Вместе с ним менялись и этажи. Зародившись как бесформенные полости земли, подземные этажи разрастались в горизонтальных плоскостях. Появлялись коридоры, лестницы, залы, комнаты, подсобки. В залах вырастали трибуны и ряды стульев, в комнатах - другая полезная мебель, в подсобках формировался всякий хлам. Вначале все это было одноцветным и грубым, как будто вырезанным из пластов земли, но постепенно поверхности выравнивались, приобретали цвет блеск и фактуру, покрывались пылью. Вот шевеля усиками опасливо пробежал первый таракан. Вот образовалось круглое пятно на линолиуме - любая хозяйка сказала бы, что кто-то неосторожно поставил сюда ведро с кипятком. Вот в дверях появились запоры, замки, щеколды, шпингалеты и крючки, а двери туалетов даже оказались забиты гвоздями - обычное дело в госпиталях, если ломается канализация, а денег на ремонт нет. В каждом коридоре появилась урна и на треть заполнилась ненужными бумажками. На бумажках проступили детские рисунки, пятна масла, дебри бухгалтерской отчетности и черновики писем. На стенах выступила обязательная наглядная агитация, на на восемнадцатом подземном сама собою устроилась выставка больничного рисунка "Мой Край Родной!". Еще не было людей, но начали появляться тени. Тени ходили из комнаты в комнату, разговаривали, весело и озабоченно, предписывали, наблюдали, охали, сокрушались и сочувствовали. Тени включили электрический свет, щелкнув уже появившимися тумблерами, и коридоры залило темное голубоватое сияние. Пробежали женские каблучки, остановились и о чем-то спросили. Повелительно ответил мужской голос.

Существо отдыхало, лежа под столом в столовском блоке восьмого подземного этажа. Оно ещё не было готово продолжить подъем.

55

Следующей жертвой он выбрал Белого. Он не знал, что уже убил однажды и помнил лишь о своем неудачном покушенни на Пестрого. Пестрый все знает, но молчит. Продолжает шутить. С этим шутом придется потом повозиться. Этот останется одним из последних. Он будет проблемой, но сейчас я не могу убрать его.

Черный без труда смог бы устранить шесть человек из десяти, но не делал это по двум причинам. Во-первых, противно убивать беззащитного, да и вообще любого.

Во-вторых, вокруг существовали санитары, врачи, родственники, охранники, а за стенами госпиталя имелась милиция и спецгруппы. А за убийство по головке не погладят. Люди злы, но люди пока думают, что сами собой управляют, своими собственными законами. Настоящая вакханалия начнется на втором уровне - вот тогда придется работать не покладая рук.

А сейчас Черный готовил оружие. В тайнике под паркетиной уже лежали четрые скальпеля и две пары щипцов непонятного предназначения, но устрашающего вида.

Все это ему удалось украсть: один раз он оторвал замок на двери подсобки; второй раз сестры заговорились перед тем, как стерилизовать инструменты. Теперь требовался баллончик с газом, а ещё лучше - настоящий лучевик. И то, и другое есть у охранника на входе, но просто так он тебе не отдаст. Было ещё и реактивное турборужье, которым баловался директор госпиталя. Ружье было спортивным и охотничьим одновременно. Такие Черный видел в фильмах. Отличная модель и удобная в обращении.

О ружье он узнал совершенно случайно, когда сам чуть было не угодил под стрелу. Он как раз полз по лесенке за стенкой гимнатического зала, разведывая новые пути и подготавлявая себя к сражению, когда в доску у самой его головы вонзилось что-то тяжелое. Докса была толстой и некрашенной. Черный осторожно повернул голову и увидел реактивную турбострелу. А потом услышал шаги человека, идущего за стрелой.

Турборужье было довольно сложной, но распространненной системой пережитком эпохи больших войн. Стрела, длиной около полуметра и весом почти три килограмма имела внутри турбину и летела как маленький сверхзвуковой самолет.

Она могла пролетать любые расстояния и поражать любые цели. Боевые стрелы, существовавшие в древности, несли на себе всякие убийственные боеголовки, умели самостоятельно находить цель, умели даже лежать и ждать в засаде. Такие стрелы стаями охотились на быстроходные воздушные машины. Они были просто кошмаром древних боевых пилотов. Но с тех пор, когда оружие начали уничтожать, прошло слишком много времени. Уже не осталось ни быстроходных летающих машин, ни боевых пилотов, ни стрел, способных охотиться стаями. Осталось только ружье с турбострелой - для охоты или для развлечения.

Стрела вонзилась рядом с головой Черного. Наконечник пробил доску и вышел примерно на два пальца. Наконечник был тупым и закругленным - стрела имела слишком большую ударную силу и не нуждалась в острие.

Отличная вещь.

Директор госпиталя, одетый в поношенный спортивный костюм, отложил ружье и лег спиною на тренажер. Этот господин занимал спортзал каждый вечер. Он занимался на тренажерах, бегал по кругу, стрелял из своего ружья и, после всего, шел в душ. Зато всем остальным смертным вход в зал был запрещен. Господин директор пользовался залом как своим собственным. Вот тебя-то и нужно хлопнуть из ружья, - подумал Черный.

Директор слегка растряс свой жир и удалился в душ. Черный отодвинул фанерку и проник в зал. Зал был наполовину загроможден разным полезным для здоровья оборудованием. Оборудование никогда не использовалось. Кое-что стояло в ящиках, нераспакованным. Черный, не скрываясь прошел по залу, распотрошил портфель директора и переложил сто пятьдесят миллиардов в свой карман. Потом положил ружье в чехол и скрылся в дыру. Дыру он предусмотрительно задвинул фанеркой.

Ружье спрятал в старом здании. Теперь можно действовать. Первым станет Белый.

Он вырвал страницу из тетради и написал красивым женским почерком:

Приходи сегодня в десять в старое крыло. Я устала

ждать. Я больше не могу без тебя.

А.

Этот болван обязательно придет. У него ведь убеждения. Плохо делать нельзя, любовь священна, мужчина должен быть рыцарем и все такое. Одним рыцарем сегодня станет меньше.

Записку он сунул Белому в карман пижамы.

В этот вечер персонал переполошился: бегали по палатам и искали, а что искали?

- Что им надо? - спросил Красный.

- Так они тебе и скажут. Может, лекарства пропали.

- А какая разница?

- Они же их на рынке продают. Кто же захочет деньги терять.

Черного даже вызывали к Лариске и задавали много тупых вопросов. Милиционер записывал ответы. Оба считали, что делают, что-то умное. Как бы ни так, я вас всех насквозь вижу.

- Может быть, ты слышал, как кто-нибудь плохо отзывался о господине директоре?

- Может и слышал, - ответил Черный, - не помню.

- Может быть, я щас сломаю тебе переносицу, - сказал милиционер, - а может и не сломаю.

- Я слышал. Но не скажу.

- Скажешь.

- Это нечестно.

- Но подумай, - вмешалась Лариска, - ведь ты только выполняешь свой долг.

- Я подумаю, - сказал Черный, - я вам завтра скажу.

- Сейчас!

- Сейчас не могу. Это же предательство. Я не могу так быстро решиться на предательство.

Его отпустили и продолжили спрашивать других. Часам к восьми волнение улеглось и лишние люди разошлись по домам. Остались лишь два милиционера на входе. В половине девятого Черный был в старом крыле.

Он достал ружье из-под батареи и прицелился в темноту. Тяжеловато, но удобный приклад. Говорят, что у старых моделей была отдача и они сильно били в плечо. Не знаю, как будет здесь.

Ему показалось, что пол коридора спускается вниз. Странно, ведь я уже был здесь дважды, - подумал он и пошел в темноту. Окна становились все уже и темнее.

Вскоре окна превратились в такие узкие щели, куда не смог бы протиснуться взрослый человек. Наклон пола стал более ощутим.

Нормально, - думал он, - игра, продолжается игра. Они готовят сцену. Чем страшнее, тем лучше. Не удивлюсь, если здесь появится ещё и раздиратель.

При этой мысли ему стало страшно. Хотя турбострела пробьет любого раздирателя, пусть только сунется.