В этой борьбе Нортумбрия сразу приобрела такую силу, которая не допускала никакого соперничества. В правление Этельфрида, наследовавшего в 593 году Этельрику, дело покорения других племен быстро продвинулось вперед, и после большого сражения при Дегзастане в 603 году силы северных бриттов были настолько сломлены, что Нортумбрия распространила свое владычество от Гумбера до Форта. Вдоль западного берега Британии находились еще непокоренные королевства Стратклайд и Кумбрия, тянувшиеся от реки Клайд до реки Ди, и маленькие британские государства, занимавшие местность, которая ныне называется Уэльс. Границей между ними был Честер, который и стал для Этельфрида первым пунктом нападения. В монастыре Бангор, в нескольких милях от этого города, собралось две тысячи монахов, которые после трехдневного поста и молитвы последовали за британской армией на поле битвы. Этельфрид, глядя на дикие жесты и простертые к небу руки этой странной компании, принял их за волшебников. «Носят они оружие или нет, но они наши враги, раз они взывают к своему богу против нас», — сказал он своим войскам, и в последовавшей битве монахи пали первыми.
Теперь британские королевства были, безусловно, отделены друг от друга, так как победой при Дергаме вестсаксы совершенно отрезали Девон и Корнваллис от остальных местностей, населенных бриттами, а победа Этельфрида при Честере разделила и эти местности на две части, т.е. отделила бриттов Уэльса от бриттов Кумбрии и Стратклайда. С этого времени войны бриттов с англами сменились войнами Нортумбрии против Кумбрии и Стратклайда, Мерсии — против современного Уэльса, Уэссекса — против британской земли, простиравшейся от Мендина до Ландсенда. Честерская победа имела большое значение для всей Англии. Она возбудила в Этельфриде честолюбивые мечты по отношению к южной границе его королевства, где в то время король Восточной Англии Редволд утвердил свое владычество над народами Средней Британии.
Внезапная смерть Этельфрида отсрочила на время неизбежную борьбу между Нортумбрией и Восточной Англией. Объявив войну Редволду, приютившему у себя бежавшего из Нортумбрии Эдвина, Этельфрид погиб в битве при реке Айдль. Вступивший после него на трон Нортумбрии Эдвин правил королевством так же энергично, как и Этельфрид. Покорив пиктов и бриттов, он привел к покорности англов Средней Британии и заключил тесный союз с Кентом, благодаря чему среди английских завоевателей Британии остались независимыми одни лишь вестсаксы, да и то ненадолго, ибо анархия и внутренние распри скоро позволили Нортумбрии завоевать и это последнее независимое королевство. Существует записанный еще Бедой рассказ, дающий некоторое понятие о ярости борьбы, завершившей завоевание Нортумбрией юга Британии: однажды Эдвин принимал на Пасху некоего Эймера, прибывшего послом от уэссекского короля. Во время аудиенции Эймер внезапно вскочил, выхватил из-под платья кинжал и бросился на нортумбрийского повелителя. Лилла, один из королевских воинов, успел закрыть короля своим телом, но удар был настолько силен, что достиг Эдвина, пройдя даже через тело Лиллы.
Король, однако, оправился от своей раны и пошел в поход на Уэссекс. Он перебил всех сопротивлявшихся его власти и победоносно вернулся в свою страну. Могущество Нортумбрии достигло апогея, и Эдвин принялся за дело гражданской организации своего государства, — обстоятельство, показывавшее, что время простых завоеваний уже миновало. Насколько успешно повел это дело Эдвин, показывает сложившаяся в то время поговорка: «При короле Эдвине женщина с ребенком могла пройти безопасно от края до края его королевства». Сообщение было действительно вполне безопасно, находившиеся по дороге источники были обозначены вехами, и у каждого из них находилась для удобства жаждущих путников медная кружка.
Смутное предание о римском прошлом бросало последние лучи славы на эту новую империю англов, и часть этого прошлого, без сомнения, возвратилась вместе с наступившим миром. Королевский штандарт из пурпура и золота развевался перед Эдвином, когда он объезжал свои владения, а копье с султаном из перьев — римская «tufa» — всегда предшествовало его прогулкам по улицам. Повелитель Нортумбрии приобрел в Британии такую власть, какой не пользовался еще ни один английский король. К северу его государство простиралось до Форта и замыкалось городом, названным в честь короля городом Эдвина — Эдинбургом. На западе он был властелином Честера, а сооруженный им флот подчинил ему острова Энглези и Мен. Все области к югу от Гумбера, кроме Кента, также признавали его суверенитет, да и сам Кент был тесно связан с Нортумбрией женитьбой Эдвина на сестре кентского короля.
Вместе с этой королевой прибыл из Кента в Нортумбрию Паулин, один из спутников Августина; согбенная фигура, орлиный нос и черные волосы, обрамлявшие худое и истомленное лицо прибывшего, долго помнили северяне. Вскоре королеве и Паулину удалось обратить Эдвина в христианство, и «мудрецы» (wise men) Нортумбрии стали часто собираться, чтобы поговорить о новой вере. Для более тонких умов прелесть христианства заключалась в некотором свете, который оно проливало на тайну жизни, на мрак прошедшего и будущего. «Жизнь человеческая, о король, — воскликнул один из эльдорменов, — подобна воробью, влетевшему в теплую залу, где ты сидишь у пылающего огня, в то время как на дворе идет дождь и бушует буря; воробей влетает в одну дверь, остается на миг в свете и тепле и затем, вылетая в другую, исчезает во мраке, из которого перед тем прилетел. Не точно ли так же созерцаем мы всего лишь один миг и жизнь человека, но что предшествовало, что последует за ней, то нам неведомо? Если новое учение откроет нам хоть что-нибудь об этом, то мы примем его». На большинство толпы, однако, всегда влияют более грубые аргументы. «Никто из твоего народа, Эдвин, не почитал богов усерднее меня, — проговорил, обращаясь к королю, жрец Койфи, — но существует много людей, гораздо богаче и счастливее меня. Если бы эти боги имели какую-нибудь силу, то они помогали бы своим служителям», — с этими словами Койфи вскочил на коня, ударил копьем в священный храм при Годмангеме и вместе с остальными «мудрецами» принял веру своего короля.
Но вера Одина и Тора не могла исчезнуть без борьбы. Со смертью Этельберта начались выступления против христианства даже в самом Кенте. Король Восточной Англии Редволд счел уместным служить одновременно и Христу, и старым богам, и в его государстве христианские и языческие алтари стояли рядом в одном и том же храме. Молодые короли восточных саксов ворвались однажды в церковь, где епископ лондонский Меллит причащал народ, с криками: «Дай нам белого хлеба, который давал нашему отцу Сабе!», — и когда епископ отказал, изгнали его из государства. Реакция на некоторое время приостановилась после принятия христианства Эдвином, но вдруг в защиту старых богов выступила Мерсия. При Эдвине это королевство было подчинено Нортумбрии, но ее король Пенда увидел в возрождении старой религии средство снова завоевать независимость. Этот король добился весьма значительного могущества Мерсии, подчинив своей власти Среднюю Англию до Лейстера, Южную Умбрию и Линдисвар и даже отняв у Уэссекса его владения по Северну; и хотя после смерти Пенды эти области опять отделились на какое-то время от Мерсийского государства, тем не менее под именем Мерсии теперь уже понималась совокупность всех этих земель. Но даже с такими силами Пенде было опасно соперничать с Нортумбрией, и потому он решился, воспользовавшись прекращением борьбы между англами и бриттами, вступить в союз с валлийским королем Кадваллоном для совместных действий против Эдвина.
Оба войска сошлись при Гетфильде, и в произошедшей там битве войска Эдвина были разбиты, а сам он убит. Смерть Эдвина вызвала в Нортумбрии борьбу партий, которой и воспользовался Пенда в своих честолюбивых целях. Чтобы довершить завоевание Средней Британии, он прежде всего обратил свое оружие против Восточной Англии, которая тем временем от странной смеси религий, господствовавшей в ней при Редволде, обратилась к чистому язычеству; этот порядок вещей, однако, продержался недолго, и новая религия снова восторжествовала при короле Сигеберте. Испугавшись могущества Пенды, Сигеберт променял престол на монастырь, но при известии о нашествии неприятеля народ принудил своего короля покинуть келью, так как существовало убеждение, что присутствие Сигеберта принесет армии милость неба.
