Карлайон глубоко вздохнул.

– Вас следует поздравить с наличием такой решительности! – сказал он.

– Благодарю вас, Карлайон, тысячу раз благодарю! Чувства никогда не должны брать верх над разумом, не так ли? Я уверен, и вы придерживаетесь такого же мнения.

– Не вменяйте мне в заслугу подобную же решимость, умоляю вас! Мне ее вечно недостает!

– Вы меня разочаровываете, – скорбно заявил Френсис. – А мне казалось, вы сможете разделить мои чувства по этому поводу. Зато вы обладаете поразительным здравомыслием! Куда бы эмоции завели меня и, должен заметить вам, оба наших семейства, и бедного Луи заодно? Ни за что не поверю, будто вы хотели, чтобы я закрыл глаза на предательство! Нет-нет, именно чувства и привели Луи к столь бесславной смерти, ввергли мою семью в упадок, причинили неприятности вашей и разрушили жизнь бедного маркиза и его очаровательной супруги! Но теперь нам удастся избежать ненужной огласки этого дела.

– Это для меня новость. Однако, прошу вас, продолжайте же!

– Мы с вами настолько отклонились от темы, что я уже забыл, на чем остановился. Ах да! На том, что бедному Луи не удалось подвергнуть Хайнунз тщательному обыску, не так ли? Его последующая нерешительность позволяет мне питать надежду, что в этом деле он был новичком. Он не смог придумать ничего лучшего, чем броситься в Лондон и рассказать все моему отцу. Да, известие о том, что его сопричастность – давно не тайна для Луи, потрясло моего батюшку. Как вы знаете, он немедленно отправился в Сассекс, но с какой целью, я не могу разгадать до сих пор. Он ведь понятия не имел, где следует искать этот злосчастный меморандум. Я не перестаю удивляться, почему у меня настолько безмозглый родитель. Однако же нет ни малейших причин полагать, будто моя бедная мать была ему неверна. Очевидно, это так и останется загадкой. Отчаяние, в котором он пребывал к тому времени, когда вновь вернулся на Корк-стрит, было невероятным, поэтому я льщу себе мыслью о том, что мое появление он встретил с нескрываемым облегчением. Понадобилась лишь капелька убеждения – а я могу быть очень убедительным, как вам наверняка известно, – чтобы он наконец счел возможным довериться мне. Еще никогда я не замечал в нем такой готовности последовать моему совету. Сознавать это было лестно. Я был вынужден указать ему на то, что состояние его здоровья настоятельно требует от него удалиться от тягот общественной жизни. Я не дал бы за его голову и ломаного гроша, продолжи он исполнять свои публичные обязанности. Хвала Господу, мне удалось убедить его признать справедливость моих аргументов! Он ведь даже не отдавал себе отчета в том, какая опасность ему грозит: как часто мужчина продолжает тянуть лямку, не замечая, что друзья давно уже подметили – ему пора на покой!

Это было сказано мягким и даже сострадательным тоном, но отчего-то по спине Карлайона пробежали мурашки. Однако по лицу его ничего нельзя было прочесть; он ограничился тем, что сказал:

– Полагаю, я понимаю вас.

– Да, так я и думал, – улыбнулся Френсис, тщательно смахивая с рукава несуществующую пылинку.

Карлайон немного помолчал, сосредоточенно глядя в огонь. Его гость поглубже уселся в кресло, забросив одну изящную ногу на другую, и с восхищением принялся любоваться серебряными кисточками на своих ботфортах. Наконец Карлайон поднял на него глаза и поинтересовался:

– Откуда вы узнали, где спрятан меморандум?

– Мой дорогой Эдвард, это было совершенно ясно мне с самого начала! Евстасий гордо сообщил моему отцу, что нашел для документа настолько укромное место, что никто и не подумает искать его там! Вы должны знать, что бедный малый питал ко мне трогательное уважение. Нет, правда: он долгие годы делал безуспешные попытки научиться завязывать узел шейного платка с таким же изяществом, как и я, но результаты были совершенно неутешительными! Должен признать, его частые приглашения погостить в Хайнунз изрядно испортили мне жизнь. Впоследствии я часто жалел о своем добродушии. Мне пришлось несколько раз удовлетворить его желание развлечь меня в Сассексе. А ведь я не питаю пристрастия к коньяку, как вам известно! Зато я хорошо помню, как однажды он спрятал драгоценную табакерку – я так и не узнал, кому она принадлежит, – внутри каминных часов. После этого Евстасий сообщил мне с самодовольством, вполне извинительным для человека, пребывающего в измененном сознании, что, когда ему нужно укрыть что-либо от посторонних глаз, он неизменно прибегает к такому необычному тайнику. С нескрываемым злорадством он вспоминал, как однажды похитил у вашего брата Гарри какую-то безделушку, которую позволил тому искать по всему дому, зная, что, даже имея такую подозрительность ко всему, Гарри ни за что не догадается заглянуть в часы. К счастью, на следующее утро, как выяснилось, Евстасий совершенно не помнил того, что доверил мне свою тайну. Когда же я узнал о том, что все его бумаги находятся у вас в руках, но меморандума среди них нет, мне показалось более чем вероятным, что часы вновь были использованы не по прямому назначению.

– Боже милостивый, Шевиот, почему же вы не пришли ко мне как честный человек и не рассказали обо всем? – пожелал узнать Карлайон.

– Право же, мой дорогой Эдвард, это на вас не похоже! – запротестовал Френсис. – Неужели вы не понимаете, что только крайняя необходимость могла заставить меня довериться вам сегодня? Ну, подумайте же сами, прошу вас! Сидеть здесь, перед вами и пересказывать все злоключения своего отца – это стало бы для меня серьезным испытанием, от которого я оправился бы еще не скоро! Ваша сдержанность не позволила мне определить, что именно вам известно; моим же сильнейшим желанием было изъять меморандум так, чтобы ваши подозрения при этом не подтвердились. И я бы преуспел в задуманном, если бы в дом в самый неподходящий момент не вошел Николас. Бедный мальчик! Смею надеяться, он сожалеет о том, что привел меня в замешательство!

– Вы, как я вижу, отчаянный игрок, но на вашем месте я не ставил бы на такой случай крупную сумму! – язвительно отозвался Карлайон.

Френсис улыбнулся, но ничего не сказал. Карлайон, наклонившись, подбросил в огонь очередное полено и принялся смотреть, как его жадно облизывают язычки пламени.

– Итак, что дальше? – спросил он.

– Я полностью в ваших руках, дорогой Карлайон, – вздохнул Френсис.

Карлайон, устремив на него хмурый взгляд, сказал:

– Вы ожидаете, что я просто так возьму и отдам меморандум вам?

– Вы поступите очень мудро, если сделаете это. – Заметив насмешку в холодных серых глазах Карлайона, Френсис выставил перед собой ладонь. – Прошу вас, поймите меня правильно! Я и в мыслях не имел отбирать его у вас силой! Нет-нет, я всего лишь имел в виду, что вернуть бумаги на место мне будет куда легче, чем вам. Впрочем, если они окажутся там, где им и полагается быть, да при этом не разразится скандал, то я с радостью забуду о них.

– Скажу вам откровенно – я тоже! – заявил Карлайон.

– Мой дорогой Эдвард, я не сомневался в этом ни секунды. Как хорошо, что мы можем отбросить всяческую осторожность! Скажите мне, есть ли у нас возможность благополучно передоверить эти документы вашему брату Джону, или он уже уехал?

– Он здесь. Не знаю, что он скажет на это, но я не стану предпринимать никаких шагов, не заручившись его одобрением. Вы ведь не будете возражать, если я пошлю за ним?

– Да ради бога! – великодушно откликнулся Френсис.

Карлайон подошел к шнуру для звонка и потянул за него.

– Вы уже отужинали? – осведомился он.

– Благодарю вас, да, если это можно назвать ужином. Ежели вы намерены предложить мне остановиться у вас на ночлег, что, по-моему, и собираетесь сделать, потому как я взял себе за правило никогда не пускаться в путь ночью, какой бы полной ни была луна, то немного бульона и, быть может, бокал бургундского (надо же мне подкрепить растраченные силы), присланные на подносе в мою спальню, станут достойным завершением этого исключительно неприятного дня. Думаю, я могу не беспокоиться насчет того, что вы отдали распоряжение своей экономке убедиться, в достаточной ли мере нагреты простыни в моей постели. Смею надеяться, в этом на нее можно смело положиться. Ну и ведь у меня есть Кроули, в конце-то концов!