Камера двинулась дальше, снимая свисающую с потолка трапецию, обернутую подушкой. Подоспевший гид довольно улыбался, радуясь произведенному эффекту.
– Ну как, хорош? – с видом собственника осведомился малаец. И гордо добавил, как будто в этом была его собственная заслуга: – Вот уже сорок лет, как стоит.
Довольным взглядом он окинул фигуру подвижника и подошел вплотную, чтобы положить в открытый высохший рот шиваита несколько долек манго, которое он только что разрезал большим охотничьим ножом. Не опуская камеры, Максим с любопытством смотрел, как кусочки фрукта продолжают лежать на сером высунутом языке. От святого подвижника исходил невыносимый запах стойла, и подошедший было вплотную блогер благоразумно отступил назад.
– Когда-то, очень давно, – пустился в воспоминания малаец, – я жил в этой деревне, и тогда уже он стоял здесь. Когда из деревни все ушли, он остался стоять. Иногда я приезжаю его навестить. Кормлю его, хожу за ним. Так и стоит все время молча. Великий подвиг!
– А вдруг, когда ты уезжаешь, он вынимает трезубец из губы, разминает ноги, набивает брюхо бананами и идет себе спать?
– Нет, здесь все по-настоящему, без обмана, – покачал головой гид. – Вот, смотри!
Малаец указал на ноги подвижника, и Макс, переведя вниз взгляд, а вместе с ним и камеру, увидел, что стопы шиваита буквально вросли в почву, и поверх земли разрослась густая трава. Согнувшись, чтобы запечатлеть на камеру это чудо, блогер заодно почесал себе ногу у самой кроссовки, там, где на лодыжке начиналось татуированное щупальце кракена, подробно набитого на всем его теле.
– Слушай, продай мне этого парня, – выпрямившись, вдруг проговорил Маслов. – Он же твой, я правильно понял?
– В каком смысле – мой? – изумился малаец.
– Ну, кроме тебя, он никому не нужен, ведь так? – гнул свою линию русский. – Я готов заплатить за него хорошие деньги. Понимаешь, у отца день рождения, он увлекается всякой восточной экзотикой, и было бы забавно привезти ему в подарок подвижника-шиваита. Этому парню все равно, где стоять. Так пусть стоит у нас. Мы бы его кормили, ухаживали за ним не хуже тебя.
– Нет, ни в коем случае! – как вспугнутая птица замахал руками малаец. – Это мой бизнес. Единственный доход. Я нахожу тех, кому интересен мой шиваит, привожу сюда и получаю за это деньги. Очень хорошие деньги! Каждый день!
Окинув внимательным взглядом проводника и особенно задержавшись на его мокрой от пота футболке с изображением Пеле, блогер предложил:
– А хочешь, Дэвид, махнемся на спортивный костюм сборной СССР по хоккею? Родной костюм, советский. Теперь таких не делают. У тебя одного такой будет.
– Откуда у тебя костюм? – насторожился малаец.
– Так говорю же, отец – хоккеист. Константин Маслов. Может, слышал?
– Тот самый Маслов? Бомбардир? О! Твой отец не просто хоккеист! Он великий хоккеист! – восхищенно зацокал языком проводник.
Это было правдой. Нападающий Константин Маслов долгие годы играл в составе «красной машины» за сборную Советского Союза, удостоившись всевозможных наград и званий, затем блеснул в НХЛ и теперь, на пороге своего шестидесятилетия, по-прежнему деятельный и неутомимый, возглавлял спортивное агентство, специализирующееся на трансферах и консультационных услугах игрокам и клубам. Основные направления его деятельности заключались в селекции, юриспруденции, спонсорстве, маркетинге и пиаре, и в этом агентство Константина Маслова, несомненно, преуспело, принося своему владельцу немалый доход.
Собирать восточные редкости Константин Вадимович стал еще в детстве, и увлечение это началось с потертой золотой подвески на длинном витом шнуре. Вещица принадлежала отцу-генералу, человеку пожилому, неразговорчивому и тяжелому в общении. Его нелюдимость и любовь к одиночеству доходили до того, что даже в глубокой старости отставной генерал брал ружьишко и, невзирая на время года, по несколько дней пропадал на охоте. Про подвеску он говорил маленькому Максу, что это память о двух женщинах. Той, которая его любила. И той, которую любил он. В один из своих охотничьих вояжей старик пропал, и нашли его только весной, когда стаял снег, и стало понятно, что с незадачливым охотником позабавился поднявшийся из спячки медведь-шатун.
Позже к подвеске добавились диковины, привезенные уже самим хоккеистом из-за океана, и к настоящему времени это было вполне серьезное собрание восточных редкостей. Конечно, ни о каком одичалом садху[2] владелец коллекции не мечтал, но неуемная фантазия Максима уже рисовала изумление на лице отца, которое возникнет при виде его подарка. Блогер уже представлял себе, как привезет столпника домой, как поставит у папы в кабинете, а может, и в гостиной и станет всем показывать и рассказывать про великий «подвиг» шиваита.
– Так что, даже бомбардиру Маслову не продашь? – кротко глядя на малайца, уточнил блогер.
– Хорошие деньги – это сколько? – наморщив лоб, не к месту осведомился проводник.
Макс достал из портмоне внушительную пачку банкнот и, продемонстрировав интересующемуся, проговорил:
– Как справедливо заметил Виктор Гюго, в чужой стране путешественник – мешок с деньгами, который все норовят побыстрее опорожнить.
– Пойдем, – секунду поколебавшись, решительно приказал гид, пропуская мимо ушей афоризм французского классика.
И, приминая высокую траву, направился к белому конусу. Недоумевая и на всякий случай включив камеру, ибо на момент торга предпочел ее выключить, блогер двинулся за ним. Они шли друг за другом, оба невысокие и похожие на подростков, дочерна загорелые, различающиеся лишь цветом волос. Из-под бейсболки славянина выбивался выгоревший до льняной белизны чуб, в то время как черноволосый малаец привычно обходился без головного убора. Продираясь сквозь заросли, парни подошли к деревянному слону. Малаец освободил из травяного плена валяющийся у слоновьей ноги бивень и, обернувшись, с надеждой спросил:
– Бивень Ганеши великому Маслову не нужен?
– Не нужен, – категорично отрезал блогер, с разочарованием осматривая протягиваемую гнилушку, ибо полагал, что гид привел его сюда именно за этим.
Но он ошибся. Сбив ногой буйную траву и вытоптав небольшую площадку, малаец приблизился к высоким запертым дверям и, повозившись с навесным замком, сноровисто его отпер при помощи ножа. Затем потянул на себя тяжелую, просевшую дверную створку, с трудом преодолевшую сопротивление травы, и заглянул в просторный зал, скрывавшийся внутри белого конуса. Пахнуло затхлостью и лежалыми благовониями. Следуя за проводником, Макс зачарованно крутил головой по сторонам, рассматривая поблекшую роспись стен, резные, с щербинами, цветы на колоннах и слушал пояснения:
– Это храм господа Шивы! Сейчас святилище заброшено, а много-много лет назад было невероятно знаменито. Здесь танцевали грациозные девадаси[3] и совершались кровавые жертвоприношения.
– Прямо здесь и совершались? – недоверчиво переспросил Маслов, снимая интерьер заброшенного храма.
– Вот на этом самом алтаре, – малаец горделиво указал на каменное возвышение, покрытое толстым слоем пыли.
Приблизившись к алтарю, Максим с уважением провел рукой по холодному камню и двинулся в обход, интересуясь, что находится позади. Он обошел каменный помост и, заглянув в нишу, обнаружил черный лакированный ящик размером с коробку от посудомоечной машины. Лак на ящике потрескался от старости, роспись потускнела. Пока россиянин рассматривал странные отверстия на всех его четырех стенках, гид уже заходил с другой стороны.
– Помогай, – кряхтя, распорядился он, хватая ящик за бока и вытягивая из-под алтаря.
– Что там? – оживился Маслов. – Предметы индуистского культа? Обрядовая утварь?
– Сейчас увидишь, – пробормотал малаец. – Это я готов тебе продать. За хорошие деньги.
Заинтригованный, Макс потянул за свою сторону, извлекая ящик на свет, скупо падающий на каменные плиты пола из маленьких стрельчатых окон. Проводник хозяйским жестом откинул крышку, демонстрируя товар лицом. Вдохнув крепкий запах сандала, Максим нетерпеливо заглянул в темное нутро ящика и с недоумением воззрился на малайца, ибо ничего, кроме чего-то пегого, спутанного, похожего на мочало, не увидел.
