И все.

– Ты что-нибудь узнаешь? – спросил Поп, водя увеличительную лупу взад-вперед над фотографией.

Вот задние лапы собаки увеличились до размеров холмов, покрытых черной растительностью. Вот три или четыре штакетины превратились в телеграфные столбы. Внезапно красное пятно в траве превратилось в детский мячик (правда, под увеличительным стеклом он раздулся до футбольного мяча): Кевин различал даже пупырышки на его поверхности. Короче, что-то новое увеличительное стекло все-таки показало, а чуть позже Кевин и сам это уловил. Но позже.

– Конечно нет, – ответил Кевин. – Почему вдруг, мистер Меррилл?

– Потому что здесь изображены вещи, – терпеливо пояснил Поп.

Его лупа продолжила медленное движение по фотографии. Кевину вспомнился кадр из фильма: луч прожектора, установленного на вертолете, ищет сбежавших заключенных.

– Собака, тротуар, забор из штакетника, который надо покрасить или снести, лужайка, требующая ухода. О тротуаре многого не скажешь. Дома нет, даже фундамент не виден, но я имею в виду собаку. Ты ее не узнаешь?

– Нет.

– А забор?

– Нет.

– А красный резиновый мяч? Что скажешь насчет него?

– Ничего… но вы так на меня смотрите, словно я должен что-то сказать.

– Во всяком случае, можешь, – кивнул Поп. – У тебя в детстве не было такого мяча?

– Кажется, нет. Не помню.

– Ты говорил, у тебя есть сестра.

– Меган.

– У нее не было такого мяча?

– Вроде бы нет. Я не обращал внимания на ее игрушки. Хотя, кажется, красный мяч у нее все-таки был, но более темный.

– Ясно. А это не ваша лужайка?

– Господи, да нет же! – В голосе Кевина прозвучала обида: он и отец холили и лелеяли лужайку у дома, и она оставалась густо-зеленой до середины октября. – К тому же забор у нас не из штакетника. «А если бы и был из штакетника, – подумал он, – то не пребывал бы в таком непотребном виде».

Поп выключил свет, надел на увеличительное стекло чехол, осторожно поставил его в ящик. И пристально посмотрел на Кевина. Трубку мистер Меррилл давно отложил в сторону, так что дым более не скрывал его глаза. Они уже не подмигивали, а буравили мальчика.

– Ну что же, может быть, здесь изображен ваш дом до того, как вы въехали в него. Как по-твоему? Лет десять назад…

– Но десять лет назад мы уже в нем жили. – Кевин не понимал, куда клонит Поп.

– Тогда двадцать. Тридцать. Ты обратил внимание на наклон земли? Вроде бы она чуть поднимается.

– Наша лужайка перед домом… – Кевин глубоко задумался и покачал головой. – Нет, она плоская. Скорее, чуть опускается к дому. Наверное, поэтому весной в подвале иногда скапливается вода.

– Наверное, и поэтому. А как насчет лужайки за домом?

– Там нет тротуара. А по боковым сторонам… – У Кевина перехватило дыхание. – Вы пытаетесь выяснить, не фотографирует ли моя камера прошлое?

Вот когда он впервые по-настоящему испугался. Потрогал языком нёбо и почувствовал металлический привкус.

– Пока я просто задаю вопросы. – Поп забарабанил пальцами по фотографиям, а когда заговорил, то обращался скорее к себе, чем к Кевину. – На удивление странные происшествия случаются время от времени с двумя изобретениями человечества, которые давно уже вошли в наш быт. Я не говорю, что они действительно случаются. В противном случае очень многих придется назвать лгунами и махинаторами.

– Какими изобретениями?

– Я про магнитофоны и полароидные камеры. – Поп по-прежнему говорил то ли сам с собой, то ли с фотографиями, а Кевина в «Империи изобилия» словно и не было. – Например, магнитофоны. Ты знаешь, сколько людей утверждают, что записывали голоса мертвых на свои магнитофоны?

– Нет. – Кевин не ожидал, что голос у него внезапно сядет, но голос сел, и по каким-то причинам стало не хватать воздуха.

– Я тоже. – Поп рассеянно водил пальцем по фотографиям.

Кевин вдруг испугался, что этот большой неуклюжий палец скинет фотографии на пол; но нет, снимки едва вздрагивали под его прикосновениями.

«Заколдована», – вновь подумал Кевин, и по телу снова пробежала дрожь. Настоящая дрожь. Слава Богу, Поп этого не видел.

– Есть даже особый прием, которым они пользуются.

– Кто? – спросил Кевин.

– Кто? Если б я знал. Некоторые из них называют себя пси-инвестигейтерами, другие – вопрошателями духов, но в основном, я думаю, они валяют дурака, как те, кто балуется на вечеринках ведьмиными досками.

И Поп вновь пристально посмотрел на Кевина, словно заново оценивая его.

– У тебя есть ведьмина доска, сынок?

– Нет.

– Ты когда-нибудь имел с ней дело?

– Нет.

– И не имей. Опасная штука, знаешь.

Кевин не решился сказать старику, что понятия не имеет, о какой ведьминой доске идет речь.

– Короче, они включают магнитофон в пустой комнате. Дом должен быть старый, как говорится, с историей. Ты понимаешь, что такое дом с историей?

– Догадываюсь… в котором живут привидения? – предположил Кевин и почувствовал, что немного вспотел, как на уроках алгебры, когда миссис Уиттейкер объявляет результаты контрольной.

– Можно сказать, что да. Эти… люди… им особенно нравятся дома, в истории которых есть насилие, но им сгодятся и обычные истории. Короче, они оставляют включенный магнитофон в пустой комнате, насколько мне известно, всегда ночью, обязательно захватывая полночь. На следующий день прослушивают пленку.

– Записанную в пустой комнате?

– И иногда на ней звучат голоса, – промурлыкал Поп.

Кевина снова пробрала дрожь.

– Настоящие голоса?

– Обычно это игра воображения. – Поп поморщился. – Но раз или два люди, которым я доверяю, говорили, что слышали настоящие голоса.

– А вы сами их слышали?

– Однажды, – коротко ответил Поп и долго молчал; Кевин уже отчаялся что-нибудь услышать, когда старик продолжил: – Одно слово. Четкое, как удар колокола. Дважды записанное в ванной пустого дома. Мужчина убил там жену в 1946 году.

– Какое слово? – спросил Кевин в полной уверенности, что ответа не получит. Но не спросить не мог.

Однако Поп ответил.

– Раковина.

– Раковина? – Кевин был в недоумении.

– Да…

– Но это ничего не значащее слово.

– Возможно, что-то оно и значит, если учесть следующее: мужчина перерезал ей горло и держал голову над раковиной, чтобы кровь не пачкала пол.

– О Боже!

– Вот-вот.

– Неужели так и было?

Поп не удосужился ответить.

– А может, пленку подделали?

– Это тоже подделка? – Поп указал на полароидные фотографии.

– Господи!

– Теперь «полароиды», – по-деловому продолжил Поп, словно писатель, закончивший одну главу и начав следующую фразой: «А тем временем в другой части леса…» – Я видел фотографии с изображениями людей, а эти люди клянутся, что в момент съемки находились в другом месте. Одну такую фотографию, знаменитую, сделала женщина в Англии. Сняла охотников на лис, под вечер возвращающихся домой. Они видны все, человек двадцать, идущие по маленькому деревянному мосту. Первые охотники уже миновали мост. В правой части фотографии, у самой дороги, стоит женщина в длинном платье и шляпке с вуалью, которая не позволяет увидеть лицо. На груди у нее медальон или часы, в руке книжка.

Когда снимок проявился, женщина-фотограф очень разволновалась. Ведь она хотела сфотографировать охотников на лис, и никого больше. Кроме них, никого около моста не было. А на фотографии появилась эта женщина. Если же приглядеться, то видно, что сквозь ее силуэт проглядывают деревья.

«Он это все выдумывает, вешает мне лапшу на уши, а когда я уйду, посмеется надо мной», – думал Кевин, зная при этом, что Поп Меррилл не из таких.

– Женщина-фотограф приехала погостить в один из больших английских особняков, которые часто показывают в образовательных телепрограммах, и когда показала там свою фотографию, хозяин дома лишился чувств. Вот это могли и приврать. Скорее всего приврали. Похоже на выдумку, не так ли? Но я видел статью, проиллюстрированную этой фотографией и портретом прабабушки хозяина дома. Судя по всему, женщина одна и та же. Хотя точно сказать нельзя: вуаль скрывала лицо. Лично мне показалось, что женщина одна и та же.