Сквозь грохот отчётливо услышалось - кто-то позвал его: - Мухаммед! Пещера вдруг нестерпимо ярко озарилась. Вскочил. Но тут же, будто кто ударил его, упал навзничь и лишился чувств. Снова раздался властный окрик:
- Встань, о завернувшийся! И не прячься в пещере! Открыл глаза и в темноте... - темнее тёмной ночи стало вокруг, но явственно различил очертания человека... - нет, то был великан! И не успел разглядеть, что за существо перед ним! Лишь поразился его огромным крыльям, что за плечами у того росли!
И этот Некто вдруг заговорил, и голос был его спокоен:
- На сей раз это не сон, который тебе снится, Мухаммед!
- Но кто ты?
- Спроси, не кто я, ибо ты узнал меня!
- Ты ангел Джебраил!
- Спроси, кто ты!
- Я... Но мне ведомо, кто я: Мухаммед ибн Абдулла! - Отныне ты не тот, кто прежде был. Ты - посланец Бога! Аллаха! - Я, - изумился, - пророк?! - Сразу и пророк! - Но ты сказал! - Лишь первый день в обилии тобою уже прожитых годов!
- Обилие годов, которые я прожил?!
- А разве нет?
- Вчера как будто в мир явился! - Но сорок лет немалый в жизни срок! - Да, мне исполнилось недавно. Но я, тебе признаюсь, так и не уразумел, зачем на свет родился.
- Не для того сюда я прибыл, чтобы наивные твои суждения выслушивать!
Молчи и запоминай!
Бог ждал, когда годов достигнешь этих! - Пророческие то лета?
- И не жить тебе более жизнью затворника! Чрез испытания пройдёшь, познаешь козни недругов, предательство родных, потери близких! Увещевателем - запомни! - благовестником ты послан в месяц рамазан! И послан, чтобы повеления объявлял Его! - Джебраил развернул перед ним шёлковый свиток, он светился, точно полная луна, был исписан видимыми, но непонятными буквами: - Читай! - повелел. - Умми, умми...аа! - воскликнул Мухаммед. Умма или умми? Звук искривился! Затемняя смысл? Так растерялся, что и не вспомнить. Как будто бы из уст сорвалось умма. Услышали иные уши умми. - Умми, умми...аа! - Я жду! - прогремел над ухом Мухаммеда прежде спокойный, но отныне властный голос Джебраила. - Я не могу прочесть! - Нет, можешь!
И, думая снова признаться, что такое ему неведомо, Мухаммед вдруг ясно увидел на гладком свитке знакомые буквы! Они складывались в необычные, но - о чудо! - понятные слова!
35. Белизна листа слепящая
Высветилось с той же отчётливостью, что и первая открывающая Книгу строка: Нет иного Божества, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк Его! - Обо мне?! - Читай! Узнай, чего не знал, о чём не ведал! - И чертит каламом. Перевести дух. Слепящий свет! - Читай запечатлённое! Повторяй: Веди нас по дороге прямой - тех, кого облагодетельствовал, а не заблудших! Джебраил вдруг - так же неожиданно, как появился, - в мгновение ока исчез. Пещера снова погрузилась во тьму. Мухаммед впал в полузабытьё. Всю ночь его трясло, как в лихорадке. Увиденные накануне буквы то оживали пред ним, ширясь и увеличиваясь в объёме, а то делались невидимыми, и Мухаммед силился их удержать в памяти.
А утром чуть свет... Хадиджа забеспокоилась: Мухаммеда нет который день. Спешно послала к пещере Али с рабом Мейсаром - увидели Мухаммеда лежащим на склоне горы, щеки его пылали. - Мне холодно - укройте меня! ...Они уже дома. Мухаммед еле стоял на ногах.
- Хадиджа, - сказал, - мне холодно!..
Внесли сухой верблюжий помёт, который быстро схватывает огонь и хорошо горит, затопили печь. Мухаммед лёг и неслышно прошептал:
- Хадиджа, ко мне на сей раз вправду являлся Джебраил.
- Потом расскажешь, поспи, ты устал!
- Как потом?! - Тотчас стало жарко, скинул с себя одеяло: - Явился и развернул предо мной свиток! - Но тут же, обессиленный, лёг. Вскоре позвал жену: - Шёлковый был свиток. А шёлк озарённый... Как блеск вечерней звезды. Или предрассветной! А с букв священных свет небес струился! Когда это начнётся... - Что это? - переспросила Хадиджа. - Ты приглядись ко мне, - попросил, - когда это начнётся, может, тебе удастся увидеть в моих глазах отражение свитка, его ни с чем не сравнимый свет. Вдруг побледнел. Крупные, точно жемчуг, капли пота выступили на лбу. Затряслись руки. Вскочил и, словно в бреду, стал изрекать, глядя перед собой и будто с кем-то споря. А глаза расширились, будто пытаясь охватить увиденный мир, - теперь Хадиджа часто будет видеть этот его взгляд, прикованный к некоему чуду. Не узнаёт Хадиджу. И снова: О ты, в себя ушедший, сбрось дрёму! И возглашатайствуй, Создателя восславив! - Но как? О чём сказать, с чего начать? - спросил в отчаянии у кого-то, кто был как будто с ним рядом, но Хадиджа никого, кроме Мухаммеда, не видела, но зато слышала отчётливо, как он произносил какие-то странные повеления и сам же кому-то отвечал - не своими, чужими словами: Вглядись, что пред тобой, и повторяй: О том ли мне сказать, кто восстал и возгордился, тобой пренебрегая? И раба, что чуб лелеял, получив свободу, когда, Его благодаря, молился, убил? Что радость видел он? Хадиджа слышит. Запомнить, но как? И в гневе ты затрясся, поднял, устрашая, голову за чуб, и выскользнула, пав на тело, и чудо их соединило, как возвращение к Нему. Видал ли ты тот правый путь, или тебе приказывала богобоязненность? Не знал ли, что Он видит? Чубастые другие, но рабы, что, окружив стеной твою гордыню, и алчность, и бесчестие твои, и спесь! Так нет! Умолк и, еле дотащившись до постели, упал навзничь. Лихорадка не отпускала. Лежал всю ночь. И утро, следующее за нею. Слова какие-то - в бреду ли, наяву? Разговоры: то про себя, а то и вслух, будто кому отвечает. И то же знакомое Хадидже отчаяние в его голосе. Запомнить! Умми! Умма!
(20) Существует, - приписано Ибн Гасаном*, - разночтение конечной буквы, точнее, разнослышимость её: то ли умми, к чему склоняются многие, и тогда можно перевести: Не могу прочесть; то ли умма, и тогда смысл уже иной: Как же все? или Что же скажут все? Оба этих смысла так или иначе раскрываются в свитке**.
______________
* Однако, судя по яркости записи, вставка поздняя. ** И ни слова о том, почему эти аяты существенно расходятся с текстом Корана.
Читай же! Не понимаю!
Но разве грамоте ты не научен?!
Лишь буквы разумею! Так читай же!
Такое прочитать не в силах. Прочесть ты можешь, должен и обязан! Я не готов! Ты несмышлён? Не знаю. Объясни! Наивен, может? Как будто тебя только что родили? Да, наг я и беспомощен!
Но ты ведь видишь знаки! Тебе ясны они! Умми! Умма! Он выше, свиток откровений, моего разумения! О чём ты?! Умма - все мы, ни о чем не ведающие? Не знают они! А может, умма - невежды-идолопоклонники? Толпа и чернь? Скажи им! Но о чём? Что ангелы нисходят! Огромная фигура вдруг закрыла собой видимый впереди холм, на склонах которого росла ююба - терновый куст. Так повторяй же! И не расспрашивай ни о чём: Его Мы ниспослали в ночь могущества! Что даст мне знать, что эта ночь - могущества? Могущества ночь - мир откровений. Вижу: вот Он воздвигся на самом краю неба - горизонте высшем, потом приблизился, спустился, был на расстоянии двух луков или ближе! Узреть Его ещё раз довелось! Кому узреть?! Не обо мне ли речь? Да, о тебе - вглядись, и ты узришь! ...Хадиджа слушала внимательно. Прервать Мухаммеда - как вскрыть ножом аорту: вот она, вздулась, наполнилась кровью. Скажи, что ты - посланник, и сердце твоё не солгало: Неужто спорить станете о том, что видел я?
Но площадь на куски расколется!
Хадиджа тихо спросила: - Ты меня слышишь? Глаза его смотрели изумлённо, будто видели нечто. Дух? О духе рассказать вам?! - Заговорил, и странные слова - его и не его, неземные. ...И видел он Его при нисхождении другом, у самой крайней ююбы (лотуса-акации?), около которой тенистый сад прибежища, и открыл тебе Он то, что открыл!
Но какое знамение?
Знамение - твоя речь: И разве сравняются те, которые знают, с теми, кто не ведает? Какое-то время Мухаммед стоял, не шелохнувшись, а потом, усталый, опустился на ковёр. И тут Хадиджа подсела к мужу: - Прежде, когда ты... - Не знает, как спросить. - То, что изрекал ты, были тоже откровения? - Мухаммед молчал. - И ты, - продолжала Хадиджа, - вернулся к ним?
