Геращенко с большой чашкой парующего кофе двигается по коридору осторожнее ассасина. Налито «с горкой», потому держит цепко и ничего, кроме колышущейся темно-коричневой поверхности, вообще не зрит и не видит.

Я догнал, сказал негромко:

– Не трясите… давайте донесу.

Он разжал пальцы, осторожно передавая чашку, лицо засветилось счастьем.

– Володенька!.. Как хорошо, что вернулся. А здесь, понимаешь, сахар кончился. Вот и бреду к лягушатникам. Хотя они не лягушатники, нечего французов зря обижать, а вообще лягушники!

– Я тоже не доверяю людям, – признался я, – что пьют кофе без сахара. А если экспериментируют на лягушках, то вообще дикари допотопные!

– Дивно смотришься, – сказал он. – Посвежел, расправил спину. Даже выше ростом. Ах да, перестаешь горбиться.

Он распахнул передо мною дверь, я внес и поставил на его стол чашку. В коридоре кто-то заорал:

– Лавронов явился!.. Не поверите, живой пришел!

Геращенко ухватил чашку обеими руками, а в комнату начал стягиваться народ, все любопытные и такие приветливые, словно еще не верят в мое выздоровление. Да и как поверить, нейродистрофия пока не лечится, а это значит, не соперник, такого можно и пожалеть.

Я улыбался, поворачивался, отвечал на похвалы, что да, хорошо выгляжу. Участие в раскрытии воровства гранта я попросил в полиции не афишировать, так что поздравляют с тем, что не зря пару дней отдыхал дома, а то пока отсутствовал, здесь такое было, такое было, но все прошло, к счастью, и наш мирок теперь снова защищен от бурь грубой мирской жизни.

Геращенко допил кофе и вытолкал всех за дверь, прикрикивая «Арбайтэн, арбайтэн!», а когда мы остались одни, повернулся ко мне, уже деловой и серьезный.

– Место Медведева опустело. Так что, Володенька, можешь взять его мышек. Он же кормил твоих! А также хорошо бы посмотреть, что там у него насчет ускорения регенерации аксонов. Может, просто обманывал? С такими деньгами можно жить спокойно и просто ждать эры бессмертия, пусть ее в муках и бессонных ночах открывают другие.

– Беру, – ответил я, не раздумывая. – Тем более, вчера Брайан Джюс и Роберт Ланг опубликовали статью в «Мире нейросинтеза» о новом перспективном способе стимуляции роста неких аномальных аксонов в нестандартных средах.

– Ого, – сказал он с уважением, – когда ты успел?

– И даже обдумал, – сообщил я, – как двигаться дальше. Как надо было бы… Медведеву.

– Но теперь действуй ты, – сказал он и с энтузиазмом потер ладони. – Я рад, что ты в строю!.. Тьфу-тьфу, как же нам повезло с той сумасшедшей попыткой…

– Тихо-тихо, – шепнул я. – Узнают, нас всех возьмут за жопу. И повыгоняют отовсюду. Второй раз не повторить, нужно разрабатывать точный метод. Хорошо, пойду перетаскивать его мышек.

– Тебе все его наработки скинуть?

Я покачал головой.

– Не нужно. Я в курсе.

Он кивнул, а я подумал, что действительно в курсе всего, и даже проделал тысячи экспериментов мысленно, однако в счет принимаются только те, что в реальности, а тут главная трудность, что любую виртуальную находку, полученную за три секунды, придется подтверждать несколько лет. Мышки живут два года, а чтобы проверить, увеличилась ли продолжительность их существования, нужно ждать хотя бы эти два года, плюс какое-то время сверху, чтобы робко и еще неуверенно сообщить про успех. Лишь тогда мою методику начнут проверять в сотне подобных независимых лабораторий по всему свету, и если и там получится то же самое, только тогда метод будет признан работающим. А это не меньше пяти лет еще…

Ближе к обеду все забегали в жуткой суматохе, как муравьи по горячему песку. Я увидел в окно, как к подъезду подкатила «Тесла» последней модели, а за нею два черных джипа с охраной.

Геращенко вскрикнул в страхе:

– Это сам Мацанюк прибыл!..

– А чего такая паника? – поинтересовался я.

Он воскликнул:

– Володя, как вы не понимаете!.. От него все зависит! Захочет – даст денег на исследования, захочет – не даст!

– Ну да, – не поверил я, – с таким отношением к делу так бы и создал империю на трех континентах. Даст или не даст денег, больше зависит от того, что сделали, а не от цвета вашего галстука, что не совсем сочетается с цветом носков.

Он вскрикнул в ужасе:

– Правда?.. А какие надо?

– Да просто приспустите штаны, – посоветовал я серьезным голосом. – Калоши все прикроют.

Мышки Медведева на меня не обратили внимания, им люди просто люди, мало ли их бегает по свету, хотя и поменьше, чем самих мышей.

Я аккуратно перенес клетки в свой кабинет, заодно просматривая заново все работы Медведева. В самом деле творческие натуры более склонны как к творчеству, так и к злодейству. Мне кажется, за попытки нарушить законы природы и законы уголовного права отвечает одна и та же извилина. Наука – это точность, порядок, закономерности, а любое научное открытие нарушает строгий порядок.

В дверь стукнули, я оглянулся, Геращенко вошел непривычно тихий, посмотрел на меня как-то странно и даже вроде бы с некоторым испугом.

– Володя… там к тебе пришли…

– Пусть заходят, – ответил я автоматически, поднял голову и всмотрелся к его лицо. – Остап Шухевович, что стряслось?

Он сказал почти шепотом:

– Пойдемте, пойдемте… Это в моем кабинете.

Я не сопротивлялся, очень уж необычно ведет себя наш завлабораторией. Его кабинет на этом же этаже, мы прошли мимо ряда дверей, он торопливо распахнул дверь в свой кабинет. Я замешкался, но он втолкнул меня и так же быстро закрыл следом, будто опасается, что в испуге выскочу обратно.

У окна спиной ко мне мужчина, заложив руки за спину, повернулся, высокий и аристократичный, в безукоризненном английском костюме, седые волосы аккуратно подстрижены, удлиненное лицо лорда, строгое и высокомерное, холодный взгляд и безукоризненная выправка кадрового военного в десятом поколении.

– Здравствуйте, – сказал он ясным четким голосом, в котором мне послышалось лязганье затвора, – меня зовут Аркадий Валентинович, я заехал к вам по несколько необычному делу. Аркадий Валентинович Мещерский.

– Слушаю, – сказал я настороженно. – Звучит как княжеский титул.

Он сдержанно улыбнулся, дескать, так оно и есть, указал на одно из кресел у стола, единственного в нашем отделе, где вся столешница представляет огромный компьютерный экран.

– Присядем? Я не задержу вас надолго.

– Ничего, – ответил я. – Я привык к сидячей работе.

Он сел напротив, такой же прямой, элегантный, возраст заметен только по седым волосам и паре глубоких морщин, а так силен, бодр и в постоянной готовности к экшену, это просто излучается от его сильного тела.

Я подумал, что стоять перед ним еще хуже, словно подчиненный, и сел, слегка отодвинув стул в сторону.

Он некоторое время всматривался в меня, словно надеялся увидеть что-то сверх того, что я изволю экспонировать посторонним, я не двигался, рассматривал его спокойно и сдержанно, хоть вы там и князья, но мы – ученые, а это в нашем мире неизмеримо выше. Уже выше, хотя мало кто это понимает.

– Наша сотрудница дала вам крайне лестную оценку, – сообщил он. – Вы показали себя крайне… крайне проницательным человеком. И с завидной легкостью распутали сложное дело.

Я пробормотал:

– Не думал, что вы из полиции.

Он чуть наклонил голову, не подтверждая и не отвергая, сказал ровно:

– Позвольте, перейду сразу к делу. У нас сейчас примерно такая же нештатная ситуация, и нам сверху посоветовали не менять коней на переправе.

Я постарался держать голос в той же ровной и безинтонационной тональности:

– Надеюсь, вы понимаете, что я не ваш конь?