Его малолетние племянники, Эдуард V и его брат, герцог Йоркский, были заключены в Тауэр и там убиты, говорят, по приказу дяди; в то же время были преданы казни брат и сын королевы. Сосланный в Уэльс под надзор Бекингэма Мортон, епископ Илийский, воспользовался гибелью сыновей Эдуарда IV, чтобы при помощи недовольных йоркцев и остатков ланкастерской партии организовать широкий заговор. Потомство Генриха V пресеклось, но поколение Джона Гентского еще уцелело. Леди Маргарита Бофор, последняя представительница дома Сомерсетов, вышла замуж за графа Ричмонда, Эдмунда Тюдора, и стала матерью Генриха Тюдора. В акт, узаконивший Бофоров, Генрих IV внес незаконное постановление, которое лишало их права престолонаследия; но права Генриха Тюдора как последнего представителя ланкастерской линии были признаны сторонниками его дома, а ревнивая вражда Йоркских государей заставила его искать убежища в Бретани. Мортон намеревался женить Генриха Тюдора на Елизавете, дочери и наследнице Эдуарда IV; с помощью Бекингэма он подготовил грозное восстание, которое, однако, вскоре было подавлено.⁴

Как ни смел был по характеру Ричард III, но при захвате престола он полагался не только на насилие. В царствование брата он внимательно следил за тем, как росло общественное недовольство по мере выяснения новой политики короны, и он обратился за помощью к народу в качестве восстановителя его старых вольностей. «Мы решились, — говорили граждане Лондона в прошении к королю, — скорее рисковать жизнью и страхом смерти, чем жить в такой рабской зависимости, которую мы долго переносили до сих пор, когда нас притесняли и обременяли вымогательствами и новыми налогами, вопреки законам Божеским и человеческим, и вопреки унаследованным всяким англичанином вольности и правам».

На прошение Ричард III отвечал созывом нового парламента, который, как известно, совсем не собирался при Эдуарде IV, и проведением преобразовательных мер. В единственной сессии его короткого царствования обычай вымогать деньги путем добровольных приношений был объявлен незаконным, а дарование амнистии и прощение штрафов до некоторой степени упразднили то деспотичное управление, при помощи которого Эдуард IV одновременно держал в страхе страну и пополнял свою казну. Масса статутов нарушила дремоту парламентского законодательства. Ряд торговых законов имел целью охрану интересов расширяющейся торговли. Любовь короля к литературе сказалась в постановлении, воспрещавшем проведение таких статутов, которые «мешали иностранному художнику или купцу, из какой бы нации или страны он ни был, ввозить в королевство и продавать — в розницу или иным образом — всякого рода книги, писаные или печатные».

Рис. Ричард III.

Запрещение неправильного захвата имущества до изобличения собственника в преступлении, как это часто практиковалось в царствование Эдуарда IV, отпуск на волю еще остававшихся несвободными крестьян на королевских землях, основание религиозных учреждений — все это указывает на сильное стремление Ричарда III добиться популярности, которая заставила бы забыть кровавое начало его царствования. Но по мере распространения молвы об убийстве сыновей Эдуарда IV это ужасное злодейство возмущало даже самых безжалостных людей. Стремление править согласно Конституции было вскоре забыто, а взимание приношений, вопреки только что проведенному закону, вызвало общее неудовольствие.

Король чувствовал себя в безопасности; ему даже удалось добиться согласия королевы-матери на его брак с Елизаветой; Генрих Тюдор, одинокий изгнанник, казался неопасным соперником. Но как только он высадился в Милфорде и двинулся через Уэльс, тотчас выявился серьезный заговор. Едва он встретился с армией короля при Босуорте в Лестершире (1485 г.), как измена решила исход столкновения. До начала битвы короля покинул один отряд его войска, под командой лорда Стэнли (который был женат на матери Генриха Тюдора и примкнул к войску своего пасынка), а затем и другой, под начальством графа Нортумберленда; тогда с криком: «Измена, измена!» Ричард III бросился в гущу сечи. В пылу отчаяния он уже поверг наземь ланкастерское знамя и прорубил себе дорогу к своему сопернику, но тут он пал, подавленный массой врагов. Его корону по окончании сражения нашли лежащей возле куста шиповника и возложили на голову победителя.

Со вступлением на престол Генриха VII закончился длинный период кровавых междоусобиц. Брак его с Елизаветой объединил две враждующие линии, а единственных опасных соперников, племянников Эдуарда IV, унесла смерть. Однако двум замечательным самозванцам удалось поднять сильные восстания; это были мнимые граф Уорвик и герцог Йоркский, младший из сыновей Эдуарда IV. Первого поражение превратило в поваренка королевской кухни; второй (Перкин Уорбек), после ряда странных приключений и признания его притязаний королями Шотландии и Англии, а также его названной теткой герцогиней Бургундской, был взят в плен и спустя четыре года повешен в Тайборне. Восстание только яснее доказало силу, какую придал новой монархии произошедший в военном искусстве переворот. Изобретение пороха разрушило феодализм. Рыцарь на коне и в тяжелом вооружении уступил место простому пехотинцу. Крепости, недоступные осадным орудиям средневековья, рушились под огнем новой артиллерии. Хотя порох был в употреблении уже со времени битвы при Кресси, но, в сущности, он стал успешно применяться в военном деле не раньше вступления на престол дома Ланкастеров.

Это немедленно изменило способ ведения войны. Войны Генриха V состояли из осад. «Последний барон», как живописно называли Уорвика, полагался главным образом на свой артиллерийский парк. Артиллерия же решила дело при Бэрнете и Тьюксбери и принесла Генриху VII победу над окружавшими его грозными опасностями. Действительно, эта перемена придала короне почти непреодолимую мощь. В средние века достаточно было крупному барону бросить клич, как сразу же поднималось грозное восстание. Крестьяне и вассалы вынимали свои луки из углов, рыцари пристегивали свое оружие, и через несколько дней трону уже грозила целая армия. Но теперь без артиллерии она была беспомощна, а единственный артиллерийский парк страны был в распоряжении короля. Сознание своей силы и позволило новому государю спокойно вернуться к политике Эдуарда IV. Однако происхождение заставило его обосновать свои права на престол в парламенте. Не ссылаясь ни на право наследования, ни на завоевания, палаты просто постановили, «что корона должна принадлежать царственной особе их государя, короля Генриха VII, и от него переходить к его законным наследникам». Впрочем, он настойчиво следовал политике Эдуарда IV, так что в течение последних 13 лет его царствования парламент созывался только два раза.

Рис. Генрих VII.

Главным стремлением короля было собрать такую казну, которая избавила бы его от необходимости обращаться за помощью к парламенту. Основу королевской казны составляли субсидии, назначенные для ведения войн, от которых Генрих VII уклонялся; затем она пополнялась возобновлением забытых претензий короны, взысканием штрафов за владение забытыми ленами и массой мелких вымогательств. Любимый министр короля придумал такой прием, получивший название «вил Мортона»: от людей, живших прилично, он требовал взносов в казну на том основании, что их богатство несомненно, а от живших скромно под тем предлогом, что бережливость их обогатила. Еще большие суммы были взяты с тех, кто принимал участие в восстаниях, прерывавших царствование короля. Все эти старания были так успешны, что Генрих VII мог оставить своему преемнику казну в два миллиона.

То же подражание политике Эдуарда IV заметно и в гражданском правлении Генриха VII. Хотя сила аристократии и была сломлена, но все еще оставались лорды, за которыми он следил с ревностным вниманием. Их сила состояла в толпах буйных слуг, кишевших вокруг их замков и готовых, в случае восстания, образовать войско, тогда как в мирное время они являлись виновниками насилия и нарушений закона. Особым законом Эдуард IV предписал роспуск подобных военных свит, и Генрих VII с чрезвычайной строгостью настаивал на исполнении этого. При посещении графа Оксфорда, одного из преданнейших сторонников ланкастерского дома, король нашел выстроенными для приема два длинных ряда ливрейных слуг. «Благодарю Вас, лорд, за Ваш радушный прием, сказал Генрих VII при прощании, — но я не могу допустить нарушения моих законов на моих глазах. Мой прокурор побеседует с Вами». Граф был очень доволен, что отделался штрафом в 10 тысяч фунтов.