Ровно через десять минут он появляется, и я чувствую, как кровь приливает к щекам, а сердце проваливается куда-то в живот. Не ожидал. Но не могу сказать, что удивлен. Даже как-то логично, что «господин Гуров» и мой старый знакомый с завышенным самомнением и задатками террориста – одно и то же лицо. Без него дурной сон, в который так неожиданно превратилась моя жизнь, был бы неполным. Но все равно, какая-то фантастика. Змей выполз из Рая и настиг меня в дождливой осенней Москве.
Его просто не узнать. Он чисто выбрит. Без неопрятной щетины хорошо видна четкая линия скул, слегка впалые загорелые щеки, твердый подбородок. Волосы аккуратно причесаны, только на лоб падает несколько прядей. Хотя, на чей-нибудь строгий вкус сзади они, может быть, чуть длинноваты, полностью закрывают воротник темно-серого костюма. Этот костюм сидит на нем безупречно, как на манекене, но в то же время немного небрежно: пиджак расстегнут, узел галстука приспущен всего на какие-то миллиметры, но это создает впечатление свободы. На смуглом запястье неброский «шопард» стоимостью с неплохую двухкомнатную квартиру. Меня он, кажется, пока не узнает, чему я очень рад. Момент истины неизбежен, но пусть хотя бы не сразу, ладно?
Здороваемся за руку:
- Гуров Виктор Александрович.
- Палышев Юрий Петрович.
- Тихомиров Антон Алексеевич.
Твердая теплая рука. Твердое раскатистое имя. Не имя, а какое-то рычание. Впрочем, Роберт Корнеевич было бы еще хуже. Специально стараюсь говорить ровно и невыразительно, чтобы у Гурова не возникло никаких ассоциаций с моим голосом. Но он все-таки на секунду задерживается на мне взглядом, как будто старается что-то понять.
Знакомство состоялось, можно переходить к делу. Для начала нам предлагают ознакомиться с результатами проверки. Тут же в зал бесшумно проскальзывает блондинистая секретарша. Впечатление такое, что она караулила под дверью, прильнув ухом к замочной скважине. В руках у блондинки пачка бумаг. Нам с дядей Юрой выдается по экземпляру аудиторского заключения – довольно толстая стопочка, конечно, компания ведь немаленькая. Впрочем, наверху предупредительно выложена краткая, всего на четыре страницы, выжимка.
Гуров советует нам изучить полную версию потом, дома, без спешки, а сейчас пока ограничиться четырехстраничной сутью дела. Не могу сосредоточиться как надо, мешает пристальный взгляд нового компаньона. Но я все равно стараюсь вникнуть. Чем дольше читаю, тем тоскливей становится. Дела на фирме, и правда, не очень. Много нарушений, недостачи, учет совершенно запутан. Похоже, что от пристрастия отца пострадало не только имущество семьи, он и в финансы компании успел запустить руки. Юрию Петровичу, видно, тоже не нравится, он все время тяжело вздыхает.
На четвертой странице меня прерывают. Гуров встает, подходит и бесцеремонно снимает с меня очки. Теряюсь от такой наглости и даже не нахожу, что сказать, просто возмущенно таращусь ему в лицо. Если, конечно, мои «щелочки» могут сейчас таращиться. Это самое лицо, в которое я уставился, отражает различные чувства. Сначала – узнавание, потом – удивление, впрочем, не очень сильное, видимо, он с самого начала смутно догадывался. Обращает внимание на мои воспаленные от ночных слез глаза, и взгляд немного смягчается. Если бы я его не знал, мог бы даже сказать, что становится сочувствующим. Голос тоже чуть-чуть мягче:
- Извините… Но пусть лучше так. Мне неприятно говорить с человеком, если я не вижу его глаза.
С этими словами он кладет очки на стол, подальше от меня. Ему неприятно, скажите пожалуйста. Кого бы это еще волновало… Первый порыв – вернуть очки на место, но я его сдерживаю. Сейчас не время тягаться с ним из-за такой ерунды. Да и смысл теперь в них? Все уже всё видели. Больше сосредоточиться не могу, но я уже почти все прочел. Дядя Юра тоже заканчивает. Гуров подводит черту:
- Как видите, все очень запущено. Последние два года ваш компаньон не столько руководил компанией, сколько доил ее. Да и вы, господа, тоже хороши, предоставили ему полную свободу действий, пустили все на самотек. Так что, кроме себя винить вам некого.
Во мне поднимается раздражение. Опять этот снисходительный тон, эта манера судить других людей, неужели сам святой? Чертов гребаный террорист. А дядя Юра совсем сник. Он какое-то время молчит, наверное, собирается с духом, потом спрашивает Гурова, не хотел бы тот купить и его акции. Тот ненадолго задумывается, утвердительно кивает.
- Давайте так: встретимся завтра. Если не передумаете, буду ждать вас в десять в своем кабинете. Тогда все и обсудим.
Юрий Петрович соглашается, хотя вряд ли он будет что-то обдумывать, он все уже решил. Затем - вопросительный взгляд на меня. Не желаю ли тоже продать? Вот понимаю, что так будет лучше всего, понимаю, что мне ни за что не справиться с этой разоренной компанией. Знаю, что нам с Гуровым никогда не найти общий язык, знаю, что лучше держаться от чертова террориста подальше. Но меня уже понесло. Я так зол на него, так хочется его хоть в чем-то обломать! Пусть отец сам во всем виноват, пусть он все разрушил своими руками. Пусть я виноват тоже. Но я не хочу, чтобы в фирме единолично распоряжался этот… бандит! Если бы кто-то другой, да хоть кто, совершенно без разницы. Но только не он. Поэтому я отказываюсь. Гуров чуть усмехается:
- Ладно, поживем – увидим.
Он прощается с Юрием Петровичем, меня же просит ненадолго задержаться. Надо думать, сейчас начнется самое неприятное. Но я уже не боюсь. По крайней мере, в тот момент мне так кажется. Я так зол на отца, зол на наглого Гурова, на трусливо смотавшего дядю Юру. Злюсь на себя – за то, что не могу не замечать, с какой небрежной свободой держится этот тип. Не могу не восхищаться точными уверенными жестами. Не могу не видеть, как идет ему чертов серый костюм. Злость придает мне смелости.
Оставшись со мной наедине, он как будто слегка расслабляется. Еще на пару миллиметров оттягивает узел галстука, закуривает. Мог бы спросить разрешения, я, между прочим, не курю. Хотя, табак хороший, запах приятный, совсем не раздражает. Из-под серого рукава – тонкая белая полоска манжета. Смуглая кисть со светлыми коротко обрезанными ногтями держит сигарету небрежно, как будто ему все равно, уронит он ее или нет. Но при этом понятно, что не упадет она ни за что, как и все, что попадает в эти руки. Если, конечно, он сам не выпустит.
- Думаю, картина тебе, в общем, ясна.
Абсолютно спокойно переходит на «ты». Действительно, чего уж там. Продолжает:
- Не буду говорить о том, сколько задолжал компании твой отец. Тем более что свой долг он в основном погасил деньгами от продажи акций. Давай лучше о твоих долгах.
Не понимаю, о чем речь, но сразу становится как-то тоскливо. Кажется, вот оно, самое неприятное.
- Квартира, в которой ты живешь – собственность фирмы.
До меня не сразу доходит. Тупо смотрю собеседнику в лицо. Это тоже сюрприз. Мне, как обычно, не пришло в голову интересоваться документами. Мое молчание оценивается совершенно правильно.
- Значит, не знал.
Так мутно на душе, так противно. И так стыдно. Гуров может быть счастлив, я опять с блеском подтвердил его диагноз. Наглядно продемонстрировал, какая я бестолочь.
