- Ты, и чтоб чьей-то рабой была?! Да кто он такой! Только дай знать, сам прибежит к тебе! - И Нафиса пригласила к себе Мухаммеда для важного, сказала, разговора.

Не успели войти - давай расточать похвалы, говоря о его великой надёжности, честности и благородном нраве, что привлёк он внимание женщины достойной, рассудительной и богатой.

Движением головы прервать хотел, чтобы не слушать далее. Рано ему жениться, не интересуют его вовсе женщины. Одна есть, но недосягаема. - О чём ты, Мухаммед?! Счастье летит в руки - и он, как молодой мужчина... Мухаммед в напряжении, но уже не перебить, поздно, имя она назвала: - Твоя, Мухаммед, благодетельница! Хочет, чтобы именно на ней он женился! Внезапно пред ним другая Хадиджа предстала, прежние отроческие волнения дополнились новыми.

Чувствовал тогда, когда напутствовала в первый караванный путь!

Даже обратилась: "О сын моего дяди, ты привлёк меня родством, высоким положением среди сородичей, добронравием и правдивостью". Имя её, когда впервые привели к ней, связалось со священным Чёрным камнем, что покоится в храме Кааба, по созвучию. Хаджари - Хадиджа? А ещё Хаджар (Агарь). И даже край наш Хиджаз! Чудесно выстроились: Хадиджа - Хаджари - Хаджар - Хиджаз! Недоступная Хадиджа, миг назад чужая, вдруг стала с ним вровень. Близка и желанна? Обрёл... Но и прежде чувствовал! Или догадывался? Улавливал!

Женскую ласку? Видел женщину, которая любит!

(12) На полях рукописи - диалогическая запись: - Тут же следом испытал чувство радости. - Постоянное чувство бездомности? - Неправда!

- Дом свой искал?

- Но разве дедов дом был не родным?

- Что порывает с проклятой и унизительной бедностью!

Гостья... Точнее, он - гость, и хозяйка, куда приглашён, с ним откровенна надлежит и ему откровенным быть с нею: - Свадьба... - Скорее прервать Мухаммеда, ведь согласен (посмел бы отвергнуть!): - Да, знаю, - говорит ему Нафиса, - свадьба - это мужские расходы, и немалые, так у нас принято. - И что соблюдать традиции его обязывает принадлежность к хашимитскому роду, и - после паузы - что Хадиджа берёт на себя все свадебные расходы до дирхема! Сваты Мухаммеда - после похода Слона минуло двадцать пять лет, два месяца и десять дней - Хамза, который неизменно рядом, и Абу-Талиб, как старший в роду бани хашим - он и возглавил с вождями других мударитских племен шествие к отцу Хадиджи Хувайлиду.

(13) Сбоку чьей-то рукой: Отец её был против третьего брака дочери! Вторая запись: Был, да согласился: напоили, беднягу, и дал согласие, а как протрезвел и узнал - озлобился! Тут же суждение, опровергающее запечатлённое в свитке: Прежде узнайте, неучи! Давно он умер!*

______________

* Неотвязна мысль, что свитки содержались в хранилище древних рукописей, с ними могли знакомиться, даже дозволялись приписки.

Пришли сваты, взял слово Абу-Талиб, держал, как старейшине подобает, речь, расписывая благородные качества сына-племянника, его внешний облик статного мужчины, но прежде - так принято - о своём роде:

Слава богам Каабы, которые сделали нас потомками Ибрагима, отпрысками Исмаила, плодом семени Аднана, потомством Мудара и Ма'адда, попечителями Дома, дарованного нам и неприступного! И далее: Этот вот известный мекканцам мужчина - сын моего брата Мухаммед, удостоенный титулов Благоразумный и Справедливый. Если взвесить его на весах почестей с любым человеком, обязательно перетянет. Если небогат, то разве неведомо, что богатство - тень исчезающая, состояние переменчивое, или, по выражению покойного моего отца, грязь на руке человека, что легко смывается? Не красноречив он: как говорить станет - заикается, обрывает речь, и не поймешь, о чём сказать хочет, но если надо, и слово - я о том свидетельствую - веское промолвит. А какой у него ясный взгляд, полный решимости! Как красят его густые вьющиеся волосы на голове и чёрная, как мекканская ночь, борода! И сросшиеся брови как знак неразделимости дум и дел, помыслов и свершений, глаз и рук! Он отзывчив и сердечен и, говоря с собеседником, смотрит ему прямо в глаза, не отворачивая взора, с доверием. Руку в приветствии протягивая, никогда первым её не убирает, дабы не обидеть. А как шествует мой племянник! Идёт, держа голову прямо, и никогда не обернётся, если то не зов о помощи, если даже за спиной злословят, а этого у нас, увы, ещё немало. Погонщик верблюдов! - так о нём злопыхатели говорят. Но чей погонщик? Хадиджи! Самой красивой и уважаемой женщины Хиджаза! - отвечаю я им, и они умолкают. Я бы мог говорить ещё долго, но сказанного, думаю, достаточно. Так вот: Мухаммед. ваш сородич, с нашей помощью сватается к дочери Хувайлида - принёс ей брачный дар: и то, что сразу представить надобно, и то, что надлежит внести позже, из моего добра. А в будущем о нём, я верю, разойдутся великие вести, ждет его славная судьба. И пока держал речь, думал о том, как умно поступил всего лишь год назад, не выдав дочь за Мухаммеда, сказав, что найдёт ему богатую жену и ему подмога будет. Уже тогда была у него на примете Хадиджа, дочь Хувайлида из семьи Асада. И вот случилось: согласие получено, скоро свадьба, счастье, выпавшее на долю Хадиджи и Мухаммеда; жена подарила мужу раба Зейда, юношу из племени калб, захваченного в детстве во время набега и проданного в рабство (Мухаммед вскоре торжественно освободит его перед Каабой и объявит своим сыном).

Разница в летах? Но она совсем незаметна: будто ждали друг друга давно и долго - именно Хадидже быть женой Мухаммеда.

23. Увлекла вас охота

Имя Мухаммед - частое на устах у Хадиджи: и когда обращается к нему, и когда за произнесённым именем ничего не следует, но оно такое необычное! "Произношу, - пошутила однажды, - чтобы не забыть, как тебя зовут!" Никто ни до, ни после не вкладывал в имя столько нежности, как она. После неё всё было иначе. - Ты сильный, - сказала на рассвете, будто это у неё впервые, и у Мухаммеда покой на душе, что есть жена. Моя жена! - Мужчине и подобает быть сильным! - ответил спокойно. - Значит, я такой с тобой.

- А с другими? - ?!

- Другие были?

- Стёрлись из памяти. Недоверчиво посмотрела. В Мухаммеде есть нечто такое, чего не было ни в её мужьях, ни в тех, о ком знала или слышала, и этим дорожила, боясь, что обманется. А вдруг её только молодость его волнует? Упоминание о мужьях, уловила, неприятно ему:

- Руки у тебя ласковые! - А ты красивая, - сказал просто, но воспринялось, будто не о ней. - Мне это и раньше... - и тут же: зачем она об этом?! - И молодая.

- Правда?.. Я тебе верю. Верю, но и боюсь.

- Боишься? - удивился Мухаммед. - Но чего?

- Что ненадолго наше счастье.

- О чём ты? Что может нам грозить?

И она вдруг - не надо бы! - о годах. Нет, это не будет утаивать!

- Я не чувствую годов, будто с тобой моё первое замужество. - Был год Слона... - Не то для неё, не то для себя произнёс. - Да, ты родился тогда. - И подумала: Для меня. Любовь была щедрой, как продолжение свадьбы, нескончаемой, как праздник: Хадиджа сразу понесла, и с точностью до дня, когда подоспело время, родила сына, назвали Касымом. Всегда в Аравии - только ли здесь? - рождение мальчика событие: сын-первенец, наследник, продолжатель главной линии мужской. И в его честь соединяются имена сына и отца: Абуль Касым Мухаммед, или Мухаммед - Отец Касыма. А также матери и сына: Умм аль-Касым Хадиджа, или Мать Касыма. ...Праздник и у дяди-отца - Абу-Талиба: третий сын после Талиба (имя первенца легло в основу собственного: Абу-Талиб, Отец Талиба) и Агила от молодой и любимой жены родился, Джафар. Детей у него много, прозвали Многодетный Абу-Талиб: от двух жён шестеро сыновей и пятеро дочерей; ещё тещи, а у одной из жён бабушка жива - как прокормить всех?

(14) Абзац обведён фиолетовыми чернилами, написано: Выбивается из сюжета. Может, этот кусок - в другое место? - Ибн Гасан*.

______________

* Вставка подписана впервые (и далее - кроме особо оговоренных): Ибн Гасан. Но на чём основана его уверенность, сродни авторской?