И вот маленькая зловещая карлица, которая в интерпретации Генриха Манна затерялась под юбками Марии Медичи и никак не хотела из-под них вылезать, в первую брачную ночь супругов ставя Генриха IV в неловкое положение, варит как-то на святой водице пшенную кашку, как вдруг дверь открывается, врывается посыльный и чуть от страха и усталости не свалившись у ее ног, сообщает страшную новость: маршала д’Анкрдо есть господина Кончини, то есть мужа Галигаи, а любовника Марии Медичи зверски убили. Во дворце, конечно, все радуются, народ еще пуще, потому что Кончини не любили. Про него А. Кастелло так сказал: «Кончино Кончини — самый красивый, самый опасный, и самый алчный из всех негодяев Тоскании».
После смерти Генриха IV он уже не стесняясь стал открыто демонстрировать свою физическую связь с Марией Медичи. Его цинизм дошел до такой степени, что он, выйдя из спальни королевы, нимало не смущаясь, застегивал ширинку на своих панталонах на глазах изумленных придворных. Кончини необходимо было подчеркнуть, что он владеет сердцем и альковом королевы. Ну и вслед за любовными утехами с королевой, как это всегда в любом королевстве бывает, хоть в нашу Россию загляни, хоть во Францию, потянулись за Кончини титулы и богатства.
Кончини приготовился хорошо править Францией. И если римский лозунг гласил, что народу надо «хлеба и зрелищ», то Кончини считал, что хватит с него, народа, и жестокого кулака. Для начала своего правления он приказал поставить пятьдесят виселиц: на них будут вешать всех, недовольных его правлением. На одной из таких виселиц повесят труп Кончини, или остатки его трупа, как бы для себя он готовил эти виселицы. Вполне уверившись в безнаказанность всех своих начинаний и примерно деля ложе с двумя женщинами — своей женой и королевой, Кончини приготовился стать чуть ли не единоправным правителем Франции. Мария Медичи глупа и слаба. Умная Галигаи и красавец Кончини совсем омотали ее и парализовали ее волю. К этому времени Марии Медичи уже сорок три года и она очень неприятна внешне. «Ее величество глупа, надменна, гневлива, апатична и упряма». У нее багровое лицо, грузность движений и весь облик напоминает рано стареющую матрону. Леонора Галигаи тоже внешне уродлива со своим рябоватым темным лицом арабки, безумно горящими глазами, прикрытыми черной вуалью, с которой она даже ночью не расставалась, боясь сглаза. Да, нелегко красавцу Кончини ложиться спать с такими «обольстительными» женщинами. Но что поделаешь! Жена взяла над ним такую власть, что он не в состоянии ей открыто свое отвращение высказать. Приходится терпеть и жену и королеву. И вот однажды Кончини, нарядный как попугай, в расшитом золотом камзоле, в плаще обшитом позументами, держа в руке огромный букет роз (подарок королеве), направляется в ее дворец, в Лувр. При въезде на мост вдруг карету останавливает королевская гвардия, на подножку вскакивает капитан Витри и без слова в упор три раза стреляет Кончини между глаз. Тут же ворвались гвардейцы и начали добивать его шпагами. «Да здравствует король!» — кричал Витри. И он пнул ногой труп маршала д’Анкр, превратившийся в бесформенный кусок мяса. Кто-то поспешно начал стягивать с пальца Кончини алмазное кольцо баснословной цены — в 600 000 экю. Так его потом и не нашли. «Спасибо, — сказал Людовик XIII, когда ему сообщили о смерти Кончини. — Теперь я король». «Кто его убил?» — в ужасе спросила Мария Медичи. «Я», — гордо ответил Витри. Он знал, что ему нечего опасаться. Заговор был хорошо организован, одобрен самим королем, которому надоело владычество ограниченного итальянца, мнящего себя будущим Ришелье, что ли?
Народ не оставил в покое труп Кончини. Народ настолько был разъярен правлением этого фаворита, что свою месть постарался выразить в глумлении над его трупом: у Кончини поочередно отрезали куски тела: уши, ноги, руки, нос. Потом и эти куски стали в ярости рубить, как хороший мясник в мясной лавке, на более мелкие части. Кто-то побежал вешать на виселице приготовленную для народа его голову, кто-то пытался сжечь разрубленные куски мяса на костре. «Когда это не удалось, один человек разрезал грудь трупа, вытащил оттуда сердце, взял его на палочку, прижарил на костре и съел на глазах всей толпы. Толпа била ему браво», — сообщает нам историк А. Бохенский.
Кстати, случаи «поедания сердец» были нередки в позднейшую эпоху французской революции. В 1792 году такой страшной смертью погибла подруга Марии-Антуанетты, Ламбаль. Толпа влекла ее из тюрьмы по всей улице, потом, не дав даже гильотинировать, расправилась по своему: зарезала ножами и содрала с нее платье. Ее тело было так красиво, что на этом «пиру во время чумы» вседозволенности кавалер Шарлот изнасиловал ее труп, а потом разрезал грудь, вынул сердце, поджарил и съел при восторженных криках толпы.
Куски трупа Равальяка, убийцу Генриха IV, дамы благоговейно завертывали в платочки, чтобы дома, «изжарив, вместе с яичницей скушать»!
Глумление над трупами! Ни Римской империи, ни Французскому королевству не привыкать к этому кощунству! И, наверное, с легкой руки благочестивых римских пап все это началось! «В 897 году Стефан VII, сменивший римского папу Формозу, через девять месяцев после его захоронения, приказал выкопать его труп, одеть в роскошные одежды, посадить его на троне и произвел над ним „справедливый“ суд. Труп обвинили в измене прусскому императору, после чего ему отрезали три пальца левой и правой руки, раздели и голого бросили в Тибр».
Следующему римскому папе Яну XVI выкололи глаза, отрезали нос, одно ухо, вырвали язык, закололи, а труп привязали к ослу и возили по Риму на обозрение народу.
Учись, толпа, глумлению над трупами. Толпа оказалась достойным учеником. Но толпа не ограничилась глумлением над трупом Кончини. Она ринулась в его дворец и полностью его разрушила. Тащили, воровали и рубили, все, что попадется под руку. И даже несколько платьев Марии Медичи почему-то оказавшихся там, изрубили на куски. Это была какая-то стихия — эта дикая народная ярость против ненавистного маршала. Марии Медичи долго не решались сказать ужасную новость. Посланец, начавший говорить, сбился и начал заикаться. «Если ты не можешь говорить, тогда спой», — предложила ему Мария Медичи. Но навряд ли его «пение» утешило бы ее. Она была в шоке, в ужасе. Побежала к королю, но сын не захотел ее принять. Мария Медичи поняла, что погибла. Кончилось не только владычество Кончини, но и ее собственное.
Леонора Галигаи выслушала ужасную новость спокойно и невозмутимо. Ни одна слеза не вылилась из ее глаз. Губы были плотно сжаты и когда ее, арестованную, вели в тюрьму, тоже не сказала ни единого слова. Из-под черной вуали только блестели зловещие, черные, как уголь, глаза.
Галигаи сидит в тюремной камере и ждет, когда же ее освободит молочная сестра и закадычная подруга, с которой она так честно делилась своим мужем, французская королева Мария Медичи. Друзья, дорогой читатель, познаются в беде — не правда ли? Трусливая Мария Медичи боится сейчас за свою, как говорится шкуру. Ей не до Леоноры. Она готова даже отказаться от своего знакомства с ней, если бы это было возможно. Без зазрения совести, она говорит: «Чтобы я больше не слышала об этих людях. Я давно говорила, что они должны вернуться к себе в Италию. У меня своих дел предостаточно, чтобы еще ими заниматься». А дела ее очень плохи. Король Людовик XIII, ее сын, решил сослать мать в Блуа. Ришелье, которого Мария Медичи выдвинула на его высокую должность министра, теперь отвернувшись от нее, полностью согласен с королем: мать надо удалить подальше. Это она макала пальцы в убийстве Генриха IV, а Галигаи точно была участницей заговора. Но чтобы обвинить ее в таком страшном преступлении, нужны доказательства, свидетели, громкий процесс, который потянет за собой и Марию Медичи, и Франция будет окончательно скомпрометирована. Не лучше ли это «чертово семя» уничтожить более легкими обвинениями. Ну, например, обвинить Леонору Галигаи в колдовстве. Ведь и правда, околдовала она французскую королеву, а кто кроме ведьм на это способен?
