Еще документ: «Обломки упавшего самолета обнаружены в точке с координатами… на глубине 35 метров. Аварийно-спасательной службой ТОФ проведена операция по их подъему и доставке на берег. Обследование показало, что данный экземпляр В-29, бортовой номер… безусловно, является носителем ядерного оружия. По признакам: люк в переборке из кабины экипажа в бомбоотсек – отсутствует на серийных машинах, но наличествует на «атомоносцах», где бомбардир окончательно снаряжает бомбу уже в полете. Облегченное вооружение – кроме хвостовой установки, имеются лишь две оборонительные турели вместо четырех, также характерно для носителей атомных бомб».
И четкие фотографии – плавучий кран извлекает из воды фюзеляж В-29. Те же обломки, уже на берегу, в окружении русских офицеров и матросов, хорошо различимы опознавательные знаки и бортовой номер. Отдельно и крупно – вышеупомянутые отличия «атомного» бомбардировщика. Останки экипажа в кабинах – вид ужасный, но форму пилотов США опознать можно. Они же – уже извлеченные, разложенные на земле. Фотографии документов, обнаруженных в карманах, – пострадали от морской воды, но фамилии и звания вписаны очень прочной тушью, сохранились вполне читаемо.
– У вас принято возводить ложь в принцип: что не доказано, того не было, – сказал Сталин, – так вот доказательства вашей неспровоцированной агрессии против нашей страны, которые будут предъявлены в ООН и опубликованы в газетах. Как мы можем верить тем, кто постоянно лжет? Ваши индейцы помнят, чем это всегда кончалось. Да, мы хотим мира. Но считаем, что одни лишь слова тех, кого схватили за руку на самой наглой лжи, стоят очень дешево. Мы поверим лишь конкретным делам. А пока же – вправе ждать от вас самого худшего и быть к этому готовыми.
Чертов Макартур! Райан захотел взвыть. Неужели он сумел сговориться за спиной Комитета начальников штабов, напрямую с плохими парнями из ВВС? А Бомба тогда у него откуда? Хотя до сих пор не удалось достоверно установить, была ли Бомба в том пропавшем рейсе, отправленном на базу Синьчжун! Или на бумаге и Бомбы учитываются не там, где они фактически есть? И мы сейчас в положении какого-то Парагвая, где иной полковник мнит себя самостоятельной фигурой? Но черт возьми, тогда война может начаться совершенно против нашей воли, сама по себе… хорошо это для Америки или плохо? Может, предоставить еще раз решать все судьбе, вступить Штатам в бой ради торжества «свободного мира», или проявить благоразумие? Как минимум карьера будет кончена, если против инструкций пойду – плевать, судьба моей страны на кону!
На столе зазвонил телефон. Сталин поднял трубку и, как показалось, удивился. Затем сказал коротко: «Да». Вошел офицер, положил на стол бумаги. Сталин прочел – и посмотрел на Райана так, что тому стало страшно.
– Несколько часов назад вы сбросили атомную бомбу на Синьчжун[7], – сказал Сталин абсолютно спокойным, даже равнодушным тоном, – и насколько я понимаю, такие операции санкционируются и планируются заранее, следовательно, вы знали о том, когда шли сюда говорить красивые фразы? Если вы действительно представляете высшую государственную власть США. Еще не навоевались? А ваши сухопутные войска в Европе, во Франции приведены в полную боеготовность и получили приказ выдвигаться к границе. Это что – война?
Райан не понимал решительно ничего. Может быть, там, в Штатах, победил заговор, президент Баркли объявил братьев Даллесов преступниками, ну а они его… случалось ведь, что убивали и президентов! Но при победе «партии войны» бомбили бы не Синьчжун, а как минимум Харбин или Владивосток! А десятка американских дивизий в Европе явно недостаточно для блицкрига по-паттоновски, это было понятно любому недоумку, заговорщики не идиоты же? Или тут ведется какая-то игра… надо срочно спешить в посольство и запрашивать Вашингтон, что там происходит!
– Заговорщики? – переспросил Сталин. – Но отчего вы говорите это нам, не мы же обязаны ловить и вешать ваших преступников? Или, как у вас принято, сажать на электрический стул. Со своими мерзавцами разбирайтесь сами. Мы же хотим в течение двадцати четырех часов не только получить от вас самые исчерпывающие разъяснения по поводу происходящего, но и увидеть ваши действительные шаги по стремлению к миру. К коим относятся, в первую очередь, отмена боевой готовности войск Атлантического союза, прекращение полетов вашей авиации вблизи наших границ и интернирование вашего экспедиционного корпуса в Китае. В противном случае мы оставляем за собой право нанести еще один удар по одному из военных объектов США, таким же боеприпасом, как в Шанхае. А через сутки, если не получим ответа – еще один. Нам не нужна война – но мы ее и не боимся. Будет ли она – теперь вам решать. Так и передайте своему президенту.
Союз нерушимый республик свободных…
Это была обыкновенная московская коммунальная квартира, населенная самым разным народом.
Шесть комнат и бесконечно длинный коридор, хоть на велосипеде катайся. В конце кухня, рядом ванная и туалет. В кухне была еще одна дверь, на черную лестницу, но ею почти не пользовались – черный ход вел в колодец внутреннего двора, откуда попасть на улицу можно было лишь через лабиринт подворотен. Для того чтобы прислуга не беспокоила «чистую публику» – при царе здесь жили чины уровня статского советника (что-то возле полковника, если перевести на армейский). После революции квартира стала коммунальной – до двадцать третьего года, когда сюда вселился один ответственный товарищ с семьей; в тридцать седьмом жилье снова сделали «коммуной».
Жили здесь самые разные, обычные советские люди. В целом дружно, хотя иногда бранились, особенно по утрам, собираясь на работу и сталкиваясь возле кухни, в конце коридора. Но все понимали, что им вместе жить и дальше, а эта квартира была далеко не самым худшим вариантом, в сравнении с бараками на окраинах, где комнатки маленькие, как вагонные купе, лишь нары и столик умещаются, потолки рукой можно достать, а «удобства» одни на двадцать комнат, и еще хорошо, если в конце коридора, а не будкой во дворе, и за водой надо на угол к колонке бежать с ведром. А самый худой мир все же лучше ссоры – так что давайте все жить дружно, мы ж не какие-нибудь фашисты-капиталисты, чтобы друг с другом конкурировать, мы и слова-то такого не знали.
Тем более жить действительно стало лучше. И веселее. Война кончилась, все живы-здоровы, одеты, обуты, не голодают. И цены снижают, уже каждый год после Победы, 1 апреля. А зарплаты растут, хоть и немного – вон, Петр Иванович новые ботинки купил, от чешского «Бати», а Марья Степановна в «Риме» разоделась, как картинка журнальная, Катя с Людочкой тот каталог смотрели и ахали завистливо. А после скооперировались: удачно, что в журнале выкройки были – Петр Иванович со студентом Сеней рассчитывали, чтоб по меркам поправки внести, и на миллиметровке чертили, затем перенесли на ватман, а юбки солнце-клеш-миди просто куском мела на нитке, как циркулем, круги обвели прямо на ткани, сначала сметали наживую, примерили – а затем с Марьей Степановной, как хозяйкой единственной в квартире швейной машинки, договорились по-добрососедски, она по-быстрому прострочила – и платья вышли ну просто чудо, как у киногероинь! Материал – самый дешевый ситчик, зато фасон совершенно как в журнале, издали так и не отличить!
– Я в нем, как Лючия Смоленцева! – восклицала Катя, вертясь перед зеркалом. – Но теперь к нему шляпка нужна, широкополая и с вуалеткой! Петенька, ну после всего мы можем себе позволить приодеться, хорошо наконец пожить?
Скромный советский инженер Петр Иванович молчал. Возможно, он вспоминал «Двенадцать стульев», как там одна особа так же вздумала состязаться с мисс Вандербильт. У Петра Ивановича же мечта была другая. И момент для разговора с женой удобный – только что из кино пришли, с последнего сеанса, новый фильм не про войну и подвиги смотрели (навидались, наслушались, даже те, кто сам не участвовал), а лирическую комедию, «К Черному морю», про то, как молодая пара едет на собственной машине в Крым, через всю страну, попадая по пути в разные забавные ситуации. С этого лета впервые бензин стали отпускать не по «фондам» через учреждения, а в свободной продаже – и частные автомобили как-то сразу перестали быть редкостью. Конечно, «Победу», как у героев фильма, купить почти за двадцать тысяч мог далеко не каждый – но «Москвич» (в девичестве «Опель-кадет») и «Пионер» (в иной истории «Фольксваген-жук», сходящий с конвейера до 1980-х) вполне мог себе позволить инженер, ученый или даже передовик производства.
