Пятница. По пятницам в нашей фирме дресс-код отменяется. Открываю шкаф, прикидываю, что бы надеть. Легко касаюсь рукой знакомых вещей. С некоторыми связаны воспоминания. Этот пушистый свитер цвета сливок я купил два года назад, перед Валь-Торанс. Я был там с Полом. Прекрасная получилась поездка. Весь день на лыжах, на горном склоне, вечером – маленький бар в альпинистском стиле, ночью – страстный, горячий секс. Кажется, для Пола все было очень серьезно, он даже развелся из-за меня с женой. Для меня же все довольно быстро закончилось.

Вот эта шелковая рубашка цвета шампанского – Париж, Амели. Две восхитительных недели «жизни в розовом свете». Здесь все было взаимно, легко и без обязательств. И эта легкость так кружила наши с ней головы… Веселая оранжевая майка – подарок на день рожденья от Джеки. Я в ней классно смотрелся. А вот эту шерстяную водолазку покупала мама. Она очень простая, неброская, цвета молочного шоколада, но удивительно мягкая и приятная. Надеваю ее. Прикосновение тончайшей шерсти к телу так приятно, так нежно, как ласковой теплой руки. Так нежно, что слезы опять где-то близко. Shit.

Выбираю джинсы потеснее, за последнее время я здорово отощал. И дело не только в моих неприятностях. Никак не могу приспособиться в смысле питания. В рабочие дни еще выручает бизнес-ланч в кафе, по выходным приходится справляться самому. Готовить я, конечно, не умею. В Раше за этим всегда следила мама. В Европе же вообще мало кто готовит дома, в основном это делают семьи с детьми. Все остальные завтракают, обедают и ужинают в маленьких кафе. Обычно это семейный бизнес, открываются они рано, и каждый, зайдя по дороге на работу, может получить там еду вполне домашнего качества. Как правило, люди годами ходят в одно и то же заведение, и хозяева уже знают, что в семь тридцать зайдет мистер Смит, который всегда заказывает омлет с ветчиной или оладьи с джемом, а ровно в восемь появится мисс Браун и попросит на завтрак овсянку.

Я, конечно, могу сделать тост, соорудить бутерброд, сварить яйца, даже поджарить яичницу. Но на этом, пожалуй, все. Кроме того, продукты в доступных мне теперь супермаркетах какие-то подозрительные. Мне не нравится их вид, запах, цвет. Бизнес-ланчи, которые я с таким аппетитом уплетаю по будням, думаю, сделаны из того же самого, но это хотя бы не так очевидно.

Одевшись, рассматриваю себя в зеркале. Не сказал бы, что выгляжу хорошо. Лицо худое, бледное, под глазами синие тени. В самих глазах что-то тревожное, даже, как мне кажется, жалкое. Золотистые волосы как-то потускнели и чуть потемнели. Сам бы я на такого вряд ли запал. Я уже прилично оброс, надо бы подстричься. Не представляю, как меня изуродуют в какой-нибудь простецкой цирюльне. Не знаю даже, как объяснить там, каким образом меня стричь. Наверное, просто скажу, чтобы укоротили то, что есть. Что ни говори, а для того, чтобы быть красивым, в первую очередь необходимы время и деньги, это я теперь хорошо понимаю. У меня нет денег ни на приличный шампунь, ни на бальзам для волос, ни на хороший лосьон после бритья. И нет времени, чтобы тщательно ухаживать за собой. И сил тоже нет, так по вечерам устаю. С досадой отворачиваюсь от зеркала. Ну и черт с ним.

***

Заканчивается унылый серый ноябрь. Рано темнеет. В компании в новом качестве я уже почти месяц. Человек ко всему привыкает, я тоже, как все. Привыкаю к утренней давке в метро, привыкаю к коротким пешим прогулкам до станции. Привыкаю к Москве, проникаюсь атмосферой и духом этого шумного, не очень чистого города. Начинаю даже находить в нем какое-то очарование. Из моей речи незаметно выветривается английский акцент, все реже мучаюсь в поисках русского слова. Привыкаю готовить себе еду, стирать одежду, иногда убирать в квартире. Привыкаю прижимисто тратить деньги. Привыкаю точно и в срок выполнять порученную работу. Стальная Клара мной явно довольна. Похвалы от нее, конечно, не дождешься, но в тоне, каким она со мной разговаривает, проскальзывает одобрение. Одна пожилая дама из нашей бухгалтерии выходит на пенсию. Меня «открепляют» от моей тетки и обязанности пенсионерки передаются мне. Поздравляю, Антон, кажется, ты начинаешь делать карьеру.

Несмотря ни на что, все еще остается легкое чувство нереальности. И еще одиночества. Я почти все время один. Так непривычно, раньше вокруг меня было столько людей. Друзья-приятели, случайные компании, клубы. Я, конечно, общаюсь с Катей и Лилей, с Андреем, но это общение ограничивается совместными походами на ланч и коротким трепом между работой. Ни с кем из них по-настоящему я так и не сблизился.

Наверное, последнее время я был хорошим мальчиком, потому что судьба посылает мне подарок. Проходя по коридору издательства, слышу за углом голос с легким английским акцентом. Женька… Выясняет у кого-то как найти бухгалтерию. Меня как будто что-то подхватывает, встречаемся с ним точно на повороте коридора. Он в расстегнутой короткой дубленочке, ухоженный, свежий, яркие синие глазищи. Экзотическая птица, залетевшая в наш курятник. Молча обнимаю его, утыкаюсь носом в черные пряди, неглубоко, часто дышу ртом, чтобы не расплакаться. Знакомое родное тепло, знакомый запах «Аква ди Джио», свежий запах поздней сырой осени. Он прижимает меня к себе, стоим с ним так какое-то время. Мне сейчас плевать абсолютно на все. Плевать, видит ли нас кто-нибудь, плевать на то, что они могут подумать, плевать, что я больше Джеку не ровня. Плевать, плевать, плевать… Боже, как же я счастлив.

- Джеки…

Джеки тоже оживает.

- Тони, ну что ты делаешь, разве так можно?!! Ты как сквозь землю провалился!

В синих Женькиных глазах неподдельное возмущение. От меня больше месяца ни слуху, ни духу, телефон не отвечает, по старому адресу я больше не проживаю, никто из прежних приятелей ничего обо мне не знает. Джеки волновался, перевернул вверх дном полмосквы, да, о несчастье с родителями он знает. Он звонил в компанию, ему там ответили, что справок о сотрудниках не дают. Он даже был в Склифе, но мамин врач, упертый дурак, отказался дать Джеку мой телефон, мол, это личная информация и без моего согласия он не может. Он, правда, согласился передать мне, что Джеки меня ищет, но, видимо, закрутился, забыл. Женька уже хотел караулить меня у больничных дверей, но потом передумал, решил сначала наведаться в издательство. На вахте без пропуска его тормознули, Джеки (мой скромный, воспитанный Джеки!) устроил там такой скандал, что его чуть с крыльца не спустили. Наверное, его все-таки выпнули бы, но тут, к счастью, мимо проходил какой-то мужик, серьезный такой мэн, круть невозможная, похоже, самая главная шишка в издательстве. Он и велел пропустить Джека. И он же посоветовал поискать меня в бухгалтерии.

В моей груди разливается подозрительно теплое чувство. По-прежнему не могу терпеть Террориста, но за то, что Джеки сейчас здесь, горячо ему благодарен, готов аплодировать и даже, может быть, что-то простить. До конца рабочего дня еще сорок минут, спрашиваю Джека, не подождет ли он немного в машине. Но он и слушать ничего не хочет, он слишком долго искал меня, лучше он постоит в коридоре.

В бухгалтерии оживление, все посматривают на меня с интересом. Судя по всему, наше с Женькой объятие было истолковано в романтическом смысле. В эти оставшиеся сорок минут у Кати и Лильки вдруг обнаруживается недержание, им срочно, просто немедленно нужно в туалет. Выскальзывают за дверь, сначала одна, потом другая, возвращаются загадочные и впечатленные. Еще бы, такой красавчик. Не часто увидишь.