— Да как вы смеете!.. — Венечка запыхтел от возмущения. — Как я мог его убить? Стреляли из машины, а я прибежал, чтобы его спасти…
— Почему не спас? Ладно, — Турецкий примиряющее улыбнулся. — Начинаем дружескую беседу. Колись, Венечка, какова обстановка в студии, что ты можешь сказать о Кошкине, что случилось в роковой день двадцать шестого мая, и какое у тебя мнение обо всем этом?
— Ну вот, я так и не знал, что меня еще достанут… — Венечка спрыгнул с табурета и забегал в волнении по комнате, чуть не наступая на собственноручно изготовленное собрание «шедевров». — Да когда же меня оставят, наконец, в покое?..
Потом он остановился, отдышался и начал посматривать на Турецкого с растущим интересом. «Сейчас пригласит меня на танец, — подумал Турецкий. — Или на ужин».
Но Венечка Гурьянов полным глупцом не был. Он усмирил свои физиологические порывы и начал усердно вздыхать. Потом заговорил.
Он работает в студии уже четыре года под бессменным руководством Романа Кошкина и под прикрытием «респектабилизировавшегося» криминального типа Максевича. На криминального типа он клал с прибором, — работать тот не мешал. Художники приходили в студию, уходили, когда им заблагорассудится, некоторые работают уже несколько лет, потому что им нравится. Особой текучки нет, но Роман никогда никого не задерживал. Это не просто студия — это кружок единомышленников. Людей с нетрадиционным взглядом на искусство, но не каких-то там упырей-маньяков или склонных к суициду невротиков. В сущности, здесь нормальные люди…
Перехватив насмешливый взгляд детектива, Венечка стушевался, но мысль не утерял. Конечно, студия занимается и бизнесом, — если не зарабатываешь, то быстро протянешь ноги. Здесь ведутся занятия для талантливой молодежи. Роман в свое время выбил лицензию на соответствующий вид деятельности. Выполняются заказы от частных лиц и организаций. Но люди занимаются только тем, чем хотят, никакого нажима или насилия. А кому не нравится, могут убираться…
Венечка вздрогнул, покосился на дверь. Паранойя уже второй день расцветала махровым цветом. Турецкий тоже вздрогнул, обернулся. В проеме было пусто.
— Ты кого-то увидел?
— Ерунда, — пробормотал Венечка, — женщина какая-то.
Женщина — это не ерунда. Впрочем, с точки зрения Венечки…
— Где ты видишь женщину?
— Стояла… Слушала, о чем мы говорим…
Паранойя паранойей, но стоило быть настороже. Турецкий подошел к проему, высунулся в коридор. Повернулся к Венечке и спросил:
— Это женщина из вашей студии?
— Да какая разница? — поморщился Венечка. — Там темновато, без лица она, но вроде женщина.
«Да кто тут только не ходит», — думал Турецкий, закрывая дверь.
Венечка под стойким давлением продолжал повествовать. О том, что студию собираются закрывать, он не слышал. Но даже если такое случится, лично он не пропадет, выкрутится. Он талантливый, симпатичный, не сгинет в этом бушующем море. Да, он знал, что Роман Кошкин заложил квартиру, но тот уверял, что это временные трудности, все образуется, осталось лишь выполнить несколько денежных заказов.
— Что ты скажешь о Кошкине?
Серая тень улеглась на чело абстракциониста, что несколько озадачило Турецкого. Венечке от вопроса стало не по себе, хотя подобного вопроса он должен был ожидать. Сглотнув, он забормотал о талантливом, почти гениальном старшем товарище, о том, как его любили в коллективе, хотя по характеру Роман был и не подарок к Рождеству, мог вспылить… в общем, был всяким. Такого «гадостного» убийства никто в коллективе не ожидал, люди были потрясены, несколько дней в ошарашенных умах даже циркулировала мысль, что Рому застрелили по ошибке. Ведь у него не было конфликтов «на стороне», за которые убивают…
На этом месте Турецкий попросил остановиться поподробнее, но чувствовалось, что Венечка оперирует общими фразами, не владея темой. Люди пришли в себя, втянулись в работу, студией временно руководит Лапышинский на пару с «мегерой» Ольгой Густавовной, и что будет дальше, знает только ветер.
Турецкий попросил описать личные отношения Венечки и Кошкина. Венечка сделался каким-то прозрачным, возвышенным, судорожно сглатывал, прятал глаза, и у Турецкого возникла мысль, что Венечка собрался что-то преувеличить. Но нет, до такого нахальства не дошло, Венечка со вздохом признал, что, невзирая на то, что у них были удивительно теплые отношения, Кошкин оставался по жизни, к сожалению, натуралом, — фу, какое гадкое слово! — то есть был человеком недалеким…
— Ага, — задумался вслух Турецкий, — в играх геев не замечен.
— Ах, я вас умоляю! — запротестовал Венечка. — Далось вам это слово — «геи»…
«Ну, если тебе больше нравится слово «педераст»… — подумал Турецкий.
— Как у него обстояли дела на личном фронте? Имелась ли постоянная девушка, заходила ли она к нему в студию?
— Была у него какая-то, — досадливо отмахнулся Венечка. — Насчет женитьбы не знаю, но нехваткой секса не страдал. Но в студию никого не приводил. Не принято у нас такое. Люди здесь работают, больно им надо любоваться на всяких…
Теперь касательно того, что случилось в день убийства. Да ничего такого не случилось. — Венечка занервничал. Он уже десять раз рассказывал. Был обычный майский день. Природа радовалась скорому приходу лета. Венечка занимался вот этим самым заказом — Кошкин взвалил на него работу, и Венечка трудился над ней как проклятый. Домой он собрался в семь вечера. Оказалось, что в студии, кроме него и Кошкина, никого не осталось. Позвонили на пульт, закрыли дверь. Несколько минут постояли на крыльце, обсуждая архиважный вопрос…
— Я знаю, — кивнул Турецкий, — вы спорили, какое сочетание красок живее передает эмоциональное состояние человека. Кошкин предпочитал лимонно-оранжевое соединение, вам же ближе по духу что-то пятнистое.
— Как здорово, — умилился Венечка, — скоро весь город будет в курсе. Да, для оформления плаката на выставку в Олимпийском я бы предпочел свести голубое, лиловое и изумрудное. Но хозяин — барин, Рома сказал, что он решит. Ах, видно, уже не решит…
К единому знаменателю им( прийти в тот вечер не удалось. Венечка, посвистывая, двинулся вдоль да по Солянке, Кошкин зашагал к машине, припаркованной напротив входа. Венечка отошел, наверное, метров на двадцать, когда что-то хлопнуло за спиной. А дальше — ничего нового. Художника швырнуло на проходящую мимо девицу, Венечка ахнул, героически сжал кулаки, побежал обратно, серая «жулька», из которой вылетела пуля, перестроилась на первую полосу к светофору. Единственное, что он успел заметить — у нее не горел левый стоп-сигнал. Но об этом он говорил работникам милиции. А еще у нее задний бампер был треснут примерно посередине…
А Венечка оказался не таким уж ненаблюдательным…
— То есть люди видели, что произошло?
— Видеть-то видели, — кивнул Венечка, скорбно поджав губы, — да где их сейчас найти? Люди, знаете ли, та еще субстанция. Моя хата с краю, ничего не знаю. Кому охота терять время, давать показания, мотаться по отделениям и прокуратурам, общаться с этими невоспитанными людьми?..
Подбежал он к Кошкину, положил окровавленную головушку к себе на колени, заплакал. Приехала милиция, начались допросы, их вели такие противные люди…
— Эта смерть меня потрясла и вывела из равновесия, — пожаловался Венечка, — я так любил Романа. Нет, поймите меня правильно, — он густо покраснел. — Я любил его, как товарища, как одаренного художника… Я до сих пор не могу оправиться…
— Вспомни, не было ли в последнее время чего-нибудь подозрительного?
— Вспоминал уже, — вздохнул Венечка. — Не было. Все как всегда.
— Он не был расстроен, обозлен, взбешен?
— Он часто был обозлен, взбешен и расстроен. Поверьте, этому масса причин. Капризы заказчиков, непонимание того, что он хочет, разлады с коллегами, нерадивыми учениками. Но я понимаю, что вы имеете в виду, — Венечка кивнул со знающим видом. — Нет, ничего такого не было. Все случилось, как гром среди ясного неба…
