Но двадцать лет сделали свое дело и очистили ряд приходов. В 1579 году королева почувствовала себя достаточно сильной, чтобы в первый раз настоять на общем подчинении «Закону о единообразии», а строгий надзор Паркера и епископов обеспечил в духовенстве, занявшем места умерших священников, как внутреннее, так и внешнее согласие с установленной церковью. Новые священники по вере и учению были не просто протестантами, а крайними протестантами. Прежние ограничения проповеди были незаметно устранены, и рвение новых служителей выявилось в постоянных поучениях, изменявших в их духе религиозные идеи нового поколения. Но сильнее поучений влиял их характер. При Генрихе VIII священники были в основном люди невежественные и распутные, а духовные особы, поставленные жадными протестантами при Эдуарде VI или в первые годы царствования Елизаветы, по характеру были еще хуже своих соперников. Но энергия ряда примасов, поддерживаемых общим подъемом усердия и нравственности в ту эпоху, сделала свое дело, и к концу царствования Елизаветы нравственный характер и общественное положение духовенства очень изменились.
Теперь в рядах священников можно было найти ученых вроде Гукера. Крупные скандалы, позорившие духовенство как корпорацию, большей частью исчезли. В царствование Елизаветы пуританскому памфлетисту было уже невозможно обвинять священников в пьянстве и распутстве, в чем протестантские памфлетисты могли обвинять духовенство времен Генриха VIII. Влияние духовенства находило себе поддержку в общем подъеме духовной жизни. Мы уже видели первые ростки новой литературы, высшими представителями которой должны были явиться Шекспир и Бэкон. Грамматические школы распространяли новые знания и духовную энергию в средних классах и среди сельского дворянства. Атмосфера университетов — лучший показатель состояния всей нации, в царствование Елизаветы совершенно изменилась. В его первые годы Оксфорд был «гнездом папистов», отправлявшим своих лучших учеников в католические семинарии. В его конце университет стал очагом пуританства, где безраздельно господствовали строжайшие учения Кальвина.
Это движение было, несомненно, ускорено политическими событиями эпохи. В правление Елизаветы верность королеве среди англичан все более становилась страстью, а булла о низложении поставила папу Римского во главе врагов королевы. Заговоры, кипевшие вокруг Марии Стюарт, ставились в вину папе; он, как было известно, побуждал Францию и Испанию вторгнуться в еретическое королевство и завоевать его; вскоре ему предстояло благословить Армаду. С каждым днем для католика становилось труднее примирять католицизм с верностью королеве или преданностью стране; масса людей, руководящаяся скорее чувством, чем рассудком, постепенно переходила на ту сторону, которая, каковы бы ни были ее религиозные взгляды, защищала патриотизм и свободу против угнетения, Англию — против Испании. Новый толчок был дан этому постепенному повороту в религиозных мнениях жестокостями, которые ознаменовали торжество католицизма на материке. Ужасы казней Альбы или Варфоломеевской ночи в Париже оживили воспоминания о казнях Марии Тюдор. Повесть о страданиях протестантов была рассказана с чудесным пафосом и живописностью Джоном Фоксом, изгнанником в эпоху преследования; его «История мучеников» публично читалась в церквях по королевскому приказу и оттуда книга перешла на полку любой английской семьи. Первыми приняли учение Реформации торговые классы городов, но их протестантизм превратился в страсть, когда беглецы с материка принесли в лавки и на площади рассказы о притеснениях и казнях. Тысячи нидерландских беглецов нашли себе убежище в «Пяти портах», треть купцов Антверпена появилась на новой Лондонской бирже, церковь французских гугенотов нашла себе все еще хранимое ею место в склепе Кентерберийского собора.
В своей церковной политике Елизавета больше всего рассчитывала на время, и время, как известно, оправдало ее ожидания. Ее система компромисса в области учения и богослужения, постепенной замены умерших священников протестантскими служителями, принуждение диссидентов штрафами по крайней мере к внешнему согласованию с государственной церковью и к присутствию при ее службе, — политика, которой, без сомнения, содействовали описанные нравственные влияния, — все это постепенно изменяло религиозное положение Англии. Но упадок католицизма вызвал новый подъем католического фанатизма, который, отчаявшись в помощи католических государей, стал теперь сам готовиться к жестокой борьбе с ересью. Доктор Аллен, ученый, удаленный из Оксфорда согласно «Акту о единообразии», предусмотрел последствия вымирания католического духовенства в Англии и учредил для его пополнения семинарию в Дуэ. Новому заведению оказали щедрую поддержку католические пэры, а поток беглецов из Оксфорда и грамматических школ Англии предоставил ему питомцев, и вскоре оно уже отправляло на берега Англии «семинарских священников»; как ни мало их было сначала, но их присутствие сразу дало себя знать приостановкой постепенного примирения католического дворянства с английской церковью.
Ничто не могло быть неприятнее для Елизаветы, а сознание опасности еще усиливало ее гнев. Буллу о низложении она приняла за объявление войны со стороны папства, а новых священников не без основания считала его политическими агентами. Сравнительно слабое преследование католиков в начале ее царствования происходило отчасти из сочувствия и потворства дворян, действовавших в качестве мировых судей, но еще более — из религиозного равнодушия королевы. Но «Тест-акт» отдал магистратуру в руки протестантов, а когда Елизавета от равнодушия перешла к подозрению, а от подозрения — к страху, она стала меньше сдерживать окружавших ее ханжей. Покидая Юстон Холл, который она посетила в одну из поездок, королева выразила его владельцу, молодому Руквуду, благодарность за прием и дала ему поцеловать руку. «Но господин камергер, отлично зная, что Руквуд был наказан за непосещение церкви, призвал его к себе и спросил, как он осмелился, не имея права находиться в обществе христиан, показаться на глаза королеве, затем сказал, что ему место в кандалах, запретил являться ко двору и велел подождать приговора Совета». Совет приговорил его к заключению в Норвичской городской тюрьме, а семеро других дворян были очень счастливы, что отделались только домашним арестом. Страх королевы отозвался паникой во всем народе. Несколько священников, прибывших из Дуэ, молва превратила в армию папских эмиссаров, присланных сеять в стране измену и мятеж. Для отражения новой опасности был созван парламент, членов которого, за исключением немногих католических пэров, действие «Тест-акта» превратило в чисто протестантское собрание, и он объявил изменой высадку этих священников и их укрывательство.
Закон оказался не пустой угрозой: казнь Кетберта Мэна, молодого священника, арестованного в Корнуолле с буллой о низложении при нем, показала ожесточенный характер борьбы, которую готовилась начать Елизавета. Однако она была далека от мысли о религиозном преследовании; она гордилась своим невмешательством в вопросы совести. Официально защищая ее политику Сесиль объявлял свободу богослужения несовместимой с религиозным порядком, но в то же время смело доказывал право каждого англичанина на полную свободу религиозных взглядов. С современной точки зрения, политика, объявлявшая всякого католического священника предателем, а всякую католическую службу — изменой, представляется, пожалуй, даже более возмутительной, чем открытое преследование; но в основу своей репрессивной системы королева положила чисто политические мотивы, что являлось первым шагом к терпимости. Если Елизавета и преследовала католиков, то она была первым государем Англии, почувствовавшим, что обвинение в религиозной нетерпимости ложится пятном на его управление.
Нельзя отрицать того, что новые миссионеры действительно были серьезными политическими врагами. Аллен был неутомимым заговорщиком, деятельность его священников должна была помогать осуществлению нового плана завоевания Англии. Теперь к их усилиям присоединились старания иезуитов. Несколько отборных оксфордских изгнанников вступили в орден иезуитов, члены которого уже прославились своей слепой преданностью воле и приговорам Рима; двое самых способных и красноречивых из этих изгнанников, Кампиан и Парсонс, были выбраны главами иезуитской миссии в Англии. Сначала их успех был поразительным. Желание послушать Кампиана было так велико, что, несмотря на угрозы правительства, он, почти не скрываясь, мог проповедовать перед большой аудиторией в Смитфилде. Из Лондона проповедники, переодетые начальниками или слугами, иногда даже в рясе англиканского священника, разъезжали по многим графствам, и всюду, где они показывались, оживало рвение католического дворянства. Во главе списка вельмож, возвращенных к старой вере этими странствующими апостолами, стояло имя лорда Оксфорда, зятя Сесиля и самого гордого из английских пэров.
