— Нет, — прохрипел он, очнувшись. — Нет, нельзя, это нехорошо. — Но она придавила его своим тяжелым лунарным телом. В ту самую левую пятку втыкался ее ноготь, дыра на ковре оказалась ничтожной прорехой между полой пеньюара и кружевной оторочкой. Значит, нагота не реальная, просто разоблачение, все сорвано, сброшено.

— Тогда покажи мне, покажи, как надо. Сам.

Он свалил ее, она лежала на спине, ждала. Эндерби с отчаянной поспешностью оттолкнулся ягодицами от опороченного матраса, как от трамплина. Матрас оказался пружинистей, чем он думал, и Эндерби внезапно встал на ноги, сурово глядя на нее сверху вниз.

— Если, — сказал он, — вам нужен такой тип отдыха, будет масса возможностей обеспечить его. Жиголо, и я не знаю что. Темнокожие мальчики и так далее. Чего вы ко мне привязались?

Она заскулила:

— Я думала, мы станем друзьями. Вы ненормальный, вот что.

— Я не ненормальный. Только очень-очень устал. День был просто ужасный.

— Да. — Завернувшись в пеньюар, она взглянула на него снизу вверх, твердо, но со слезами. — Да, точно. Есть в вас что-то не совсем хорошее. Что-то у вас на уме. Вы сделали что-то такое, чего не должны были делать. Могу сказать, от чего-то поспешно бежите.

Это уж совсем никуда не годится.

— Дорогая, — проскрипел Эндерби, раскрывая объятия и приближаясь с глупой ухмылкой.

— Нет, вам не удастся меня провести.

— Дорогая, — нахмурился теперь Эндерби, по-прежнему с открытыми объятиями.

— Ох, вытащите из несуществующего чемодана несуществующую пижаму и ложитесь спать после ужасного дня. Есть в вас что-то очень подозрительное, — объявила мисс Боланд и собралась встать с кровати.

Эндерби подскочил, несколько грубо толкнул ее обратно и сказал:

— Вы правы. Мне пришлось бежать. От нее. От той женщины. Не смог больше терпеть. Вырвался. Вот так вот. Она чудовищно со мной обошлась. — Из пошевеливаемых кочергой мозгов Эндерби выкатился дальний уголек, на секундочку вспыхнул, спрашивая, что есть истина, придираясь к каким-то мелочам в связи с контекстом ситуации и так далее. Эндерби уступил, внеся в текст поправку: — Я бегу.

— Что за женщина? Какая женщина? — Женское любопытство осушило слезы.

— Наш брак никогда не был настоящим. О, позвольте мне лечь в постель. Найти приют. Я так безнадежно устал.

— Сначала мне все расскажите. Я хочу знать, что случилось. Ну, очнитесь. Выпейте еще бренди.

— Нет-нет-нет. Утром расскажу. — Он снова лежал плашмя на спине, готовый умереть. Безнадежно.

— Я знать хочу. — Она встряхнула его так же грубо, как он ее толкнул. — Кто виноват? Почему брак не был настоящим? Ох, ну, давайте же.

— Дурной глаз, — молвил Эндерби in extremis^[74]. И весело повел последнюю из трех машин, красную спортивную, а из «мерседеса» впереди радостно махали руки. До какого-то придорожного паба, куда все направлялись, путь лежал долгий, но все уже хорошенечко подзаправились, хотя мужчины вели машины с железной сосредоточенностью и дерзкой скоростью. Девушки жутко хорошенькие, полны веселья. Рыжеволосая Бренда, темненькая крошка Люси, мило пухленькая Банти в бирюзовом костюмчике. На шее Эндерби вился колледжский шарф, улыбавшиеся крепкие белые зубы закусывали трубку.

— Обожди только, Банти, старушка, — неразборчиво проскрежетал он, — ты свое скоро получишь. — Девушки визжали от смеха. Шумно и весело подстрекаемый ими, он носком до блеска начищенной туфли еще прибавил скорость красного трудяги, с урчанием пожиравшего дорогу, и легко обогнал двух других. Притворно гневные взмахи, притворное презрение, смех на весеннем английском ветру. В паб он приехал первым. Милый маленький паб с председательствовавшим в коктейль-баре лысым барменом, с запахом мебельной полировки. Бармен в белом пиджаке с лацканами цвета кларета. Эндерби заказал на всех выпивку, велев бармену по имени Джек пошевеливаться, чтобы спиртное выстроилось в ожидании запоздавших. Горькое пиво в высоких кружках, джин и прочее; для Банти «Адвокат».

— От этого у тебя глаза загорятся и хвост распушится, детка, — подмигнул Эндерби. Потом снаружи донесся размытый сигнал. Когда в бар ввалились Фрэнк, Найджел, Бетти, Этель и так далее, Эндерби сразу пришлось сказать: — У всех прошу прощения. Надо насчет собаки кое с кем повидаться.

— Хочешь сказать, башмаки сполоснуть, — хихикнула Банти.

Мочевой пузырь Эндерби мгновенно взревел о неотложной надобности, заглушив гогот приятелей, но в «муж.» он не побежал, а уверенно проследовал, хотя в этом пабе никогда раньше не был. Однако, завидев в конце коридора, был вынужден побежать. Черт возьми, только-только успел.

Только-только успел. Эндерби вскочил с кровати и бросился в туалет, с проклятиями нащупывая выключатель. Изливая поток, ворчал на расточительность снов, способных на такие труды, — персонажи, декор и так далее, даже реклама пива («Золотое руно» Джейсона), которого не существует, — только для того, чтобы он встал с постели помочиться в надлежащем месте. Дернул цепочку, вернулся в постель и увидел при свете из ванной, который не потрудился выключить, лежавшую там женщину. В общих чертах вспомнил, кто это такая: лунная женщина, с которой он летел (почему летел?), а еще — что тут какой-то заграничный город. Потом вспомнилось все целиком. Он слегка испугался, что испугался не так, как следовало.

— Что, а, кто? — сказала она. А потом: — Ох, я, наверно, заснула. Идите, ложитесь. Уже холодновато.

— Который час? — поинтересовался Эндерби. Щурясь на свет из ванной, заметил, что его наручные часы стоят. Где-то вдали ударил один раз большой колокол. — Сильно помог, — буркнул Эндерби. Странно, что раньше он этого колокола не замечал. Видимо, они находятся где-нибудь рядом с собором, муниципалитетом или еще с чем-нибудь. Севилья, вот они где. Город Дон Жуана. В постели незнакомая женщина.

— Ну, — сказала она. — Ее звали Банти, да? Она вас оскорбила. Ничего особенного, каждого когда-нибудь оскорбляют. Меня Тоби оскорбил. Имя тоже глупое.

— Понимаете, мы ехали в машине. Я был за рулем.

— Ложитесь обратно в постель. Я вас не обижу. Прижмитесь поближе. Холодно. Одеял мало.

Прижиматься было довольно приятно. Мне было так холодно по ночам. Кто это говорил? Распроклятая Веста, чертова злодейка.

— Чертова злодейка, — пробормотал Эндерби.

— Да-да, но теперь все позади. Вы немножечко мокрый.

— Извините, — извинился Эндерби. — Не подумал. — И вытерся простыней. — Интересно, который час.

— Зачем это вам? Почему вы так рветесь узнать, который час? Встать хотите так рано? Ночь в Севилье. Надо, чтобы нам обоим было что вспомнить о ночи в Севилье.

— Солнце включат, — изрек Эндерби, — тогда день начало получит.

— Вы о чем это? Что хотите сказать?

— Просто пришло в голову. Из синевы. — Кажется, рифмы собрались выстраиваться. Кларет, запрет… Впрочем, сейчас надо другое дело доделать. Она ни капли не похожа на чертову Весту, которая не растрачивает плоть в постели, чтобы за ее пределами оставаться изящной. Тут есть за что подержаться. Он видел, как один клиент в баре с ухмылкой произносил эту фразу. Очень вульгарно. Эндерби принялся собирать старые воспоминания о необходимых действиях (времени много прошло). Над постелью как бы навис сам Дон, почему-то ковыряя в зубах, кивая, тыча пальцем. Более или менее удовлетворенный, он упорхнул на адской бесплотной лошадке и недалеко от отеля приветственно махнул статуе дерзким сомбреро с перьями.

— Воздвигли статую-портрет, — пробормотал Эндерби.

— Да-да, милый. Я тебя тоже люблю.

И Эндерби осторожно, робко, слегка краснея, начал протираться, то есть проталкиваться, пытаясь войти, так сказать. Давненько. И вот. Фактически, довольно приятно. Он остановился на счет пять. И опять. Пентаметрами. И тут хлынуло семяизвержение слов.

Каких потомков этот светлый глаз явил!

Бумажных ветхих идолов повергнув в пыль,