Чак Ноланд обнаружил, что слишком одинок и сделал себе Уилсона. Уилсон не просто киношная дружелюбная штука, которая позволяет Чаку озвучивать свои мысли, это штука, которая позволяет персонажу иметь по крайней мере одну эмоциональную связь. Человеческие отношения не обязательно должны связывать с человеком, но они должны быть. Установив всего одну связь, он создал отношения. Мы не должны быть очень связаны, но мы не можем совсем не иметь связей. Нам нужна публика, чтобы устроить представление, и это может быть даже гребаный волейбольный мяч, если мы в состоянии заставить себя поверить в него и почувствовать, что на нас смотрят. Пока мы чувствуем, что на нас смотрят, мы чувствуем себя реальными. Без хотя бы одной эмоциональной связи, удерживающей нас в царстве сновидений, у нас не стало бы эмоционального измерения и, следовательно, не было бы нас самих. Пустынный остров, окруженный вечным ничто — это подлинная реальность любого человека, но мы должны оставаться глухи к этой истине любой ценой, и мы делаем это, задействуя эмоциональные связи, настолько иллюзорные и односторонние, что на худой конец сойдет и неодушевленный предмет. Связь между матерью и ребенком кажется более реальной, чем между Чаком и Уилсоном, но она не более истинна. Любая связь — иллюзия. Пока мы чувствуем связь с кем-то, связь есть.

Лично я чувствую себя комфортно, когда связей совсем мало, но не совсем без них. Причина не в одиночестве или желании, а в необходимости поддержания остаточного следа иллюзии, что я здесь, я реален. Что ты есть, мой воображаемый читатель, если не окровавленный волейбольный мяч, для которого я устраиваю представление? Ты моя цель, мой контекст. Я провожу довольно много времени, ведя что-то вроде диалога с тобой, и ты — существенная часть моей жизни. Ты мой Уилсон: ты хорош как слушатель, но не так хорош, когда надо говорить, и ты смеешься над моими шутками, и за это ты мне нравишься.

Что есть телевидение или радио, если не электронный Уилсон? Что есть общественные СМИ, если не видимость связи? Нам не нужен настоящий человек во плоти, чтобы взаимодействовать с ним, достаточно графического интерфейса. Мы верим, что на том конце есть человек, и, возможно, это так, а возможно нет. Кому какое дело? Неважно, с чем мы связаны, пока чувствуем связь. Может быть, через несколько лет человеческие отношения сочтут устаревшими благодаря всемирной дружелюбной программе на основе искусственного интеллекта по имени Уилсон, а еще через несколько Уилсон будет проецировать реальность сначала на стену, а потом прямо нам в мозги, и мы будет проводить жизнь, плавая в ящиках. А может, это случилось эоны назад и мы уже плаваем там, видя во сне, что не плаваем. В чем разница между верой в то, что ты поглощаешь стейк в шикарном ресторане, и верой в то, что ты в подземной зоне боевых действий хлебаешь из миски что-то похожее на сопли. Хоть убейте, не знаю, но лично я выбираю стейк.

^ ^ ^

Откуда берется решение уйти в отшельники и жить на вершине горы? Это попытка избавиться от окутывающего все абсурда. Зачем он принял обет молчания? Чтобы заглушить внутреннюю фабрику абсурда, заставляющую вдыхать смолянистый черный дым каждый раз, когда встречаешь ближнего своего. Что имеет в виду Иеремия Джонсон, когда презрительно замечает: «Я уже бывал в городе»? Он имеет в виду, что единственная причина его сурового одиночного существования в том, чтобы убраться подальше от абсурда.Что имеет в виду Торо под «грязным слоем мнений, предрассудков и традиций, заблуждений и иллюзий, наносов», покрывающих весь мир?

Он имел в виду абсурд.

Нам никогда не стать свободными от абсурда, потому что абсурд — это посредник царства сновидения, и мы не просто в нем, мы и есть это царство. Можно выловить отбросы с поверхности пруда, но если ты вычерпаешь воду, то это будет уже не пруд, а пустая яма. Другими словами, стремление к свободе от абсурда представляет собой еще больший абсурд.

^ ^ ^

Принял бы ты участие в групповом самоубийстве, стремясь добраться до рая на перекладных с помощью звездолета, спрятанного за пролетающей мимо кометой? Ты согласен с теологами, которые верят, что отсеченная крайняя плоть Иисуса вознеслась с ним на небеса и стала кольцами Сатурна? Ты веришь, что темнокожие люди прокляты Богом, но могут стать «белыми и восхитительными», если станут более храбрыми?

Ты веришь, что семьдесят пять миллионов лет назад существовал галактический правитель, который присматривал за семидесятью шестью планетами, включая Землю, и чтобы справиться с перенаселением своих планет, он созывал людей под предлогом проверки налогов, но вместо этого впрыскивал им парализующее вещество, потом вез их на Землю и складывал вокруг вулканов, в которых детонировали заложенные им водородные бомбы и всех убивали? И что этот галактический правитель расставил электронные ловушки наподобие липкой ленты для мух, чтобы уловить летающие вокруг миллиарды душ взорвавшихся людей, а потом поместил их в особые кинотеатры и показывал им учебные фильмы?

Ты носишь освященное исподнее, которое защищает тебя от огня, пуль, болезней и смерти? Ты веришь, что нужно поводить курицей по голове, чтобы она впитала твои грехи, а потом убить ее и скормить бедным? Отказываешься ли ты от одежды, оставляя себе только павлинье перо и тыкву для воды?

Ты веришь, что следует запретить носить желтое, что зевание — это от сатаны, что всех собак следует убить и что всякого, кто не разделяет твоих верований, следует напоить кипятком, сжечь, заклеймить, расчленить, распять и отправить в преисподнюю?

Мы верим в то, что мы рациональные существа, которые могут себе позволить глумиться над менее рациональными существами, но что если мы спросим себя — а что если? Что если наше понимание каким-то образом искажено или обмануто? Что если мы пребываем под усыпляющим заклятьем, которое говорит нам, что мы пробуждены? Твой кругозор полностью зависит от чувств, но что если свидетельства твоих чувств оказались бы неприемлемыми? Тогда можно выбросить все доводы о существовании вселенной, а пуленепробиваемое исподнее и воскресение Св. Крайней Плоти обрело бы столько же смысла, как и все остальное. Абсурдно не то, что мы верим в вещи, которые удерживают нас в застойном царстве сновидений, а то, что мы никогда не сомневаемся в них.

^ ^ ^

Человек — не остров, но каждый, целиком, — обломок континента, часть простора. И если море смоет глину, Европа станет меньше, как будто смыло мыс, или усадьбу друга, или твою усадьбу. Любая смерть, ты убавляешь и меня — я сросся с остальными. Не посылай слугу узнать, по ком бьют в колокол — бьют по тебе. (Джон Донн)

Быть — значит быть одному. Каждый человек есть остров, состоящий из себя, и никакое число уилсонов не смогут это изменить. Ложь состоит в том, что колокол звонит по тебе, ведь когда он на самом деле зазвонит по тебе, ты этого не услышишь, потому что будешь мертв. Поэтому давай, посылай узнать, по ком звонит колокол, ведь он он звонит по какому-то другому несчастному поцу.

(21) Зловещая долина

Однако я уже предвижу, что со мной заспорят философы. «Подчиняться глупости, — скажут они, — заблуждаться, обманываться, коснеть в невежестве — все это и значит быть несчастным». Нет, это значит быть человеком. (Эразм Роттердамский, 1466-1536)

В «Курсе чудес» говорится, что реальному ничто не может угрожать и ничто нереальное не существует. В «Бхагавад Гите» говорится, что нереальное не существует, а реальное никогда не перестает быть. В обоих примерах слово «реальное» используется в относительном смысле, когда нужно сказать «абсолютное», так что мы изменим эти утверждения следующим образом: «Истинному ничто не может угрожать. Ничто неистинное не существует» и «Неистинного никогда не бывает. Истинное никогда не перестает быть». Теперь оба утверждения правильны.