– Наследственность, – мрачно сказала Лорна. – А ваш отецпил.

Я подавил смешок и в отличном настроении принялся за свою землянику. Что бы я ни унаследовал от своих родителей, только не склонность к их дорогостоящим удовольствиям; скорее, твердое намерение никогда больше не допускать судебных исполнителей к нажитому имуществу. Эти флегматичные господа забрали даже лошадку-качалку, на которой шести лет от роду я в своих фантазиях выигрывал Национальный кубок. Мать со слезами хватала их за руки, объясняла, что это мои вещи, а не ее и господа должны их оставить, а господа, как глухие, направились к выходу, унося с собой все пожитки. Из-за собственных пропавших сокровищ мать тоже страдала, но здесь ее страдание и горе безнадежно смешивались с виной.

В двадцать четыре года я уже достаточно повзрослел, так что смог отделаться пожатием плеч от наших подлинных потерь и более или менее возместить их (кроме лошадки-качалки), но ярость того дня впечаталась в мою жизнь намертво. Я молчал, когда это происходило; я был бледен и нем от бешенства.

Лорна Шиптон ненадолго отвлеклась от меня и перенесла свое неодобрение на Генри. Она велела ему не брать к землянике ни сливок, ни сахара: ей не понравится, если он наберет вес, заработает сердечный приступ или покроется сыпью. Генри безропотно взглянул на запретные лакомства, к которым он и не собирался прикасаться. Боже сохрани меня, подумал я, от женитьбы на Лорне Шиптон.

Мирное времяпрепровождение за кофе, бренди и сигарами было нарушено. Народ ринулся к кассам, возлагая надежды на первый заезд, а я, игрок не настолько азартный, что бы там ни думала миссис Шиптон, неторопливо вышел на балкон и полюбовался «королевской» процессией: лоснящиеся лошади, открытые экипажи, золото, блеск, плюмажи колышутся, и точно волшебная сказка легкой рысью движется по зеленой дорожке.

– Ну разве не чудо? – раздался голос Джудит за моим плечом, и я взглянул на ее выразительное лицо и встретил прямой взгляд смеющихся глаз. Проклятье, подумал я, мне хотелось бы жить с женой Гордона.

– Гордон пошел делать ставки, – сказала она, – так что, наверное, у меня есть возможность… То, что случилось, его ужасно потрясло… знайте, мы в самом деле очень благодарны вам за все, что вы сделали в тот кошмарный день.

Я покачал головой:

– Я ничего не сделал, поверьте.

– Ну, это еще полдела! Вы ничего не сказали. В банке, я имею в виду. Генри говорит, что не просочилось ни шепота.

– Но… я же не мог…

– Многие люди могут, – вздохнула она. – Вы же знаете этого Алека!

Я невольно рассмеялся:

– Алек – человек незлой. Он бы не рассказал.

– Гордон говорит, что он молчалив, как рыночный зазывала.

– Не хотите ли спуститься и посмотреть лошадей? – спросил я.

– О да. Наверху чудесно, но слишком далеко от жизни.

Мы спустились к паддоку поглядеть в непосредственной близости на лошадей, которых прогуливали по кругу, и на жокеев, садящихся в седла в ожидании выезда на дорожку. От Джудит исходил чудный запах. «Остановись! – сказал я себе. – Остановись».

– Вон та лошадь, – показал я, – это про нее говорил Кальдер Джексон. Он ее вылечил. Кретонна. Жокей в ярко-розовом.

– Собираетесь на нее поставить? – спросила Джудит.

– Если хотите.

Желтые шелковые розы кивнули, и мы весело встали в очередь делать ставки. Вокруг нас двигались серые цилиндры, пузырились легкие платья, толпа Аскота бурлила, кипел и пенился праздник в сиянии солнца, фантастический обряд, вера в чудо, торжествующая над грубой реальностью. Вся жизнь моего отца была погоней за духом, который я улавливал на лицах здесь, в «королевском» Аскоте; заманить бы в ловушку счастье…

– О чем вы так торжественно думаете? – спросила Джудит.

– Поедатели лотоса безвредны. Пусть бы террористы ели лотосы.

– Как строгая диета, – сказала она, – они вызывают тошноту.

– В такой день можно влюбиться.

– Да, можно. – Она с преувеличенным вниманием разглядывала свою программку бегов. – Но нужно ли?

После паузы я сказал:

– Нет. Не думаю.

– Я тоже. – Она взглянула на меня серьезно, с пониманием и с затаенной улыбкой. – Я знаю вас шесть лет.

– Я не заслуживаю доверия, – сказал я.

Она рассмеялась, и минута прошла, но признание было совершенно ясно сделано и в известном смысле принято. Я остался рядом с ней, и между нами не возникло неловкости, скорее, возросла теплота. И во взаимном согласии мы решили остаться на первый заезд у паддока, а не карабкаться вверх по лестницам, чтобы, добравшись до ложи, обнаружить, что лошади пришли к финишу.

Проводив взглядом спины жокеев, легким галопом направивших своих лошадей к месту старта, я сказал, будто продолжая разговор:

– Кто такой Дисдэйл Смит?

– Ох… – Мой вопрос ее позабавил. – Он имеет какое-то отношение к автомобильной промышленности. Любит пустить пыль в глаза, вы сами видели, но не думаю, что дела его так хороши, как он прикидывается. Во всяком случае, Гордону он сказал, что подыскивает кого-нибудь, с кем можно разделить расходы на эту ложу, и спросил, не хочет ли Гордон снять сегодня половину. Он точно так же сдает половину и в другие дни. Не думаю, что он имеет право так делать, пожалуй, об этом лучше никому не говорить.

– Хорошо.

– Беттина – его третья жена, – продолжила Джудит. – Она манекенщица.

– Очень мила.

– И далеко не так глупа, как выглядит.

Я услышал сухость в ее голосе и сообразил, что мои слова прозвучали снисходительно.

– Понимаете, – великодушно сказала Джудит, – его вторая жена была прекраснейшим из земных созданий, но в ее голове две мысли одновременно не умещались. Даже Дисдэйла утомляла совершенная пустота в сияющих фиалковых глазах. Конечно, когда все мужчины при первой встрече бросаются ухаживать за вашей женой, это как-то льстит, только вот приходится спускаться с небес на землю, когда через пять минут те же мужчины констатируют ее полнейшую тупость и начинают жалеть вас.

– Могу представить. Что с ней случилось?

– Дисдэйл познакомил ее с парнем, который унаследовал миллионы, и коэффициент умственного развития у него был под стать ей. Последнее, что я слышала о них, – купаются в блаженстве.

Оттуда, где мы стояли, беговой круг было не разглядеть, и мы увидели лошадей, только когда они подходили к финишному столбу. Никоим образом я не рассчитывал на это, но когда оказалось, что на первой лошади сидит жокей в ярко-розовом, Джудит вцепилась в мою руку и затрясла ее.

– Это же Кретонна, правда? – Она послушала, как объявляют номер победителя. – Вы понимаете, Тим, что мы с вами выиграли кучу денег?

Она засмеялась от удовольствия, и лицо ее было освещено солнечным светом и нечаянной радостью.

– Молодчина Кальдер Джексон!

– А вы ему не верили, – сказала она. – Я видела по вашим лицам, по вашему, и Генри, и Гордона. У всех одна и та же манера вглядываться человеку в душу; и у вас тоже, хоть вы еще так молоды. Вы все так неправдоподобно вежливы, он мог и не понять, что за этим кроется.

Я усмехнулся:

– Звучит неприятно.

– Я замужем за Гордоном девять лет, – сказала она.

Тут вдруг опять наступило мгновение тишины, и мы посмотрели друг на друга, безмолвно спрашивая и безмолвно отвечая. Потом она легонько покачала головой; чуть погодя я кивнул в знак согласия и подумал, что с такой женщиной, открытой и умной, я мог бы прожить в согласии всю жизнь.

– Заберем наш выигрыш сейчас или попозже? – спросила она.

– Сейчас, если немного подождем.

Мы подождали вместе, пока все жокеи не взвесились, пока не дали разрешение выплачивать выигрыш, и ожидание не казалось нам тягостным. Мы болтали о пустяках, и время пролетело мгновенно; вернувшись в ложу, мы обнаружили, что все до единого ставили на Кретонну и были в приподнятом настроении от той же удачи. Кальдер Джексон сиял и напускал на себя скромность, а Дисдэйл размашисто откупоривал все новые бутылки «Крюг», шампанского королей.