Он шел по городу пешком, потому что не было денег на билет. Было морозно, но он не чувствовал холода, как не чувствовала его вчера смуглая незнакомка. Так же как и она вчера, он не застегнул пальто.

Ветер трепал полы, шарил по бокам, он поворачивался спиной, делал несколько шагов задом наперед и снова весело шагал к центру.

Сегодня он прошел наконец на запрещенный красный свет, и будущее уже не казалось ему таким мрачным.

Ах, эти неласковые и внешне недоступные! Как скупы на слова и как щедры на действия! Он еще не знает, что искушенные русские сердцееды весьма ценят такой тип соотечественниц и называют их «тихариками».

— Пойдем вместе, я боюсь в туалет одна, — сказала под утро.

Оделся, вышел с ней в темную стужу. Она не пошла в будочку, обшитую фанерой. Присела рядом у него на глазах, по-бабски чувствуя, что ее поза не только не вызовет у него отвращения, но и возбудит необыкновенно. Растопила снежок и побежала в дом.

Михаэль зашел следом и сел на край тахты.

— Ты чего не ложишься? Рано еще. Ложись.

— У меня пропали деньги из кармана.

— Ты хорошо поискал?

— Лучше нельзя. Я их положил вчера в задний карман и застегнул пуговицу.

— Это Бугаевский, — уверенно заключила смуглая.

— Че ты на него волокешь? — Блондинка приподнялась на локтях. — Может, это Красуля взял?

— Волоку, потому что знаю. Красуля ушел раньше, чем мы легли, а Бугаевский давно уже крысятничает. Ему за это шнобель уже ломали. Следующий раз вообще убьют. Шурохался тут ночью.

Михаэль вспомнил. Вспомнил, где слышал так взволновавший его вчера голос. Этот голос пел в такси с зеленоглазой спутницей: «Гоп-стоп! Теперь пощады не проси».

Встал со словами: «Гоп-стоп, штинкер![27] Теперь пощады не проси».

Вошел в спальню. Светало.

Рыжая лежала на руке кавалера. Тускло отражала скудный свет за окном массивная печатка. Бугаевский храпел с открытым ртом.

Михаэль стоял в головах. Лежачего бить нельзя. Но очень заманчиво разбудить и размазать по стене. А вдруг не он?

Брезгливо взял его брюки, хотел проверить карманы, подержал в руках и повесил на спинку стула. Нет, он не будет шарить по чужим карманам, иначе чем он будет отличаться от них, шакалов? Он поступит иначе. Он снимет ворованное с руки грабителя, а утром — либо деньги назад, либо не получишь перстень.

Освободил без труда худой палец от украшения, убедился, что Бугаевский не проснулся, и вышел из спальни.

— Спят еще? — Смуглянка курила в постели.

— Как убитые.

— Еще бы! Столько выжрали вчера.

— Утром спрошу.

— Утром он слиняет и не появится, пока все не просадит.

— От меня не убежит, — сказал Михаэль чуть громче, чем требовалось.

Прилег рядом, шепнул смуглянке на ухо: «Заметишь, что крадется к выходу, молчи».

Проснулся от ее толчка. Нетвердо ступая, Бугаевский крадучись пересек комнату, оглянулся, снял с вешалки пальто и вышел, не затворив плотно дверь.

— Даже дверь не закрыл. Думал, что хлопнет. Разбудить побоялся. Чо ты его не остановил?

— А я его сейчас догоню.

Быстро оделся, вышел на улицу, увидел стремительно удалявшуюся фигурку Бугаевского, сказал негромко: Sehr gut[28], — и повернул в другую сторону.

«Дорого бы я дал, — думал Михаэль, увидев вдали золотые купола церкви и направляясь к ней, — чтобы увидеть его харю, когда он купит на мои деньги водку и закуску, расскажет, бахвалясь, таким же, как он, ворюгам, как очистил карманы у заезжего лоха, нальет, возьмет стакан и обалдеет, не обнаружив на пальце кольца. Сначала он решит, что потерял перстень во сне. Но вернуться тотчас же и перерыть постель не сможет, потому что побоится меня. Когда же он все-таки придет на малину, захватив для страховки парочку пьяных мордоворотов с кастетами, и не обнаружит в постели пропажу, он заподозрит в преступлении рыжую подругу и затаит на нее падло. Очень интересно».

Михаэль остановился перед церковью. Солнце еще не взошло, но первые лучи уже освещали самый верх купола, и он горел ярким огнем, слепя глаза.

Красота какая! Как получилось, что русские зодчие, позаимствовавшие у немцев слово kuppel[29], догадались его позолотить? Что-то такое вчера пел магнитофон: «Золотые купола душу мою радуют, а то не дождь, а то не дождь — слезы с неба капают». И еще что-то волнующее и берущее за душу: «Дом казенный предо мной, да тюрьма центральная. Ни копейки за душой, да дорога дальняя». Черт побери, это же про него пели. Но зачем он чертыхается у святого места? Вон старушка перекрестилась, проходя мимо церкви. Нужно и ему осенить себя крестом. Обязательно нужно. Какую он заповедь сегодня нарушил? Du sollst nicht stehlen — ты не должен воровать. Как громоздко на немецком и как лаконично то же самое у русских: «не укради». Всего одно слово.

Он перекрестился и пошел дальше, продолжая катать в голове привычное: «у них», «у нас». Вспомнил, с каким азартом студенты из славянских стран разносили немецкий вариант Библии. Особенно вот это место из Екклезиаста: «…потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь». Скорбь, скорбь, скорбь… Он недавно использовал это слово для характеристики чего?.. Вспомнил! Скорбная улыбка у Любы. Славная, милая, добрая девочка. Но он отвлекся от темы. Фразу «…кто умножает познания, умножает скорбь» немцы переводят так: Wer viel lernt der muss viel leiden — кто много учит, тот должен много страдать. Студенты находили немецкое толкование библейского текста слишком упрощенным.

Умно осаживал темпераментных славистов профессор. Он выучил язык Пушкина и Достоевского самостоятельно, знал в совершенстве кроме русского еще четыре языка и не верил Святым писаниям.

«Чтобы объективно оценить качество и точность перевода первоисточника на немецкий, необходимо прочесть Ветхий Завет на иврите, а Евангелие — на греческом. — В этом месте профессор смиренно улыбался и добавлял не без ехидства: — Дать вам такое задание на летние каникулы?»

«Нет! — позорно капитулировала аудитория. — Не надо».

Летом было не до заветов. Впрочем, зимой тоже.

Навстречу шла девушка.

— Вы не подскажете, где можно купить перстень? — Михаэль умышленно спутал глаголы «купить» и «продать», ибо покупают золото люди обеспеченные, а продают — обедневшие.

Оглядела недоверчиво. Неужели нагрубит? Впрочем, после знакомства со смуглянкой он уже не стал бы воспринимать грубость столь трагично.

— В «Жемчужине».

— Это далеко?

— Спуститесь до первой остановки и доедете до Ленинградской площади. Там сами увидите.

— Спасибо, красавица.

Каким словом, метафорой, эпитетом лучше воспользоваться для определения душевного состояния человека, оказавшегося в чужой стране без денег, без документов, без визы, без крыши над головой, с ворованным перстнем в кармане, с мрачной перспективой быть посаженным в тюрьму за убийство, к которому подошел милиционер со словами «У вас есть паспорт?»?

Сказать, что похолодел от ужаса, побледнел, покрылся холодным потом, задрожал как осиновый лист, наделал в штаны?..

Михаэль зашел в ювелирный. Пошарил глазами по витрине. Отметил с удовлетворением, что двойник его перстня стоит ровно шестьсот рублей. «Ого! Пять месячных зарплат рядового инженера. Неужели камешки не стекло, а бриллианты?»

Подождал, когда освободится пожилая продавщица.

— Скажите, пожалуйста, где можно продать этот перстень? Жена подарила, а он мне великоват.

— А вон в конце коридора ювелир сидит.

Перед окошком кабинета с надписью «Ювелир» образовалась очередь.

Михаэль видел, как продавщица подозвала охранника. Не слышал, но знал, что говорят о нем. Ошибки быть не могло. Продавщица указала на него кивком. Конечно, на него, иначе зачем бы человек в милицейской форме направлялся в его сторону?