– Едва двадцать человек наберётся….
Приор громко начал смеяться, наклонил свой фонарь и, кладя широкую и пухлую руку на плечи кс. Жудры, сказал:
– Успокойтесь, мы не дадим ей сделать этого безумства. Пойду к ней завтра сам или лучше приглашу её к нам святую мессу. Отпою сам заутреню на их предприятие, Святому Духу, потом ко мне на завтрак… Мы разговоримся, а уж я буду знать как говорить.
– Мечник будет вам благодарен, – поддержал Жудра. – Он был жестоко угрюм… очень этому противился… но госпоже захотелось, ребёнку тоже… не было возможности…
– Это только доказательство, что вы издалека, края не знаете, – говорил приор, – если вы там могли себе этот проблемный угол представлять безопасным…
Они ещё долго разговаривали, капеллан вышел в плохом настроении. Месса была назначена на десять часов. Он вернулся на постоялый двор к мечниковой, упомянул о приоре, приглашении, пробормотал что-то о том, что люди в околице, в которую они направлялись, говорят не лучше, но особенно не распространяются, отложил дело до завтра, сдав его приору.
На следущий день, счастьем, с утра просветлело, осталась только эта непролазная волынская грязь, в которой люди часто теряют ботинки – так хорошо хватает за ноги… Запрягли колебку, потому что от рынка до доминиканов был добрый кусок дороги, а по доскам и кирпичам переход был неудобный.
Костёл, сегодня стоящий развалиной, тогда выглядел замечательно. Едва вошли в него мечникова с дочкой, капеллан, Янаш и служба, тотчас приступили к заутрене и выступил приор с ассистенцией перед алтарь св. Духа…
Заиграли органы, обрадовались души, так как служба была красивой и великолепной. Чуть она закончилась, а кс. Заяц подошёл с дискосом к мечниковой, капеллан, который уже знал все дороги, проводил её к кельи приора. Там его ещё не застали, потому что молился после мессы, но завтрак был готов, а, немного подождав, и кс. Заяц появился с весёлым лицом, приветствуя милых гостей и выражая радость, что их может принять в бедном монастыре.
Приём, однако же, вовсе бедности не выявлял, а, скорее, был роскошным и существенным…
Разговор начался весело…
– Мне вчера мой старый приятель Жудра говорил, – сказал приор, – что вы выбрались в Гродек. Я не хотел верить ушам.
– А это почему, приор добродетель?
– Потому что это самая турецкая граница и сам пресловутый разбойничий вертеп, куда по доброй воле никто бы сегодня не выбрался.
Он посмотрел на пани мечникову, которая просто вынимала из розенки сливки, но на её лице он не заметил знака малейшего беспокойства.
– А! Отец мой, – сказала она, смеясь, – страхи не ляхи…
Издалека всё страшно, но мы как-то, хоть и женщины, имеем храбрые сердца и не тревожимся, как видите.
Приор посмотрел на Жудру. Жудра на него – плохо…
– Прекрасная это вещь – мужество, – ответил доминиканец, – но напрасно подвергать себя опасности…
– Что же и кто нам сделать может? – спросила мечникова.
– Сперва, и дорога, проходящая по оврагам, не очень безопасна от нападения, – говорил приор, – потом, не хочется мне говорить, но подстароста Доршак в плохой репутации. Народ его подозревает, что он с грабителями Липками заодно…
– Тогда для нас безопасность, – отозвалась спокойно мечникова, – потому что своим панам не даст вреда учинить…
– А вы думаете, что им там рад будет? – спросил ксендз.
Мечникова немного задумалась.
– Это может быть, – проговорила она, – а ну, Божья помощь и опека не допустит плохого. Столько уже проехали дорог, не много осталось, еслибы мы, отступив, вернулись, смех был бы немалый.
– Я признаюсь, ясновельможная мечникова, – прервал приор, – чтопредпочитаю смех плачу…
– Бог не допустит, – спокойно отпарировала пани Збоинская. – Нас кучка, люди хорошо вооружены…
– Если речь идёт о ста татарах, – вставил Янаш, – я со своими людьми смело ставлю чело, не заботясь… больше их там трудно сейчас, по-видимому, найти, потому что все отправились под Вену…
– Что, милостивый государь! – крикнул горячо доминиканец. – Вы этих краёв не знаете. Там такой рой, что, если бы несколько десятков тысяч вышло, будет достаточно для нашего поражения. Недавно две деревни в пепле нашли, из двух дворов шляхту увели в ясырь…
Не испуганная мечникова глядела на говорящего.
– Есть же там оборонительный замок, – сказала она, – если бы и напали…
– Э! Тогда бы мы оборонились! – воскликнула Ядзя весело.
– Мы не напрасно солдатские дочки и жёны, – докинула мечникова, – мы бы справились! А! Если бы ты, приор добродетель, наших людей знал и их мужество, мог бы быть таким спокойным, как я…
Кс. Заяц так был удивлён, что ему ненадолго изменила речь, смотрел на этих неустрашимых женщин, слушал спокойные их ответы, и перекрестился, понять этого не в состоянии.
Наконец он глубоко вздохнул.
– Желаю хорошо подумать, – добавил он, – потому что опасность может быть больше, чем кажется…
– И мы благодарны вам, господин добродетель, за предупреждение, – отозвалась мечникова, – так как половина её убывает, как скоро мы о ней знаем.
Она посмотрела на Янаша, у которого засверкали глаза.
– Не правда ли, Янаш, – спросила она, – что сердце у нас от этого не убудет?
– Вырастет, пожалуй, – отпарировал бодро Корчак.
– С восхищением на это смотрю, – вставил приор, – но прошу об одном. Не верите мне или легко принимаете, что говорю, соблаговолите людей спросить… пусть подтвердят другие…
В эти минуты он ударил себя по лбу.
– С позволения, – добавил он, – как раз в костёле я видел шляхтича, брат которого у нас в послушниках есть. Синеутой зовут. Он вроде бы из тех сторон едет… Если его застану, попрошу его, чтобы пришёл передать дело…
Приор двинулся к двери и, что-то шепнув на ухо брату, послал его сразу за Сениутой.
Более десяти минут утекло, прежде чем дверь отворилась снова и впустила шляхтича, который прежде всего поцеловал руку приора и занял место недалеко от порога. Эта была особенная фигура, больше созданная для седла, нежели для пехоты… маленький, ноги имел искривлённые от езды, как два лука, плечи почти той широты, сколько имел высоты, на них большая голова, подбритая, с кустистыми усами, лоб как бы тремя частями, тремя глубокими морщинками перерезан… Руки спадали ему почти до колен, а обувь до них с другой стороны доходила… Грубая куртка, стянутая подбитым поясом, покрывала ему широкую грудь. Стоять, быть может, он не привык, потому что беспокойно переступал с одной ноги на другую и топтался, а то, что ещё говорить не имел возможности, поэтому откашливался.
– Пане Чесникович, – отозвался приор, – вы, видимо, от границ едете?
Громким, немного хриплым голосом он сначала рассмеялся, гладя чуприну.
– А ну! А вот уж, – сказал он, – потому что это… милостивый государь… этого… (тут он вздохнул) родители кислые яблоки ели, а у детей зубы болят… но… милостивый государь. Мы имели там прекрасные земли, а теперь до собак опустились. Я едва на хуторе… а брат в монастыре и оба голые… милостивый государь…
Он снова погладил чурину, переступил на другую ногу, откашлялся и добросил:
– А вот уж…
– А что же там слышать? Спокойно? – спросил кс. Заяц.
Сениута начал смеяться, тереть голову и кашлять… Кашель ему, видно, служил для собрания мыслей.
– Когда же это, милостивый государь, того… с позволения, в осином гнезде спокойно? Но? Но?
– Но татаров нет? – спросил ксендз.
– Как – нет! Этой мерзости, когда бы это не было? Их нет, но они скрываются в мышиные дыры… и вместе…
Тут шляхтич закричал, подражая крику дикарей, аж женщины вздрогнули.
– Вместе… как град!
Трудно было с фантастическим паном Сениутой разговаривать, поэтому, приор сказал прямо:
– Ясновельможная мечникова Збоинская как раз туда выбралась в свои земли… ты, наверно, Чесникович, его знаешь… тот Гродек, что на границе?
– А это Доршака Гродек? – подхватил Сениута.
– Это наш подстароста! – сказала мечникова.
