– Думаю, да. – Тот просто кивнул. Казалось, он представлял сейчас, как это должно выглядеть.

– А я не очень понимаю, – подала голос Анна. – Сцена на темной лестнице сексуальна, в ней ощущается зов плоти. Здесь же, при дневном свете, это совсем другое, это мальчишество, риск. В этом нет секса. А книга об этом!

Майлз задумчиво посмотрел на Анну.

– Да, это соображение верное. Но я меньше всего хочу, чтобы история была про зов плоти. Про слюнявого влюбленного мальчишку, который щупает женщин в подворотне. Мы о другом. Мы о страсти. Он ведь не может себя побороть, но он хочет узаконить эту страсть. Сделать ее чистой, легальной. А это возможно, только если он сам объявит о ней миру. Вот почему, когда он, переполняемый чувством, обнимает ее на улице и пытается поцеловать, он поднимается в ее глазах. Она сердится, но проникается к нему уважением за то, что он не стесняется любви к женщине, которая старше его.

Майлз замолчал.

– Кажется, я понимаю. – Дик кивнул.

А Анна подумала, что это очень тяжело – влюбить в себя мужчину, когда тебе и ему чуть ли не каждый день напоминают о возрасте.

Перекресток, который выбрали для съемок, был оживленным. Этот уголок был типично городским: стоянка такси, автобусная остановка, пешеходный переход и четыре луча улиц, расходящихся от маленького зеленого пятачка. Таких внезапных клумб с одним или двумя деревцами посередине в городе было полно.

– Так, вы подходите к пешеходному переходу, останавливаетесь – ждете зеленый свет. Анна делает один шаг – и оказывается на проезжей части. Ты, Дик, в это время должен ее поцеловать. Запомни – в тебе любовь и страх за эту женщину, – объяснил им Майлз и сделал предупреждающий жест: – Приготовились, будем снимать.

Анна вздохнула, посмотрела себе под ноги, потом в сторону. Она заставила себя никого и ничего не замечать, она сейчас превращалась в красивую и, на ее взгляд, счастливую женщину, которую любил этот молодой человек с темными глазами. Режиссер дал команду «мотор», и раздался звук хлопушки. Теперь на тротуаре, ожидая сигнала светофора, стояла не Анна, а парижанка средних лет. Тоненькая, в удлиненной юбке и туфлях на невысоких каблуках. На плече у нее была сумка. Парижанка улыбнулась своим мыслям, слегка запрокинула голову, вздохнула, радуясь хорошему дню и собственной беззаботности. Вот она поправила шелковую косынку, вытащила солнечные очки. И в это время рядом с ней остановился мужчина.

– Здравствуйте, я за вами иду уже целых полчаса, – произнес он, внимательно разглядывая светофор, словно боялся смотреть ей в лицо.

– Я знаю. Я заметила, – ответила она.

– Я ничего не мог поделать. Мне страшно потерять вас даже в городе, даже на полчаса.

Она не смотрит на него, она смотрит вперед, она делает шаг с тротуара, а он придерживает ее за руку, потом обнимает за талию и целует. Женщина вырывается, делает резкое движение и пытается перейти дорогу, но со следующим ее шагом раздаются оглушающий визг тормозов, грохот, удар. Молодой человек бросается вперед и буквально вытаскивает женщину из-под колес машины. Женщина, слабея, оседает в его объятиях. Машина уносится на огромной скорости и скрывается за углом.

– Стоп. Снято! – раздается голос, но все, кто присутствовал при съемке, словно парализованы. На улице стоит оглушающая тишина, и только слышен чей-то голос:

– Господи, что это было?!

Анна развернула уже вторую плитку шоколада – еще одно верное средство при расстройстве нервов.

– Стив, мне кажется, ты сошел с ума, – вкрадчиво сказала она режиссеру. За этой вкрадчивостью режиссер безошибочно разглядел надвигающуюся бурю.

– Анна, не волнуйся. Как только на дороге показался этот автомобиль – ты была словно у бога в ладошке. Это наш каскадер. Профессионал высочайшего класса. Я должен был снять эту сцену так, чтобы зритель испугался, восхитился и вздохнул с облегчением. Прости, что не предупредил вас с Диком, но, видишь ли… Господи, Анна, между вами что-то происходит. Я не пойму что, но что-то есть, и это мешает! Безумно мешает съемкам.

– Как? Опять? Опять что-то мешает?! – Анна язвительно рассмеялась.

– Да. – Голос Майлза стал твердым, сухим, почти официальным. – Да, мешает. И пока я не пойму, что это, и не устраню причину, нормальной работы не будет!

– Стив, ты сошел с ума. И сегодняшняя история, и все, что ты сейчас говоришь, – свидетельство твоего помешательства. Мне кажется, что у тебя не получается картина и ты ищешь оправдание этому.

– Ты можешь думать что угодно. Но я вижу, я чувствую, вы не можете находиться в кадре вместе.

– Слушай, ты сам не знаешь, что говоришь! Сначала я не соответствовала этому гению, потом стала лучше играть – твои же слова, а теперь мы не можем находиться в кадре.

– Да, все верно! Именно так. Анна, вы не совпадаете! – Майлз развел руками. – Ну, как тебе объяснить? Вы – случайно попавшие в кадр люди. Случайно! Вы не понимаете другу друга. Ты играешь одно, а он другое. У нас так ничего не получится.

– Отлично. – Анна взяла в рот последний кусочек шоколадки. – Я так понимаю, что если бы не мой муж, то сейчас бы произошла замена главной героини, так ведь, Стив?

– Или героя. – Майлз растерянно развел руками.

– Нет! – Анна даже не заметила, как закричала. – Нет, Стив, не меняй главного героя. Это он, тот самый, из книжки. Это он, неужели ты сам этого не видишь?! Его глаза, фигура, жесты. Стив, это находка, ты сам видишь все!

Анна замолчала, а потом тихо сказала:

– С машиной и каскадером ты придумал, чтобы нас испугать? Чтобы мы сыграли естественно? Ты придумал это, чтобы хоть как-то нас вывести из себя?

– Анна, прости, но это очень важная сцена. Эта сцена, когда она понимает все про него. Когда она впервые задумывается о серьезности его любви. Эту сцену надо было сыграть на одном дыхании.

– Ты уже смотрел сегодняшний материал?

– Да.

– И как?

– Великолепно. Вы оба были великолепны. И этот твой последний жест, когда ты понимаешь, что он спас тебя, когда ты ему доверилась… Это прекрасная сцена.

Анна помолчала, а потом улыбнулась:

– Стив, я тебе обещаю, что с завтрашнего дня мы будем совпадать. Мы не будем другу другу мешать. Я тебе точно обещаю.

Стив Майлз с каким-то сожалением посмотрел на Анну.

– Ты умная. И ты очень сильная. А еще ты хорошая актриса. И никого не слушай. Спасибо тебе. – Майлз наклонился, поцеловал Анне руку и вышел из комнаты.

Последний съемочный день обязательно отмечали. Это была традиция. Как и традицией было то, что вечер устраивал продюсер. Муж Анны любил размах, а также понимал пользу от подобных мероприятий. Он вкладывал деньги в имя жены и хотел если не прибыли чистоганом, то славы для нее. Именно потому особняк с большой лестницей в стиле модерн, выходящей на лужайку, был украшен цветами и огоньками. Сновали официанты, словно грачи на весенней траве, блестели столовые приборы, и сверкал хрусталь. Угощение мистер Гроув заказал в одним из известных ресторанов. Вся эта помпа была, естественно, не ради съемочной группы, а ради тех нескольких господ, которые сейчас потягивали дорогое шампанское. Около них мелькали красавицы в вечерних нарядах: Анна так и не разобралась, откуда муж брал таких красивых и бестолковых барышень – то ли из эскорт-службы, то ли из числа начинающих и готовых на все актрис. Так или иначе, прокатчикам фильмов, кинофункционерам и тем, кто отвечает за отбор фильмов на конкурсы, здесь был организован приятный досуг. Конечно, мистер Гроув обязательно уделял внимание съемочной группе. Он был успешным бизнесменом, поскольку хорошо знал основное правило игры – с теми, кто от тебя зависит, надо быть особенно ласковым. Так ты обеспечиваешь преданность себе.

Пока все приглашенные артисты, осветители, пиротехники, гримеры, каскадеры и прочие старательно принимали независимый и вальяжный вид, мистер Гроув разговаривал с нужными людьми. Он уже поставил себе цель «устроить» картину на ближайший европейский кинофестиваль. «Так, работа началась», – подумала Анна, отлично зная, о чем говорит этот обманчиво беззаботный вид мужа. Он принимал его, когда необходимо было чего-то добиться. Мистер Гроув был симпатичен, говорлив и умел держаться в тени, а с такими качествами было легко усыпить бдительность собеседника.