- Ну как? Все нормально?

Алик кивнул.

- Ну, я пошел?

Алик еще раз кивнул.

- Наслаждайся своим Набоковым. Если что, я тут в комнате за компом, двери открыты.

Руслан вышел.

"Конечно, открыты. Десять лет как открыты".

Первая же ночь после возвращения из больницы, навсегда запечатлелась в памяти Алика. Тогда на него напал страшный приступ удушья. Он со слезами на глазах попросил мать открыть все двери и окна, чтобы надышаться воздухом вдоволь. Но это ему мало помогло. Легким хватало воздуха, не хватало свободы, тело мучилось, привыкая к вечному затворничеству.

Мать, прижав его голову к своей груди плакала. Сестра, еще маленькая, и братья, испуганные криком больного сбежались в его комнату. Они стояли в ряд, прижавшись друг с другом и, не понимая происходящего тоже плакали. Плакал даже его почти взрослый старший брат - Марат. Тогда Алик подумал, если взрослый мужчина плачет, то дела действительно плохи.

Как только Алику стало лучше, окна пришлось закрыть. А двери с тех пор открыты, и никто не пытался закрывать их.

Картину из прошлого слишком живо изобразила его память, и слезы не заставили себя ждать.

Еще лежа в больнице Алику врач говорил, что его скоро выписывают. И тогда казалось, он уже почти здоров, осталось совсем немного и это "немного" уже пройдет дома.

Только после возвращения домой, он спросил себя, - "Если врачи не помогли мне там, что ждет меня здесь?" Ответ пришел спустя время. Тебя здесь ждут только мучения, терзания и страдания под названием жизнь. И с ними ты будешь бороться единственным оружием, который у тебя есть - любовью родных. Бороться - не побеждать. Помочь победить никто и ничто уже не в силах, только смерть избавит.

С течением времени он убеждался в этом еще больше. Пройдет шесть лет, прежде чем он поймет, что эта пропасть, в которую он летит, на самом деле бездонна. И если есть в жизни то, за что ему стоит цепляться, то только за смерть.

А пока первые годы болезни, времена счастливых заблуждений. С самого начала, не веря врачам, Алика возили лечить к другим врачам соседних городов, районов, областей. И не веря этим же врачам, лечились у разных целителей. До сих пор, даже сейчас, когда все устали и знали что ничего не изменить, они боролись, хватались за любую возможность, будь то именитый врач, приехавший в город или новообразовавшийся целитель, любое чудо, будь то научное или магическое. Легче изображать видимую борьбу тратя на это все физические и душевные силы, чем произнести в лицо своему больному ребенку одно единственное слово "Конец".

Мать Алика предпочла бы отдать свою жизнь, даже не надеясь исцелить сына, только ради одного, что бы надежда поправиться всегда жила в его душе. Ей легче было бороться, чем жить, смирившись с неизбежным. Все это, повзрослевший сын давно разгадал. Хотя никто не говорил ему, что он, неизлечим. Но любовь к матери заставила и его тоже молчать.

С тех пор как мать умерла, притворяться, изображая бодрость и силу духа было уже незачем. Раньше он жил ради нее, за себя жить ему надоело давно. И вот пришло время воплотить свой план, придуманный еще семь лет назад. План по завершению жизни в этом мире.

Но как бы он пожил еще, если бы мать его была жива. Хоть пятьдесят, хоть сто лет в таком состоянии. Лишь бы ощущать тяжесть ее головы на своем плече. Лишь бы она, склонившись над ним, грела, обнимала.

К горлу подступил ком, веки раскрылись, словно шлюзы и полились неудержимые слезы. Он зарыдал.

Мать была его половинкой, теперь он один. Брат и сестра не подходят быть его половинкой. У них своя жизнь. Теперь он хочет быть одиноким, что бы никто и ничто не держал его в этом мире.

Он широко открыл рот, свободно впуская и выпуская воздух, чтобы не заплакать в голос. Брат сидел в соседней комнате и мог услышать.

Но жестокие мысли лезли все глубже и глубже. Посыпались вечные вопросы - Почему? Почему я? Почему так? И кому обращались эти вопросы, он сам не знал. Злость вскипала и клокотала внутри него. Где мои руки, ноги, чтобы выместить эту злость на чем-нибудь. Чтобы сломать что-нибудь, или хотя бы сломать руку. Ощутить хоть какую-то физическую боль. Остались только слова, злые, режущие, отравляющие, душу, что бы вырывались они из глотки с хрипом, шумом, ударяясь о губы. Но их тоже нельзя использовать в полную силу. Если услышат, начнут приставать, начнут ему уделять больше времени. Его планы могут пострадать. В лучшем случае придется отложить свою смерть на целый год. В худшем на всю жизнь.

"Дальнейшая жизнь это выше моих душевных сил. Не хочу жить, этому не бывать. Сегодня я должен обязательно умереть".

Он вцепился зубами в подушку и завыл.

"Почему я? Почему? Почему? Почему?"

И только слезы могут потушить огненный ураган бушующий внутри него.

Он вздрагивал, всхлипывая. Душил рыдания, силой стискивая зубы. Слезы лились ручьем, заливая рот и нос, остальное впитывала подушка. В висках колотило, словно молотом по наковальне, голова раскалывалась от напряжения.

- Мама... мама... - повторял он сдавленным шепотом.

Постепенно он начал успокаиваться. Стало легко, словно слезы смыли горе с его души. Липкие веки от усталости смыкались, не хотелось сопротивляться, только, отдаться забвению, этому отсутствию всего.

Безымянный чтец из наушников уже полчаса жонглировал словами Набокова, но Алик не слышал его.

Скоро он заснул, мозг не мучился, не боролся и не видел снов.

* * *

Два часа спустя Алик открыл глаза. Он еще живет в этом невыносимом ему мире. От недавних потрясений живот и горло болели, словно его били ногами и душили.

Он лежал без мыслей и смотрел как в щели между шкафом и стеной паук насиловал муху. Он устремил взгляд в сторону окна. Но он забыл, что окно это вход в мир фантазий.

Мелькнула беззаботная жизнь из школьного прошлого. Плакать опять, когда слезы с прошлого раза еще не высохли? Нет уж. Он сжал веки, словно комкает изображение друзей и мотнул головой, выбрасывая их из мыслей. Наушники выпали из ушей. Он только сейчас вспомнил про них, они давно закончили вещать.

"От назойливых мыслей избавит собеседник", - подумал он и кашлянул. Из соседней комнаты донесся скрип отодвигаемого стула и спустя секунду к нему подошел Руслан.

- Минут десять назад я заходил, но ты еще спал. Наушники еще нужны?

- Нет, - ответил Алик.

Руслан убрал наушники в сторону и присел на корточки, опираясь руками на кровать.

- Каков дальнейший план действий? Может, выйдем? Тепло оденемся и... - Правая рука младшего, изображая полозья саней, скользнула по постели Алика и высоко прыгнула в сторону окна. - На улицу.

- Ты же знаешь, я не люблю улицу.

- Это за то, что на тебя смотрят?

- Они не смотрят. Они глазеют.

- Если кто начнет глазеть, будет иметь дело со мной.

- Нет. Так будет еще хуже. Псих вывел гулять урода.

- Ты не урод.

- Ладно, проехали. - "Опять ляпнул. Зачем?". - На улицу не пойду.

- Неужели не надоела эта комната? - не сдавался Руслан.

Алик оглянулся вокруг и задумался.

- Наверное, ты прав, - произнес, наконец, Алик. - На первый взгляд эти бежевые стены кажутся такими веселыми, но честно говоря, за десятилетнее созерцание, они мне немного поднадоели. Если имеется что-нибудь на уме, выкладывай.

- Ну, есть на примете один фильм, называется "Один плюс один" или "Неприкасаемые", точно не помню.

- Надеюсь, не мелодрама. Мне что-нибудь неромантическое. "Что бы не напоминало о прошлом. О первой девушке, о первом свидании, о первом поцелуе. О прошлом, которого никогда не было. А то слезы опять пойдут.

- А про что фильм? - спросил Алик рассеянно.

- Про какого-то мужика, - Руслан, выглядывая исподлобья, выждал секунды две, и закончил. - С такой же болезнью как у тебя.