Корабельников подчинился. Да и другого выхода не было. Если бы он без спроса покинул конспиративную квартиру, то белогвардейцы, заподозрив неладное, снялись бы с места и рассеялись. «Не спеши, — твердил Володя себе, — не горячись». Сейчас, когда он проник в организацию, надо действовать четко и осмотрительно.

План, который выработал Улыбышев, состоял в следующем. Романов и группа выделенных для обеспечения его безопасности офицеров-мономаховцев, должна была пробраться на Украину под видом солдат, возвращавшихся с фронта. Фальшивые паспорта были уже заготовлены на всех. Маршрут пролегал по Брянщине, где «Орден мономаховцев» в разных местах по пути следования к границе имел несколько явок. Через Украину, оккупированную кайзеровскими дивизиями, планировалось пробраться в Румынию и дальше — в Швейцарию.

Уже немало офицеров из Москвы орден переправил на Украину и на Дон, в белые войска. Высокородного Романова руководитель организации подполковник Улыбышев имел намерение сопровождать лично. В этом он видел для себя и немалые выгоды. Но, как человек осторожный и дальновидный, хотел заручиться санкцией штаба организации, ее верхушки…

Наступило утро. Корабельников, всю ночь не сомкнувший глаз, делал вид, что читает книгу. Неподалеку от него на кресле-качалке в своей излюбленной позе полулежал Мещерский и, перебирая струны гитары, чуть слышно напевал:

Время от времени кто-нибудь из них подходил к окну и выглядывал на улицу: все ли там спокойно.

В другой комнате, в гостиной, — квартира принадлежала балерине Большого театра Приятновой — сидело человек шесть заговорщиков. Хозяйка занимала Романова великосветской болтовней. Гость вяло поддерживал разговор, лицо его ничего не выражало, видно, ему было не по себе. Вещевой мешок с драгоценностями лежал у его ног.

— Слухи о том, что царя перевели из Тобольска в Екатеринбург, подтверждаются, — с горестным вздохом произнесла балерина. — Вместе с семьей. Господи, что будет с Россией!

— Да, — безучастно отозвался Романов. — Это что, хуже для него или лучше? Как вы думаете, что бы это значило?

Поручик императорской гвардии Мика Шеффер предавался воспоминаниям. Картавя, захлебываясь, он рассказывал Улыбышеву о какой-то умопомрачительной попойке на царской охоте:

— Коньяк, скажу я вам! Три глотка, и с каблуков долой. Клянусь честью!

Улыбышев слушал вполуха. Он тоже нервничал. Достав карманные часы, подполковник щелкнул крышкой и недоуменно произнес:

— Что это с Севским? Всегда был точен…

— Явится, — беспечно сказал Шеффер, горя желанием продолжить повествование о царском кутеже. — Какие-нибудь домашние неурядицы. На чем, бишь, я остановился?..

Прошло еще минуты три. Улыбышев старался сохранить спокойствие, но теперь его все настораживало: шаги случайного прохожего, ребячий возглас, чей-то свист. В опоздании Севского крылось что-то неладное. Не дослушав Шеффера и не извинившись перед ним, Улыбышев встал, подошел к Романову и, почтительно склонившись, шепнул ему на ухо, что пора уходить.

Романов с неожиданной для его комплекции живостью вскочил с места, засуетился:

— Да, да. Идемте.

— Вас проводят до Дорогомиловской заставы. Я туда скоро приду…

По знаку Улыбышева подошел низкорослый черноволосый мономаховец со скуластым лицом. Улыбышев тотчас же приказал ему отвести Романова к Дорогомиловской заставе и там дожидаться его, Улыбышева. Офицер кивнул головой. Романов и черноволосый офицер, ни с кем не простившись, поспешно удалились.

Все недоуменно переглянулись. Шеффер спросил:

— Что все это значит?

Улыбышев собрался сказать, что в целях конспирации всем нужно расходиться, как вдруг послышались три условных стука в дверь. Хозяйка пошла открывать. Донесся знакомый голос штабс-капитана Севского, члена штаба ордена.

Севский вошел быстро. Он был бледен, русые пряди волос рассыпались по лбу. Его обступили со всех сторон. Он перевел дух и с усилием произнес:

— Нас предали, господа! В нашу организацию проник чекистский разведчик. Тот, кого мы принимали за связного Добровольческой армии, подставное лицо. Настоящий связной, лицеист Дмитрий Ягал-Плещеев, находится сейчас у меня в доме…

— Как?!

— А вот так, — со злорадством ощерился Севский. — Узнал чисто случайно. На рассвете ко мне явилась Катя Коржавина, дочь моего покойного сослуживца, военного инженера. Я эту девушку хорошо знаю. Она попросила приютить на двое-трое суток Дмитрия Ягал-Плещеева…

Шеффер, выхватив пистолет, молча ринулся к дверям комнаты, в которой находился мнимый связной. Но его приковал к месту повелительный окрик Улыбышева:

— Вы с ума сошли! Спрячьте оружие.

И молодой чекист и Мещерский, находившиеся на дежурстве в угловой комнате, услышали, что кто-то пришел, взволнованный шепот. Оба встали. Переглянулись. Володя сделал было шаг по направлению к двери, но его удержал Мещерский, давая знать, что ему следует оставаться на посту, продолжать наблюдение. Мещерский отворил дверь и вышел в гостиную.

Корабельников остался один. Прислушался. По обрывкам фраз понял, что произошло. Что же делать? Это нужно решать без промедления. Ворваться в гостиную и потребовать сложить оружие? Да их, мономаховцев, в гостиной человек шесть. Все вооружены, все отлично стреляют. Страха он не испытывал, мог смело ринуться в бой. Но удержался, сообразив, что цель достигнута не будет: уцелевшие мономаховцы разбегутся, операция провалится.

Нет, надо выиграть время. Может быть, товарищи знают, где он сейчас находится, и с минуты на минуту нагрянут сюда. И Володя Корабельников, держа зажатый в руке наган, но не вынимая его из кармана, переступил порог гостиной.

Мономаховцы оторопело уставились на него. Никто не шелохнулся. Все были взбешены до крайности, кажется, вот-вот сорвутся, сомнут, растопчут. Сам удивляясь тому, что голос его звучит так спокойно и уверенно, Корабельников произнес:

— Господа, я случайно услышал ваш разговор. Вам сказали, что я самозванец. Это ложь! Никакой двоюродной сестры у меня нет. Это какая-то странная выдумка или провокация…

Севский и Шеффер нервно дернулись, как перед прыжком. Корабельников предостерег:

— Не вздумайте на меня набрасываться. Я буду обороняться, наган при мне. Я не хочу быть зарезанным как ягненок. Стрельба привлечет сюда чекистов… А я прошу настоящего суда чести. Нужно разобраться и выяснить, кто же является Лжедмитрием.

Улыбышев опешил. На минуту он усомнился в том, что перед ним чекистский разведчик. Человек, сохранивший способность шутить в такую опасную минуту, должен был чувствовать свою правоту.

— Мы готовы вас выслушать, — отрывисто произнес он.

Корабельников взорвался:

— Но где, где доказательства того, что я не тот, за кого себя выдаю? Я хочу выслушать обвинителя!..

Обернувшись к Севскому, Улыбышев приказал:

— Расскажите, что вам известно. И пожалуйста, покороче.

— Катя Коржавина, — начал Севский, — чистосердечно мне рассказала, что ее кузен Дмитрий Ягал-Плещеев служил в Добровольческой армии и приехал в Москву с каким-то заданием. По дороге заразился тифом, и она устроила его в Нарышкинской больнице. Из больницы лицеист, когда миновал кризис, бежал. Опять заявился к своим родичам. Но Катя Коржавина у себя его оставить не могла, так как опасалась обыска. Я дал согласие, и через час Катя привела этого несчастного юношу ко мне домой. Во время первой же беседы со мной лицеист подтвердил рассказ Кати, сообщил, кто он такой, зачем приехал в Москву, рассказал о задании…

— Странная и довольно подозрительная история, — презрительно пожал плечами Корабельников. — Какие у вас доказательства, что молодой человек, которого вам подсунули, не является чекистским разведчиком? А если перед ним поставили цель проникнуть в офицерскую организацию? Воспользовались услугами гимназистки…