Она, с опаской уставившись на оружие, поинтересовалась:
– Он заряжен?
– Заряжен? Разумеется, да! – нетерпеливо ответил Никки. – Какой смысл носить с собой незаряженный пистолет? Но курок его не взведен, так что если вы опасаетесь, что он выстрелит ненароком, то на сей счет можете быть спокойны.
– Вот как! – сказала она. – Это твой собственный пистолет?
– Не совсем, – беззаботно отмахнулся юноша. – Собственно говоря, это один из тех, что принадлежат Неду. Но он не станет возражать против того, что я позаимствовал его на время.
– Вот как! – повторила Элинор и небрежно добавила: – Полагаю, ты умеешь обращаться с огнестрельным оружием?
– Господи, ну конечно! – ответил он. – Вы что же, думаете, я совсем болван? Нед научил меня держать в руках пистолет, еще когда я под стол пешком ходил!
– В самом деле? – вежливо осведомилась Элинор. – Судя по всему, ты – чрезвычайно одаренный молодой человек! А я об этом и не подозревала! Ты должен извинить меня за подобное невежество!
Никки, ухмыльнувшись, ответил:
– Да ладно вам! Короче, мне было не больше двенадцати, во всяком случае. Ну и, естественно, я частенько наведываюсь в тир Ментона. При этом не возьмусь утверждать, будто считаю себя метким стрелком, таким, как Нед или Гарри, но уж в игральную-то карту с десяти шагов попаду наверняка.
– Ты меня успокоил. Тем не менее мне хотелось бы думать, что ты не станешь стрелять в кого-либо без крайней необходимости.
– Разумеется! Особенно теперь, когда над нами дамокловым мечом повисло это дознание. Знаете, я не желаю доставлять Неду дополнительные неприятности.
– Действительно, – согласилась Элинор. – Думаю, было бы чересчур самонадеянно полагать, что его изобретательность позволит вытащить тебя сразу из двух таких дознаний.
– Не переживайте, он бы справился! – жизнерадостно заявил Никки. – Но вам решительно не о чем волноваться! Я всего лишь намерен задержать этого типа и узнать у него, что за гадость он задумал. И знаете, что я вам скажу, кузина Элинор? Если он появится, я не стану набрасываться на него сразу же. Я прослежу за ним, чтобы узнать, куда он направляется и что ищет. Думаю, так будет лучше всего. А вы как полагаете?
Девушка согласилась с ним, тактично не упомянув о том, что, по ее глубокому убеждению, полуночный гость не собирается вознаграждать его бдения. А вот если бы Элинор в самом деле опасалась, что француз может нанести повторный визит, то ей, пожалуй, пришлось бы навеки уронить себя в глазах юноши, рассказав обо всем Барроу. Так что она была счастлива оттого, что не испортит ему удовольствия столь ужасным образом, и вместо этого предложила сама уведомить чету Барроу о намерении Никки провести ночь в Хайнунз.
На кухне это известие было встречено с крайним неодобрением. Миссис Барроу мрачно заметила: она достаточно хорошо изучила мастера Ника, чтобы подозревать, что он задумал какую-то каверзу; дворецкий же добавил, что мастер Ник назойлив, как муха, летящая на мед, и его присутствие не добавит спокойствия тому, кто предположительно страдает от нервного срыва.
– Я скажу вам прямо, мадам, мастер Ник – это шило в одном месте. Он у нас малость чокнутый! – резко заявил дворецкий.
Миссис Барроу, мимоходом посоветовав супругу попридержать язык, сообщила хозяйке: сие пророчество означает лишь, что на мастера Ника ни в чем нельзя полагаться, поскольку он еще очень молод.
– Но это не имеет никакого значения! – добавила она. – Зато он хотя бы развлечет вас, мадам. Вот только пусть привяжет свою гадкую собаку!
Однако, как оказалось, нужды в подобных строгостях не возникло. Никки уже решил, что Баунсера следует запереть в одном из пустых денников[29] для лошадей, дабы тот своим лаем не отпугнул незваного гостя. Верного пса отвели на конюшню, предварительно задобрив миской отборного мяса с сухим печеньем. В зубах он уносил остатки сахарной косточки, которую подсунула ему заботливая хозяйка. Теперь пес относился к ней, как стражник, который, выполнив собственный долг, не держит зла на жертву своего служебного рвения. Впрочем, он испортил все впечатление, оскалившись на нее; девушка сообщила ему, что он – злое и гадкое создание, и он выслушал этот вердикт, прижав уши к голове и вяло помахивая хвостом.
Миссис Шевиот и достопочтенный Николас Карлайон сытно поужинали телятиной, тушеной с рисом, луком и черным перцем горошком, за которой последовали яблочные тарталетки и сырники с яйцом и хлебной крошкой. Трапеза оказалась очень изысканной, поэтому Никки попросил передать миссис Барроу свою благодарность и заверения, что, если она захочет сменить работу, место кухарки в Холле ей обеспечено. Затем Барроу водрузил на стол кувшин с портвейном; Элинор тактично удалилась в библиотеку, куда вскоре за ней последовал и ее гость, предложив скоротать вечер, сыграв партию в пикет. Поскольку в карманах у обоих игроков, по меткому выражению Никки, ветер гулял, то они делали баснословные, но воображаемые ставки, и, когда им подали чай, Элинор обнаружила, что выиграла несколько тысяч фунтов. Никки же благородно заявил: он очень сожалеет о том, что не может выплатить ей хотя бы половину этой суммы, так что чай они уселись пить в мире и дружеском согласии.
Николас развлекал хозяйку воспоминаниями о забавных случаях из своего прошлого, отчего она весело смеялась; девушка в ответ поведала ему о тех разнообразных увлечениях, коим предавался ее отец, так что время за разговорами пролетело незаметно. В сущности, они пребывали на столь короткой ноге, что, когда пришло время ложиться спать, Элинор едва не уронила собственный авторитет в его глазах, предложив, дабы он провел ночь со всеми удобствами, постелить ему в той комнате, которую юноша намеревался занять. Шокированное выражение лица Никки быстро привело ее в чувство, и она поспешно попросила прощения, заверив его, что сделала столь постыдное предложение, не подумав хорошенько. Никки же с величайшим терпением объяснил ей, что зрелище джентльмена, почивающего в этой комнате, наверняка вынудит любого незваного гостя бежать куда глаза глядят; она призналась, что с самого детства ее отличала бестолковость. На том они и расстались лучшими друзьями; Элинор долго лежала без сна, улыбаясь при мысли о заразительном энтузиазме забавного мальчишки, а он вытянулся на неразобранной кровати в маленькой квадратной комнате, вознамерившись всю ночь напролет не смыкать глаз.
Однако уже спустя час сделать это оказалось куда труднее, чем Никки полагал изначально, и он не единожды с сожалением вспомнил о постели, приготовленной в гостевой спальне. Юноша снял сапоги для верховой езды и спрятал их за стулом, так что вскоре ноги его начали мерзнуть от ночной прохлады. В конце концов ему даже пришлось накрыть их подушкой, которая настолько облегчила испытываемые юношей лишения, что он и сам не заметил, как погрузился в сон. Элинор даже не догадывалась, что Никки не слишком-то и верил в собственные теории, как и не был убежден в том, что его поджидает настоящее приключение. Надежда еще не окончательно покинула его, но уже лишь малая часть пылкого рассудка юноши рассчитывала на чудо. Именно поэтому его охватило восторженное неверие, когда он, еще оставаясь на зыбкой грани между явью и сном, уловил слабые звуки, доносящиеся со стороны скрытого буфета. Они заставили юношу стряхнуть с себя сонную одурь; он приподнялся на локте, не веря собственным ушам. Но сомнений более не оставалось: кто-то осторожно тронул потайную дверцу, прорезанную в полу буфета.
От восторга у Никки перехватило дыхание. Схватив подушку, которая укрывала ему ноги, он положил ее на место, в изголовье кровати с пологом на четырех столбиках, и соскользнул на пол по другую сторону, крепко сжав в ладони рукоять пистолета. В незакрытое ставнями окно не заглядывала луна, но в комнате серел тусклый полумрак, позволяя разглядеть смутные очертания ближайших предметов мебели.
Никки услышал скрип отодвигаемой панели и увидел отблеск луча желтого света, упавшего на стену. Кто бы ни поднялся наверх, воспользовавшись потайной лестницей, он прихватил с собой фонарь. Сердце бешено колотилось в груди юноши, во рту у него пересохло, но он испытывал невероятный прилив воодушевления. Никки присел на корточки у изголовья кровати, затаив дыхание и ожидая дальнейшего развития событий. Луч света, дрогнув, сместился в сторону; Никки услышал крадущиеся шаги человека, направляющегося к двери, и едва удержался, чтобы не высунуться из своего укрытия. Вот с легким скрипом повернулась дверная ручка, и по полу потянуло сквозняком – значит, пришелец отворил дверь. Юноша попытался выглянуть из-под кровати и был вознагражден, заметив продолговатое пятно желтого света, лежащее на пороге комнаты. В следующий миг оно исчезло – незваный гость вышел в коридор. Досчитав до двадцати, юноша позволил себе подняться с пола. В полутемной комнате он был один, а дверь, как он и предполагал, оставалась открытой. На цыпочках Никки подкрался к ней, взводя курок, и увидел желтый свет на верхней площадке деревянной лестницы, ступени которой не были покрыты ковром. И вновь пятно света замерло неподвижно; очевидно, незнакомец вслушивался в тишину спящего дома, решил Никки. Глаза юноши привыкли к темноте, и он уже мог разглядеть смутные очертания фигуры незваного гостя. Прижавшись к стене, Никки затаился и стал ждать. Вероятно, удовлетворенный тем, что в доме все спят, ночной гость двинулся дальше и стал спускаться по лестнице. Николас последовал за ним на безопасном расстоянии, и его ноги в одних носках беззвучно скользили по дубовому полу. Теперь сердце юноши заходилось от восторга, он даже испугался, что этот гулкий стук выдаст его присутствие. Ник начал осторожно спускаться по лестнице, скользя рукой по балюстраде и навалившись на нее всем телом, чтобы избежать предательского скрипа половиц под ногами. Окна в холле внизу были плотно закрыты ставнями и, не считая продолговатого пятна света, отбрасываемого фонарем пришельца, в помещении царила кромешная тьма. Никки добрался до подножия лестницы именно в тот момент, когда луч света упал на дверь библиотеки. Вдруг луч остановился и описал резкий полукруг, словно тот, кто держал фонарь, услышал какой-то звук и обернулся, чтобы определить источник шума. Никки инстинктивно шагнул назад, налетел спиной на ржавый рыцарский доспех и вместе с ним с грохотом рухнул на пол. Раздраженно выругавшись, он поднялся на ноги, радуясь тому, что палец его не лежал на спусковом крючке пистолета, и крикнул:
