– Твой дед Хёгни не умел, – пожал плечами Тунд. Альвар возразил излишне резко:

– А мой прадед, Альвир Умелец, не просто так получил своё прозвище!

– Это мне тоже известно, – кивнул Тунд, – и не надо так орать, я старый, но не глухой. Умойся, потом подходи к кузнице, вон туда. Думается, я понял, как тебе помочь.

Кузня в Гримхёрге была роскошная. Молоты, молотки и молоточки всех видов и размеров, разные чеканы, пробойники, резцы, клещи, свёрла, иглы для зернения и чернения, напильники, литейные формы, шлифовальный песок, двухкамерный горн и даже – отдельно – плавильная печь. Парового молота, правда, не было, да и к чему бы. Пока юноша стоял и глазел по сторонам, разинув рот, годи взял станген [8] и принялся измерять его череп.

– Зачем это? – нахмурился Альвар.

– Флоки, записывай, – бросил Тунд подмастерью, – высота три фенга [9], лобная доля – два, скулы – полтора, подбородок… бороду подыми… подбородок – 1,25… так, хорошо. Нос… ну и рубильник, право слово, без обид… переносица… глазные впадины… теперь затылок. Обернись…

Потом годи отпустил помощника и подошёл к горну – раскурить трубку.

– Что это было? – недовольно буркнул Альвар. Не то чтобы его оскорбила хозяйская бесцеремонность, нет, скорее непонимание смысла подобных действий. Когда Альвар чего-то не понимал, то частенько злился. Только это и могло его по-настоящему возмутить.

– Что это было? – переспросил, ухмыляясь, Тунд, и ответил в рифму. – Знание – сила! Теперь к делу, мой умелый гость. Знаешь ли ты сказание о том, как Утред Голова Дракона, отец легендарного Арта конунга, соблазнил будущую матушку этого самого конунга, красавицу Игерну? Или нет, это скверный пример, там дело кончилось кровью… Знаешь ли ты, как Сигурд Убийца Фафнира смог добыть для Гуннара Гьюкунга валькирию Брюнхильд? Нет, снова скверная история… короче, Альвар сын Свалльвинда, ты понял мою мысль?

– Эээ… нет, – на всякий случай сказал Альвар, хотя и примерно смекнул, к чему клонит старик.

– Попробуем иначе, – не растерялся Тунд. – Знаешь, под каким именем Эрлинг Всеотец явился к своему воспитаннику, Гейррёду конунгу?

– Под именем «Гримнир», то есть «Носящий маску».

– Смышлёный юноша, – похвалил Тунд. – А поскольку так случилось, что ты обратился за советом как раз к годи Эрлинга, то есть Гримнира, то ничего я тебе не присоветую, кроме как изготовить волшебную личину, изменить свой облик и явиться к желанной деве статным заморским красавцем, а не мерзким носатым карликом.

– Воистину, чего уж проще, – пробормотал Альвар.

– Работать придётся здесь, – обрадовал Тунд, – и по ночам. Сразу предупреждаю: не одну ночь. Ты будешь ковать, а я – заклинать маску, иначе чары не подействуют. Если всё пройдёт как должно, ты сможешь полностью сменить облик, превратиться в человека из народа Верольд, и даже мать родная тебя не отличит от верда. Придётся, правда, изучить их обычаи, придумать себе новое имя и родословную, но это уже не мои заботы. По нраву ли тебе мой замысел?

– Не по нраву, – честно сказал Альвар, – но, думается, выбор небогат. Когда приступим?

– Придержи постромки, горячий горный парень, – прищурился старик, – ибо ныне речь у нас пойдёт об оплате.

– Вот я растяпа! – Альвар с досадой и звоном хватил себя ладонью по лбу, потом побежал в пещеру, стукнул дверью кузницы Флоки, который стоял там и подслушивал, извинился, зацепил тележку с углём, перепугал стадо гусей и пастушонка, который их собирал, снова извинился, развязал свою дорожную торбу, достал увесистый кошель, поскользнулся на лестнице, прибежал обратно в кузню и вывалил перед Тундом содержимое.

– Пригодна ли плата? – спросил, переводя дух.

Годи неряшливо перебрал золотые и серебряные монеты, перстни и самоцветы, роскошным шёлковым платком вытер сажу с трубки, коснулся рубиновых чёток. Усмехнулся.

– Хрейна Кьяларсдоттир передаёт привет и поклон, – сказал Альвар.

– И ты кланяйся от меня матушке, – Тунд смёл сокровища, словно стеклянные безделушки, в кошель, и повесил на пояс, а чётки бережно положил в карман. – Я приму это как предоплату. В жертву храму Эрлинга от рода Фьёрса. Но в случае успеха цена будет иной.

– Назови, сколько ты хочешь.

– Не СКОЛЬКО, мой щедрый гость, а ЧТО, – без тени улыбки возразил Тунд. И в его голосе скрипели ветви Мирового Древа на холодном ветру, и кричали ненасытные вороны, и торжествующе завывали волки, и капала кровь с обагрённого копья, которым Эрлинг Всеотец принёс себя в жертву себе же. А в глазах колдуна клубилась тьма девяти осенних ночей, тьма тех глубин, куда уходят корни мудрости, тьма той бездны, что неведома людям.

Альвар молчал, охваченный ужасом и восторгом, и казалось ему, что на шею наброшена петля из хладных кишок мертвеца, и что настал час прокатиться на коне Повелителя Павших. А Тунд выносил приговор:

– Сегодня я отомкну святилище. И ты поклянёшься пред ликом Ужасного, пред его алтарём, залитым брагой жизни, поклянёшься на кольце и на крови, что исполнишь моё требование. Коль скоро всё обернётся удачно, и лебедь ожерелий ответит взаимностью на твою любовь, и родится у вас потомок мужского пола… Ты посвятишь его Эрлингу асу, Высокому, Мрачному, Седому, божеству войны, смерти и колдовства, покровителю скальдов и странников. Ты посвятишь своего сына Тому, Чьё тайное имя – Один, Одержимый, или падёт на тебя твоя кровь.

Что ты скажешь мне, сын конунга?

– Ты желаешь, чтобы я обрёк своего сына смерти? – тихо спросил Альвар. Сердце его сжималось от страха, в груди залёг озноб, а рёбра покрылись инеем, но губы упрямо крошили слова. – Ты принесёшь его в жертву своему богу, зарежешь на алтаре, как барана? Как раба? Скажи, какой мне тогда прок в твоём совете?

– Я желаю, чтобы ты обрёк своего сына смерти, – столь же тихо отвечал хладнокровный чародей, – но я не стану резать его или душить – к чему такая жертва? Нет, мой несчастный гость, я один из последних годи, кто воистину знает, как посылать требы богам. Когда твоему сыну сравняется четырнадцать зим, приведи его сюда. Мы будем с ним беседовать. И если я сочту, что он годится, и он сочтёт, что ему годится мой бог, – я совершу над ним обряд посвящения. А потом пускай идёт, куда хочет и живёт, как хочет. Но во всех делах, начинаниях и странствиях с ним пребудет милость и проклятие Эрлинга. Тень ворона станет и его тенью. Понимаешь?

Отлегло. Стужа отпустила сердце, и оно забилось, как кузнечный молот, и вздох облегчения разорвал грудь молодого королевича, как гейзер раскалывает камень.

– Испугал ты меня, добрый хозяин, – признался Альвар. – Я понял. Я согласен.

– Ничего-то ты не понял, сын конунга, – отвернулся Тунд, глядя в пламя, – ну да это теперь не мои трудности. До вечера отдыхай, осмотрись тут, но в горы далеко не заходи: сюда забредают варги. И кое-кто похуже.

– А если у нас родится дочь или вовсе никто не родится? – попытался пошутить Альвар.

– Ну тогда – да возьмут тебя тролли и твою любимую тоже, – прохладно молвил Тунд.

Тем же вечером Тунд облачился в ритуальные одеяния, открыл святилище, возжёг огни, положил на алтарь того самого барашка с золотым витком на загривке, который прыгал на белую тёлочку, зарезал его кремневым ножом, затем густо измазал кровью лик Ужасного и облил той же кровью нагого Альвара. Потом сделал надрез на правом плече сына конунга, смешал его кровь с бараньей и угостил смесью своего бога и своего гостя. Далее он снял с левой руки божества золотой браслет и вручил Альвару. И там клялся Альвар на кольце и на крови, что посвятит сына Ужасному, когда придёт срок, и Тунд Отшельник был свидетелем той клятвы, и богиня Вар незримо скрепила договор. И все в Гримхёрге знали, что святилище открыто, но никто не посмел приблизиться, чтобы подслушать да поглядеть.

Даже любопытный Флоки.