Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Сколько мужиков, парней и мальчишек поддались на нее? Много. Он не любил мавок. Не из-за безумной красоты, нет. Просто знал и видел куда больше обычных людей, смотрящих невозможный тут, посреди запахов фаст-фуда, фильм с голливудской звездой.

Невозможно любить чертовы карие глаза, если видел, как они становятся дикими и страшными, меняя форму, становясь больше и заостряясь по краям. Нельзя любоваться полными длинными губами, хотя бы раз застав превращение в резиново-жабью пасть, скрещенную с капканом на волка. Не получится наслаждаться длинными тонкими пальцами со свежим маникюром, зная, как легко ногти становятся острыми крючками, беспощадно и с наслаждением выпускающими кишки и потрошащими жертву заживо.

Но поднос пришлось подвинуть. Манеры, сами знаете, это визитная карточка мужчины. Если, конечно, он настоящий мужчина. Мавка села напротив, мило улыбнувшись малолетнему любителю вредных харчей и потрепала его за щеку. Совершенно мило, еще милее проворковав что-то встрепенувшейся мамашке. Та улыбнулась, закивала, вернулась к крайне важному занятию: снова занырнула в какую-то соцсеть.

А мавка показала себя пацану. Лицо мгновенно потекло, обострилось на скулах, на нижней челюсти, вокруг носа. Натянулась бледная прозрачная кожа, испрещенная черной паутиной сосудов. Губы почернели, растягиваясь и выпуская длинные тонкие и очень острые зубы. Акулья улыбка, что и говорить.

Проследив взглядом за мамашкой, дуром орущей и никак не догоняющей паренька, мавка усмехнулась.

– Зачем? – поинтересовался он.

– Не люблю ненужных соседей.

Он кивнул.

Мавка придвинула к себе свой поднос. Вооружилась вилкой и ножом, начиная представление. Как можно есть булку «синнабон» так, чтобы все обладатели яиц вокруг видели фильм для взрослых? Ну, как… возьмите уроки у мавки. Он подумал, прикидывая, и остановился на мысли о немалых заработках, захоти та открыть модную школу секса.

Тонкий длинный язык слизывал каждую капельку сливочно-белого густого соуса перед тем, как снять кусочек плотного теста, еле коснувшись его зубами, вновь ставшими красивыми и фарфоровыми. А уж как она двигала губами, медленно-медленно пережевывая каждую порцию, как блестели ее глаза, наслаждаясь мгновениями пряного вкуса, касавшегося ее нёба. И это неуловимо-растянутое во времени движение, когда, чуть приоткрыв пухлые темные губы, кончик языка подхватывал последнюю сладко-густую каплю в самом краешке рта.

Он вздохнул, откусив за раз половину бургера. Чертовы фокусы древней нечисти всегда казались похожими на похмелье. Вот, только глотнул и так хорошо… И, тут же, остается только одно желание. Зато сильное. И реализовать просто. Руку назад, под куртку и, одним ударом, снести к чертовой матери эту красивую головку с ее водопадом кудрей и лукаво поблескивающими глазами.

Мавка поняла. Легкое, сладкое и незамеченное им облако вокруг рассыпалось и пропало. Умница девочка.

– Что тебе надо?

Мавка повела чуть дрогнувшим кончиком тонкого носа.

– Не мне. Глаза бы мои тебя не видели.

Не врала. Ее глаза совершенно не хотели его видеть. Потому что мавка боялась. До глубокой внутренней дрожи, сдерживаемой из-за глупой гордости. Гордости Другой, древней, не ровне ему, обычной обезьяне. Обезьяне, которую боятся все Другие. Потому что знают, как он решает вопрос с не-мертвыми. И с любым из них, если потребуется. Наша слава опережает нас, говорил то ли Шарль де Голль, то ли какой-то киногерой. Все равно, смысл остается один и тот же. Если мысль умная.

– Кому?

– Старшим.

Старшим… Хм.

Врать себе не стоит. Никогда. Других мало. Так было всегда. Но и когда их мало, меньше опасностей не становится. Другие стараются не лезть без причины. Им всегда хватит отвоеванной доли в мире людей. Но не стоит не обращать внимание на желания тех, кого Другие выбирали Старшими.

Последними виденными Старшими оказались обережник и росомаха в Ебурге. Седая неповоротливая глыба с густой бородой, одетая в кожу и молчавшая всю встречу. И тонкая огненновласая гибкая женщина лет тридцати, с глазами старухи, жившей много-много веков. Разговор вышел неприятным. Вмешались два воняющих пробивающейся шерстью здоровяка. Они жаждали поквитаться за убитую им стаю в тайге у Камня. Но ему не пришлось ничего делать.

Старшие пригласили его на разговор. Стая нарушила договоренности, подрала охотников. Насмерть. И забрала с собой единственного выжившего. Молодого парнишку, нужного стае то ли как консервы на дальнейшее кочевье, то ли как новый член самой стаи. Он не разбирался. Шел по следу несколько суток, нашел и убил всех. Включая парнишку.

Родственники погибших рвались поквитаться. Запахло пробивавшейся шерстью и проблемами. Обережник только шелохнулся, почти незаметно. Оба качателя прав наверняка пришли в себя только после ухода ненавистного человека.

Так что он не хотел бы ссориться с местными Старшими.

– Тебя приглашают сегодня вечером на встречу.

Мавка нервничала, все же выдав свои чувства. Экий он мужчина, да? В его присутствии даже такая красавица чувствует себя неуверенно. Осталось только гордиться своими успехами, что и говорить.

– Где?

Она наклонилась и прошептала на ухо. Старательно не касалась его даже кончиком одной пряди. Как тут отказать себе в мелочи? Мавка удержалась только безумным усилием. Лишь глаза вытянулись, превращаясь в черные звериные, побежали волнами к краешкам. Но… мавка удержалась.

– Не бойся, – он усмехнулся, так и не выпустив длинную гладкую прядь, – ты же послушная и порядочная девушка, да? Не хулиганишь?

Мавка оскалилась, блеснув жемчугом ровным красивых зубов. Сколько глаз сейчас смотрели на него с завистью и зарождавшейся злостью? Хрен знает. Как же, какой-то то ли бомж, то ли что-то такое, лапает такую красавицу за просто так, а та и не против! Кто бы отказался быть на его месте? Да-да, соседи, так и есть. И лучше лопайте свои бокс-мастеры и наггетсы, даже не пытаясь уединиться с чернокудрой смертью на точеных красивых ножках.

– Не бойся, – повторил он, уже немного жалея о поступке, – не трогаю вас без причины. Мое дело не вы.

– А кто? – пшикнула мавка злобой и недоверием, – кто?

– Те, кто восстают. Те, кому не лежится в гробах.

Мавка скрипнула зубами.

– Расскажи это кому-то еще. Или роду, чей клан ты вырезал у Камня… Охотник. Мы знаем про тебя. Мы знаем про тебя все.

Прямо напугала…

Он откусил половину оставшегося чизбургера, прожевал. Внимательно посмотрел в блестящие дикие глаза.

Бургер штука странная. Чего в нем такого, в так себе булке, котлете из не-пойми-чего, куска типа сыра, маринованного вялого огурца и явно несвежего лука? И ничего, естся, да еще просится. Временами. Иногда даже полезно. Как сейчас.

Лук тут попался… ядреный. И вонючий. Им-то он и дохнул на мавку. Не смог отказать себе в удовольствии. Не любил Других, особенно как вот эта красивая тварь. Ничего, пусть думает про него как о очередной мерзкой обезьяне. Нормально.

Хорошо, что не зашипела. Дернулась, на крохотный миг блеснув чем-то таким… таким странным в глазах. Незаданным вопросом, несказанным вовремя словом. Кто их, Других, поймет?

До нормально попрощаться самообладания мавки не хватило. Зато и ушла красиво. Как и пришла. Отвисшие челюсти, слюни, взгляды и чуть ли не подвывихнутые челюсти. И вполне много-много разозленных жен, любовниц и пока еще просто подруг. Красота страшная сила.

Он усмехнулся. Люди никогда не изменятся. А уж мужики точно.

Часы показывали почти одиннадцать. Самое время связаться с кем нужно.

Сеть не любил. Штука, придуманная для удобства, превратилась во что-то большее. Слуга обратился монстром. Невидимым, неощутимым демоном, медленно и неотвратимо разъедающим души. Даже здесь… или особенно здесь, плоские тонкие коммуникаторы виднелись повсюду. Светились экранчиками, изредка попискивали оставленными старомодными звуками на сенсорных кнопках. Вспышки камер, глупая выкладка дешевой стремной еды в Сеть. Утро дарит нам радость. Радость выражается в рисовых колобках, лапше-удоне, блинчиках, наггетсах, бургере или еще какой булке.

12
{"b":"557285","o":1}