Арсений склонил голову на большие натруженные руки, не стыдясь горячих, бегущих по щекам слез.
В Ленине воплощалась для Арсения вера в будущее, вера в то, что мир будет разумно переустроен, и ради этого не страшны сейчас никакие лишения. При социализме, к строительству которого звал Ленин, каждый труженик сможет, наконец, жить человеческой жизнью.
Как теперь без Ленина страна будет строить социализм? Как мудро надо работать тому, кто примет из остывших рук Ильича знамя коммунизма!
Арсений знал: смена капитана на корабле, застигнутом штормом, всегда таит опасность. Много было затрачено сил, чтобы вывести корабль в море, объединить команду, уже виден желанный берег, но, чтобы пристать к нему, надо умело обойти рифы, потягаться силой со штормом, не выброситься на скалу. И только опытный капитан сумеет в шторм привести корабль к берегу.
ЛЕНИНСКИЙ ПРИЗЫВ
Похороны Ленина были назначены на двадцать седьмое января. Над заснеженной, завьюженной страной рыдал траурный марш. Казалось, даже природа разделяет человеческое горе. В стремительном беге застыли черноморские волны. Было непривычно глядеть на огромные замерзшие гребни, не успевшие лизнуть скованный морозом берег. По железным дорогам, словно сквозь снежные тоннели, продирались поезда.
И все же в эти небывало лютые морозные дни невозможно было находиться в тепле за плотно закрытыми дверями. Каждого тянуло на улицу, к людям. Из-за морозов в школах прекратили занятия, но и ребят не загнать в дом.
Переполненные поезда идут к Москве. В них едут делегаты от всех городов страны на похороны Ильича. Из деревень едут на санях в города крестьяне: проверить страшную весть.
В Москве на улицах разложены костры. Сорокаградусный мороз, а у людей, идущих проститься с Ильичом, одежонка на рыбьем меху, а башмаки на резиновой подошве.
В девять часов утра из Дома Союзов вынесли цинковый гроб.
Живой человеческой рекой льется похоронная процессия вокруг площади Свердлова, по Историческому проезду к Красной площади. Здесь, на пахнущий свежеоструганным деревом постамент поставили гроб, покрыли флагами ЦК РКП(б) и Коминтерна. Перед гробом склоняет голову народ.
В Харькове, так же как и во всех городах страны, развеваются тысячи красных, окаймленных черным крепом знамен. Сжатая толпой, Ванда Станиславовна читает лозунги: «Ленин умер, но ленинизм живет!», «Боритесь, как Ленин, и, как Ленин, вы победите!». Вначале Ванда шла рядом с мужем. Но вот Арсений Александрович остановился поздороваться с кем-то, Ванда выпустила его руку, и толпа тут же увлекла ее. Она попыталась пробиться к мужу, уткнулась в овчинный полушубок какого-то мужика, вдохнула едкий запах махорки. Ее начало подташнивать. В последнее время Ванда остро ощущала всякие запахи. Колыхнулась людская масса. Ванда оказалась в полутемной арке ворот. Здесь тоже много людей, но нет толкотни. Дышать стало легче, прошла тошнота.
— Ходим, хлопцы, до ВУЦИКа! Там речи кажуть, — предложил паренек в стеганом замасленном ватнике.
И Ванда Станиславовна пошла за ним.
Площадь и прилегающие к дому ВУЦИКа улицы заполнили колонны рабочих паровозостроительного завода, Всеобщей электрической компании, завода Гельферих-Саце. Над ними колыхались красно-черные знамена, увитые крепом портреты Ленина.
На балконе Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета группа людей в шинелях, кожаных куртках. Выступает пожилая женщина. Большой клетчатый платок сбился на плечи. Ветер треплет коротко остриженные волосы, и не поймешь, то ли от инея они побелели, то ли от нелегкой жизни — многих лет тюрем, каторги, лишений...
«Ленин неусыпно следил за ходом развития украинской революции...» — долетает до Ванды фраза, порывом ветра выхваченная из речи. А потом она слышит лишь невнятный гул толпы да отдельные слова говорящей. Но вот женщина отходит в глубь балкона, и на ее место встает человек в ватнике, в серой солдатской папахе. Он резким движением сдергивает с головы папаху, и его сильный голос перекрывает гул толпы. Теперь Ванда слышит каждое слово. Рабочий паровозостроительного завода от имени своих беспартийных товарищей заявляет:
— Товарищи, браты! Харьковские паровозостроители всем заводом решили вступить в созданную Лениным Российскую Коммунистическую партию большевиков...
В четыре часа в Москве прах Владимира Ильича перенесли в деревянный склеп.
На телеграфе молодая женщина в темной, заштопанной на локтях кофточке, роняя слезы на аппарат, передает во все города Украины только что принятое из Москвы сообщение:
«Встаньте, товарищи! Ильича опускают в могилу».
Застыла в скорбном прощании страна. Опущены головы, затуманены слезами глаза.
Тишину морозного дня взрывает гудок. Это прощается с Лениным Харьковский паровозостроительный завод. Его поддерживает гудок ВЭКа, гудок завода Гельферих-Саце. И вот уже весь Харьков пронизывают рыдающие вопли гудков.
И снова на проводе Москва. Точка-тире-точка-точка-точка — передает телеграф: «Ленин умер — ленинизм живет!»
Ленинизм живет!
Колыхнулись знамена, отгремели залпы прощального салюта, умолкли гудки. Прошли минуты скорбного молчания. Но вот в тишине раздается приглушенный голос: «Вы жертвою пали в борьбе роковой...» Песню подхватывает второй, третий: «...любви беззаветной к народу...», и вскоре вся площадь, улицы, весь город в едином порыве поет: «Вы отдали все, что могли, за него...»
Вместе со всеми поет Ванда.
А потом люди расходятся — каждый возвращается на свое место, к своему делу.
Только теперь Ванда чувствует, как она замерзла. Ее знобит, ноги в валенках окоченели. Потертая беличья шубка, оказывается, совсем не греет. Домой! Быстрей домой!
Ванда переходит мост над замерзшей мелководной Лопанью и выходит на Конторскую. Возле самого дома она встречает мужа.
— Ох, как хорошо, что я тебя встретила!..
Арсений Александрович берет жену под руку, и они медленно поднимаются по широкой мраморной лестнице. Опираясь на сильную руку мужа, Ванда успокаивается и даже как будто согревается. Она задерживает мужа на площадке и говорит:
— Знаешь, у нас будет ребенок...
Арсений Александрович наклоняется и целует ее.
— Спасибо... Он у нас будет Владимир.
Ванда вздрагивает. Перед ней возникает лицо Вовки, его широко открытые глаза, разглядывающие яркие обертки конфет.
— А если дочь? — спрашивает она.
— Тогда Владлена.
Арсений Александрович растапливает «буржуйку».
«Владимир или Владлена?» — думает Ванда. По ее телу разливается блаженное тепло, и, утомленная волнениями дня, она засыпает.
Екатерина Сергеевна, идя на работу по улицам просыпающегося города, непроизвольно повторяла запомнившиеся ей строки:
Я в Партию иду. Я — сын Страны Советов.
Ты слышишь, Партия? Даю тебе обет:
Пройдут лишь месяцы — сто тысяч партбилетов
Заменят ленинский утраченный билет.
Последние дни ей часто приходилось слышать эти стихи. Их учил Вовка, чтобы вместе с другими пионерами прочитать на рабочих поминках.
Как незаметно вырос сын! Два дня назад его приняли в пионеры-ленинцы. Правда, в школу он еще не ходит. Но Вовка так трогательно просил, чтобы и ему повязали красный галстук, а под конец громко сказал:
— А у меня батька матросом был!
— У кого это батька матросом был? — спросил секретарь заводского партийного комитета Иван Савченко.
— Вот Володя мой, в пионеры хочет вступить. Отец у него и правда был революционным матросом, — ответила за сына Екатерина Сергеевна.
Партийный секретарь подошел, провел широкой ладонью по мягким волосам Володи и, как бы вспоминая что-то, прищурил глаза.
