Может быть, и ей, и всей ее семье все же будет тут хорошо.

А еще — еще сегодня была пятница!

Зазвенел будильник. Джессика выбралась из-под одеяла и спустила ноги с кровати.

В то мгновение, когда ее босые ступни прикоснулись к полу, по спине у нее побежали мурашки. Она стояла на своем свитере, а свитер лежал, скомканный, на полу возле кровати.

Он был мокрым насквозь.

Чем ближе подъезжала Мелисса, тем сильнее она ощущала во рту противный вкус школы. На таком расстоянии он был кисловатым и холодным, как кофе, если продержать его под языком целую минуту. В нем можно было разобрать волнение и неизбежную скуку первой школьной недели, смешавшиеся в тусклую кашу. К этому привкусу примешивалась едкая желчь напрасно убитого времени. Желчь так и сочилась из стен школы. Но Мелисса знала, что по мере приближения к школе вкус будет меняться. На протяжении следующей мили она уже сможет различать отдельные оттенки вкуса обид, жалких побед, изгойства, мелких злобных сражений за превосходство. А потом потянется пара миль, когда вкус средней школы города Биксби станет совсем невыносимым, и ей будет казаться, будто кто-то пилит ей мозги циркулярной пилой.

Пока же Мелисса только скривилась и включила музыку.

Рекс стоял на пожухлой лужайке перед отцовским домом — высокий и худой, запахнувшийся в извечный длиннополый черный пиджак. Лужайка у него под ногами умирала. Казалось, даже метелки травы подхватили какую-то хворь. С каждым годом после того случая со стариком дом все глубже погружался в пучину неухоженности.

Старик получил по заслугам.

Мелисса притормозила у края тротуара. Она глядела на жухлую коричневую траву и длиннополый пиджак Рекса, и ей вдруг подумалось, что, как только она откроет дверцу, в салон машины хлынет морозный зимний воздух. Но зловредное солнце уже успело выжечь прохладу, дарованную вчерашней ночной грозой.

Стояла ранняя осень, учебный год только-только начался. До зимы еще целых три месяца, и еще девять месяцев учебы в одиннадцатом классе.

Рекс забрался в машину, закрыл дверь и старательно сел так, чтобы не оказаться слишком близко к Мелиссе. Когда он поморщился, взглянув на уровень громкости звука, Мелисса вздохнула и убавила громкость на одно деление. Люди не имеют права жаловаться на музыку, какой бы она ни была. Та трескотня, которая раздается у них в головах, пока они не заснут, в сто раз оглушительнее, чем любая трэш-металлическая[3] группа. А уж по части какофоний человеческие мысли переплюнут даже шайку десятилетних трубачей, играющих на улице в надежде сшибить хоть немного деньжат. Если б только люди могли себя слышать…

Но Рекс был не так уж плох. Он был другой. Его Мелисса воспринимала так, как если бы слушала музыку по другому каналу, свободному от помех дневной толпы. Он стал первым человеком, чьи мысли она выделила, отфильтровала из жуткой мешанины вокруг. И до сих пор она читала его мысли лучше, чем чьи бы то ни было.

Сейчас она ясно видела его волнение и жгучее любопытство. Она ощущала его нетерпение на вкус — настолько резким и настойчивым оно было в сравнении с обычным спокойствием Рекса.

Мелисса решила помучить его ожиданием.

— Классная гроза была ночью.

— Ага. Я выходил ненадолго, чтобы поискать молнии.

— Вот и я тоже. Но только промокла как собака.

— Настанет ночь, когда мы обязательно найдем хоть одну, Ковбойша.

Мелисса фыркнула, услышав свое детское прозвище, но пробормотала:

Конечно. В одну прекрасную ночь.

Когда они были маленькие, когда их было всего двое, они постоянно пытались разыскать молнию. Они хотели посмотреть вблизи, как разряд уходит в землю. Как-то раз, несколько лет назад, они целый час напролет мчались на велосипедах к яркому зигзагу, пылающему на горизонте. Но они не успели. Они и половину пути не проехали. Выяснилось, что до молнии куда как дальше, чем им казалось. Естественно, ехать обратно под проливным дождем пришлось намного дольше, и к тому времени, когда они добрались домой, оба вымокли до нитки.

Мелисса плохо себе представляла, что они будут делать, когда им наконец удастся подобраться к молнии вплотную. Рекс не очень-то распространялся на эту тему. Мелисса чувствовала, что он и сам не очень четко это знает. Но что-то он вычитал во время одного из своих путешествий.

Школа неумолимо приближалась, а вместе с ней приближалась гремучая смесь мучительных потуг и непринужденного схватывания на лету.

Вблизи на смену вкусу приходил гвалт, горечь на языке Мелиссы плавно сменялась страшной какофонией. Скоро придется надеть наушники, иначе до начала уроков не дожить.

Мелисса сбавила скорость своего старенького «форда». Ей всегда было трудно подъезжать к школе, а особенно — в начале учебного года. Она очень надеялась, что обычное место, где она ставила машину — возле мусорного контейнера на пустыре напротив школы — свободно. Припарковаться где-то еще было бы непросто, а школьная парковка находилась слишком близко к очагу хаоса, и Мелисса могла там не справиться с управлением.

— Ненавижу это заведение, — процедила она сквозь зубы.

Рекс посмотрел на нее. От его простых, четко выстроенных мыслей ей на несколько секунд стало легче. Она даже смогла сделать глубокий вдох.

— Должна быть причина, — сказал Рекс.

Причина? Зачем кому-то может быть нужно, чтобы она, Мелисса, была такой? Чтобы каждый день терпела эти муки?

— Ну да. Все это придумано для того, чтобы превратить мою жизнь в дерьмо.

— Нет. Есть что-то по-настоящему важное.

— Спасибо.

Подвеска «форда» жалобно взвизгнула — Мелисса слишком резко вошла в поворот. Рекс внутренне сжался, но не из-за того, как его подруга вела машину. Он не любил причинять ей боль, и она это знала.

— Я не хотел сказать, что твоя жизнь не…

— Не важно, — прервала его Мелисса. — Не переживай, Рекс. Просто я терпеть не могу начало учебного года. Слишком много мелодрам, и все — на полной громкости.

— Ясно. Я понимаю, о чем ты.

— Нет, не понимаешь.

Место на стоянке оказалось свободным. Мелисса сбавила скорость и выключила радио. Они опаздывали. Толпа учеников, вливавшаяся в горловину открытых школьных дверей, излучала поспешность и нервозность. Под одним из колес «форда» треснула бутылка. Иногда старшеклассники приходили на этот пустырь попить пивка во время ленча.

Рекс хотел задать Мелиссе вопрос, но она его опередила:

— Я слышала ее прошлой ночью. Новенькую.

— Я так и знал! — Рекс в восторге заехал кулаком по щитку. Его волнение прорезало школьную мешанину словно ясная, чистая нота.

Мелисса улыбнулась:

— Да нет, ничего ты не знал.

— Ладно, пусть не знал, — признался Рекс. — Но был уверен на девяносто девять процентов.

Мелисса кивнула, вышла из машины и вытащила свою сумку.

— Ты жутко боялся, что ошибаешься. Так что я поняла, что ты действительно уверен.

Рекс заморгал, не улавливая логики. Мелисса вздохнула. Она слушала мысли Рекса не первый год и кое-что знала о нем такое, чего он сам о себе не знал, да и вряд ли когда-нибудь мог узнать.

— В общем, она ночью выходила из дома, — продолжала Мелисса. — Не спала и…

Что-то еще. Что именно — Мелисса не могла сказать точно. Новенькая была какая-то не такая.

Они зашагали к школе, и тут прозвенел второй звонок. После этого звука шум в голове у Мелиссы всегда стихал, смягчался до приглушенного далекого рокота. В это время учителя призывали учеников к тишине, а отдельные ученики пытались сосредоточиться. На протяжении занятий Мелисса даже могла нормально думать.

Она вспомнила прошедшую ночь, чарующее безмолвие времени голубизны. Синий час. В тишине обычных ночей Мелисса вынуждена была мириться с шумом снов и страхов, но во время синего часа наступало абсолютное безмолвие. Только в это время Мелисса ощущала себя целой и невредимой, напрочь свободной от дневного хаоса. Только на протяжении этого кусочка суток она всякий раз ощущала, что ее талант — это дар, а не проклятие.