Бывало, встретятся, перекинутся парой слов и разойдутся.