Осенью, когда галлы подсыхали, все многочисленные его жители бесследно исчезали. Где они зимуют, как расселяются, как весной находят свое растение-кормителя, какими силами преобразуют природу его цветов, заставляя расти вместо белых душистых соцветий несуразную и мохнатую метелку, как они живут, размножаются — все это было очень интересно узнать. И не только узнать ради праздного любопытства. Может быть, возможно обратить деятельность этой крошки на пользу человека для успешной борьбы с софорой?
Шиповатая крошка
Лето 1968 года выдалось сухим и жарким. В конце июля несколько особенно знойных дней превратили пустыню в безжизненное пространство. Затем она совсем выгорела, замерла. Наступила ранняя, холодная и тоже сухая осень. В это безотрадное время мы подъезжали к дикому северному берегу озера Балхаш. Озеро сверкало чистыми синими, зелеными, бирюзовыми тонами и среди царящего запустения и мертвой тишины было особенно великолепным.
Выдался теплый день. Ветер затих, озеро успокоилось, стало на редкость гладким. В испарениях заструились дальние его берега, поднялись над водой, приняли причудливые очертания.
Недалеко от нашей стоянки виднелись красные обрывы. Я направился к ним с помощником. Растительность здесь также давно угасла. Нигде не было видно и насекомых, лишь изредка пролетали бабочки-желтушки. Сухая пустыня была для них чуждой, и они очень торопились. Другой перелетный странник, стремительный в полете бражник-языкан, покрутившись на берегу и не найдя цветов, зигзагами взвился в небо и, разогнавшись, растаял в синем небе.
За два часа пути нам повстречался только один длинноногий жук-чернотелка да несколько прибрежных уховерток, недовольно размахивая и грозясь своими клешнями на конце брюшка, разбежались в разные стороны из-под перевернутых камней. Берега озера, всегда такие интересные, казались безжизненными. Даже птицы исчезли. Не было видно ни чаек, ни пеликанов, ни куличков.
В этом месте озеро было особенно красивым. Высокие красные берега, отложения озер, существовавших более двадцати миллионов лет назад, гармонично и нежно сочетались с лазурью воды. У самого берега волны замутили красную глину, и вода стала нежно-розовой. Тростники, тронутые холодными утренниками, полыхали золотом.
Мы ложимся на землю и начинаем копаться под кустиками. Может быть, под ними увидим что-либо интересное. Вдали от кромки берега, в пустыне, наши поиски бессмысленны. Но у берега на галечниковых валах, издавна намытых волнами, под редкими кустиками черной полыни есть, хотя и небольшое, но довольно разнообразное сообщество крошечных обитателей пустыни.
В одном месте галечниковый вал занят колонией самых маленьких, не более одного миллиметра длиной, муравьев-пигмеев. Их семьи располагаются под каждым кустиком у самого корня. Около двухсот таких кустиков — семейных убежищ, связанных друг с другом, составляют настоящее «государство». Кое-где от кустика к кустику, преодолевая нагромождение камней и сухого, выброшенного на берег тростника, между муравейниками ползают крошки муравьи-связные. Колония живет своей особенной и таинственной жизнью в этом глухом уголке пустыни, и муравьи-пигмеи даже в тяжелую пору находят для себя пропитание. Много ли им надо!
Тут же под кустиками затаились на зиму одиннадцатиточечные божьи коровки, множество крошечных паучков, небольшие мокрички, мелкие жучки. В темном и слегка влажном перегное, скопившемся под кустиками за многие годы, копошатся крошечные колебмолы и прыгают во все стороны на своих чудесных хвостиках-пружинках. Собрались сюда на зимний сон и мелкие цикадки. Много здесь пауков-скакунчиков, испещренных, будто зебры, черными и белыми полосками. Один из них, самый крупный, увидел потревоженного нами паучка-краба с двумя рогами на брюшке и помчался за ним вдогонку. Но тот изловчился, юркнул в сторону, спрятался в обломок сухой тростинки. Крошечный серый богомольчик тоже нашел убежище и, видимо, неплохо поохотился, судя по полному брюшку. Немало и небольших вертких желтых сороконожек. Извиваясь и размахивая усиками, они бросаются наутек, изо всех сил работая многочисленными ножками.
Осторожно переворачивая ножом мусор, я неожиданно замечаю плавно скользящее по камешку крошечное существо с ярко-белым отростком на кончике тела. Эксгаустер помогает поймать незнакомку. В стеклянной ловушке на нее можно взглянуть внимательней. Под лупой я вижу совершенно необыкновенную многоножку, светлую с черными точечками глаз, небольшими усиками, всю покрытую многочисленными ветвящимися шипами. Ярко-белое пятнышко на кончике тела — отросток, сложенный из пучков жестких и прилегающих плотно друг к другу волосков.
Никогда в жизни не видал такой забавной многоножки, не встречал ее описания или рисунка в книгах. Находка поднимает настроение, и серая безжизненная пустыня уже не кажется мертвой и неприветливой.
Но как трудно искать эту загадочную малютку! Сколько кустиков полыни, курчавки, кермека, боялыча отогнуто в сторону, а под ними не видно ни одной. Наконец, какое счастье, одна за другой попадается еще две. Теперь в стеклянном резервуаре эксгаустера разгуливает не спеша уже три пленницы во всем великолепии многочисленных шипов и отростков.
— Илюша, — говорю я своему помощнику, — садитесь спиной к ветру и осторожно пересадите многоножек в пробирку со спиртом.
Но Илья что-то не в меру рассеян, поглядывает по сторонам.
— Что стало с солнцем, — спрашивает он, — мгла какая-то нашла, что ли?
И, действительно, как я, увлекшись поисками, сразу не заметил. Небо ясное, чуть розовое, солнце клонится к горизонту, будто померкло, не греют его лучи. У горизонта озеро потемнело, стало густо-синим, у берегов — ржаво-красным.
— Странное что-то творится с солнцем! — твердит Илья. — Пыльная буря поднялась на западе, что ли?
Необычное освещение неожиданно порождает неясное чувство беспокойства. Но надо заниматься поисками, и я, засунув голову под очередной куст, напрягаю зрение, пока не слышу возгласа моего помощника:
— Вот чертовщина. Сдул ветер многоножек!
Случилась то, чего я опасался.
Солнце еще больше потемнело. Странные тени побежали по земле. Озеро стало зловеще фиолетовым с белыми, будто снежными, барашками. Заснять бы на цветную пленку неожиданную игру цветов водного простора, но с руки делать снимок нельзя. Экспонометр показывает слишком малую освещенность.
Возле большого кустика курчавки ветвистоусые комарики — любители сумерек — собрались роем, завели песенку. Пролетела в воздухе летучая мышь. Над кустиками гребенщика закрутился в воздухе козодой. Над берегом озера, быстро размахивая крыльями, промчалась болотная сова. Далеко зычным голосом прокричала одинокая чомга.
Пустыня, фиолетовое озеро, красные горы, розовые тростники, холодное, будто умирающее, солнце — все было необыкновенным. Надо бы посмотреть на солнце. Но от беглого взгляда через прищуренные веки, в глазах замелькали красные пятна. Через ткань сачка тоже ничего не увидеть. Были бы спички, можно закоптить стекла очков, но их нет под руками.
Чувство тревоги еще больше овладевает нами, а тут еще наша собака села рядом, прижалась, слегка заскулила. Но надо искать малютку-многоножку и, если сейчас ее упустить, быть может, уже никогда не удастся с нею встретиться. Сколько раз так бывало. Ее же нет, как назло!
Неожиданно я вспоминаю о фотопленке, перематываю ее в фотоаппарате в кассету, отрезаю свободный кончик, подношу к глазам и вместо солнца вижу узкий багрово-красный серп. Солнечное затмение!.. Как мы об этом забыли! Ведь о нем писалось в газетах!..
Серп солнца медленно утолщается. Светлеет. Поглядывая на небо, на почерневшее озеро, на темную пустыню, мы стараемся не прекращать поиски. Наконец под одним кустиком сразу наловили пятнадцать крошечных многоножек и, счастливые, бредем к биваку.
Потом оказалось, что шиповатая крошка представляет собою действительно редкую находку для науки. Близкая к ней многоножка до сего времени известна только в Северной Африке.
