Через несколько дней узнаю, что ничего этого у меня нет. Звонит адвокат, наш семейный поверенный, назначает встречу. Наверное, что-то насчет наследства. В первый момент чувствую досаду, мне сейчас совершенно не хочется вникать в дела, подписывать важные документы, принимать какие-то решения. Я ощущаю себя потерянным, ранимым. За последние двенадцать лет жизни я нечасто видел родителей, но я всегда знал, что они есть. Их любовь и поддержка всегда были фоном, а по сути, как я теперь понимаю, основой моей жизни. А сейчас я словно повис в пустоте. Отца больше нет, а мама… Мама сама беззащитна, любовь и забота ей нужны больше, чем мне.

Придется идти. Крупная компания не может долго оставаться без «головы», надо принимать дела. Там, конечно, сейчас всем руководят папины замы, но надолго оставлять без присмотра бизнес нельзя, это я понимаю. Становится страшно, я не справлюсь, я не знаю, что с этим делать, я не умею руководить большим бизнесом, я даже не очень хорошо его себе представляю! И даже не знаю, где искать помощи. Мама мне не помощник, и дело не только в том, что она больна, она работала в фирме только первые годы, а потом, когда они прочно встали на ноги, работу оставила. Дядя Юра тоже уже несколько лет, как отошел от дел, он не занимает в компании никакой должности, просто входит в совет директоров. Но, может быть, он вернется?

Ну почему я был таким дураком? Таким легкомысленным, таким беспечным? Вряд ли я научился бы за год всему, но хотя бы имел какое-то представление. Наверное, я, и правда, слишком инфантильный, я был так уверен, что родители будут если не всегда, то еще очень долго, как бывают уверены дети. Почему мне никто не сказал, не объяснил, не ткнул носом?! Хотя, мама с папой пытались. Кажется, дядя Юра тоже. Но я не хотел об этом думать. Мне так нравилась моя красивая, легкая жизнь… Она и сейчас мне нравится. Тоскую о ней, как о потерянном рае. Тоскую о том счастливом, беззаботном мальчике, которым был всего неделю назад. Очень хочу проснуться… Проснуться на Островах, в нашем с Джеки бунгало, и обнаружить, что это всего лишь кошмар, страшный нелепый сон.

Джеки… Как я хочу тебя увидеть, подойти, уткнуться носом в плечо, хотя бы просто услышать голос. Может быть, мне бы стало немножко легче, может быть, я, наконец, смог бы заплакать. Тянусь к телефону, но в последний момент останавливаюсь. Я не могу сейчас ничего рассказать Джеку, я не знаю, как об этом рассказывать. Кроме того, у меня странное, тоже какое-то детское, чувство. Мне кажется, что пока я буду молчать, пока не озвучу все, что случилось – все еще поправимо, не окончательно. Конечно, об этом знает масса людей, но они узнали не от меня, может быть, даже раньше, чем я. А я – я говорить об этом не должен, я принимаю обет молчания, как будто это хоть что-то может поправить…

Все же беру телефон. Звоню дяде Юре. Его, оказывается, тоже пригласили на встречу. Все правильно, отец наверняка и ему что-нибудь завещал. Вряд ли что-то серьезное, скорее память о друге: какие-нибудь клюшки для гольфа, коллекцию трубок или что-то еще в том же роде.

***

Кошмар продолжается. Узнаю от адвоката, что наследовать мне, собственно, нечего. У отца, оказывается, огромные долги: очень крупные кредиты в нескольких банках, кроме того, он должен приличные суммы каким-то людям, о которых я первый раз слышу. Долговые расписки уже предъявлены. Имущество семьи частично продано, остальное находится в залоге. Все эти чудовищные перемены произошли за последние год-полтора. Растерянно смотрю на дядю Юру, тот удивлен не меньше меня, он тоже ни о чем не знал. Интересуюсь у адвоката, как так могло случиться, что он как юрист все это одобрил, почему он не удержал отца? Адвокат пожимает плечами: он тоже был в неведении. Объясняет мне, что он не сыщик, не шпион. Он семейный поверенный и привык к тому, что наниматель держит его в курсе своих дел. Он тоже считает, что такие вещи не должны были делаться без консультации с ним. Он, пожалуй, даже чувствует себя оскорбленным, его профессиональная честь задета.

Но и это еще не все. Большая часть компании продана. Десять процентов акций у меня, еще двадцать у дяди Юры. Остальные поровну принадлежат отцу с матерью. Вернее, принадлежали. Примерно два месяца назад мама передала свои акции отцу, после чего он на десять процентов оформил дарственную на меня, а остальное продал. Чувствую, что во всем этом что-то неправильное, незаконное. Вытаскиваю из памяти полученные во время учебы знания, роюсь в них.

- Но ведь отец сначала обязан был предложить свои акции компании и только после отказа купить мог продать их еще кому-то. Разве в России не так?

Адвокат опять пожимает плечами.

- Так, конечно. Но, судя по документам, он это сделал. Есть протокол заседания совета директоров, в котором зафиксирован факт отказа от покупки. Под ним – ваши подписи.

- Фальшивка?

- Вряд ли. Думаю, при продаже подлинность подписей проверялась очень тщательно. Но, если вы поручаете, я закажу экспертизу.

Снова вопросительно смотрю на Юрия Петровича. Он смущенно отводит глаза, что-то бормочет о том, что, в принципе, допускает, что мог подписать. Он ведь последнее время не очень разбирался в делах фирмы и к тому же так доверял Алексею… Все ясно. Конечно, он подписал. Так все и было. Подписал, не читая. Так же как и я, обычно я все так и подписывал. Внутри меня нарастает нервная дрожь, щекочущий истеричный смешок, который я с трудом сдерживаю. Два дурака, старый и молодой, просрали компанию. Из-за того, что один безгранично доверял другу, а другой – отцу. И еще из-за того, что не давали себе ни малейшего труда вникнуть в то, под чем подписываются. Теперь шестьдесят процентов бизнеса принадлежат неизвестно кому.

Спрашиваю у юриста, кто новый владелец. Адвокат кивает, он уже навел кое-какие справки. Некто Гуров Виктор Александрович. Довольно молод, тридцать четыре года. Не женат. Бизнесом начал заниматься рано, еще в юности. Тогда, в середине девяностых, деньги в России валялись под ногами, их можно было делать буквально из воздуха, главное – не зевать и не сидеть сложа руки. Гуров крутился резво, брался за все подряд. Возил из-за границы компьютеры, другую бытовую технику, вначале чуть ли не поштучно, позднее занялся оптовой торговлей продуктами. Внутренний рынок был настолько пустым, что выгодно перепродать можно было все что угодно, хоть черта лысого. За несколько лет неплохо поднялся, но тут перешел дорогу одной влиятельной преступной группировке и был вынужден покинуть Россию. С тех пор ведет дела исключительно за рубежом, в основном, в развивающихся странах. Поэтому здесь, в Раше, его мало кто знает.

Имеет репутацию человека неординарного, способного на риск, но риск хорошо рассчитанный. Обычно покупает фирмы с большими финансовыми затруднениями, иногда – на грани разорения, берется за проблемное приобретение вплотную, работает на износ, выкладывается по полной, пока не доведет до ума. Потом, как правило, продает.

Направления бизнеса, которыми он занимался – самые разные. Завод бытовой техники – неизвестная у нас, малоизвестная в Европе и широко распространенная в странах третьего мира марка. Сеть закусочных «фастфуд». Сеть супермаркетов. Торговля компьютерами и прочей оргтехникой. Торговля автомобилями. Девелоперская деятельность (прим. авт. : девелопмент – сдача недвижимости в аренду). В последнее время избавился практически от всех материальных активов и известен в основном как портфельный инвестор. Наше издательство – первая российская компания, к которой он проявил интерес. Зачем оно ему понадобилось – непонятно.