— Встречают! — спокойно ответил он. — Кита чуют!..
Вельбот мягко ткнулся носом в берег. Дюжина сильных рук протащили его дальше по гальке. Я спрыгнул прямо на морскую траву, которой здесь застлана прибрежная полоса. Кита стали вытягивать трактором на берег. Взбираюсь на пригорок и иду к дому. Там меня встречает Рытхэу. Он, как всегда, спокоен и немногословен.
— Ну как? — спрашивает. — Штука не для слабонервных?
— Да, это мужская вещь, — отвечаю я, устало присаживаясь на свою кровать.
В дверь комнаты входит старый Атык. За ним появляются Анос, Танат, Эйгук, Печетегын. А в окно я вижу: к дому пришел и предсельсовета Келы, а с ним многие и многие другие — женщины и мужчины в меховых одеждах, расшитых бисером.
— Сейчас начнется праздник кита, — сказал Атык.
Вскоре на площадке перед домом образовался круг. На середину круга вышел Атык. В руках он держал бубен. Старик был важен и сосредоточен. Взгляд его был направлен против голов собравшихся, куда-то в далекое далеко. Все замолчали, стало совсем тихо, только слышалось, как невдалеке волны бились о камень. И вдруг гортанный вскрик, удар бубна, а дальше…
Дальше я расскажу об этом стихами. Они здесь более уместны, чем проза. И главное, в них запечатлелась не только внешняя сторона увиденного мною в тот день, но и глубинное мое ощущение неповторимого зрелища.
Танец кита
Под крутыми небесами
Я в плену себя сыскал,
Под началом древней саги,
Белых волн и черных скал.
Из диковинного плена
Я в Москву к себе увез
Летний вечер Уэлена
С близким блеском дальних звезд.
Вечер тот был мною встречен
По дороге в никуда,
Был расцвечен этот вечер
В краски праздника кита.
Там тогда из бурь крылатых
Неизведанных времен
Появился старый Атык,
Словно дух явился он.
Дух охоты и веселья,
Среди нас он так возник,
Как в пиру на новоселье
Всех гостей заздравный крик.
Начиная песней пляску,
Перед сотней зорких глаз
Про кита завел он сказку
И о нас повел рассказ.
Жесты кратки,
Жесты четки,
Все — в сейчас и все — в потом.
Он в качающейся лодке,
Он в погоне за китом.
Море пело в пенной дымке,
За буруном шел бурун,
По киту — невидимке —
Бил невидимый гарпун.
Атык вдруг полуприметный
Поворот придал плечу —
И подбитый кит
Ракетой
В цирковую взмыл «свечу».
Тут ладони острым краем
Атык линию чертит.
— Отгребаем?..
— Отгребаем! —
Рядом с лодкой рухнул кит.
Возвращаемся с добычей.
К нам спешат со всех сторон…
Атык свято чтит обычай,
Отдает киту поклон.
Мы, мол, злобе были чужды,
Из нужды, мол, он убит…
Входит кит в людские нужды,
И людей прощает кит.
По спине прошли морозом
Непонятные слова…
Атык бубен бросил оземь,
Атык пот смахнул со лба.
В этой пляске, в действе странном,
Многозначном и простом,
Был он сразу океаном,
Человеком и китом.
Неуклюжий чужестранец,
Грубый мастер ладных дел,
Я на дивный этот танец
С дивной завистью глядел.
Это был мгновенный отклик,
«Гвоздь» на целых пять столбцов
С четким фото наших лодок
И с портретами гребцов.
В нем имел свое значенье
Каждый жест и поворот,
Он вставал как обобщенье
Тысяч ловель и охот.
Но его большая тема
Выходила за столбцы,
И несла нас вдаль поэма,
В незнакомые концы,
Где забытые дороги
Нас вели к забытым снам
И неведомые боги
Открывали тайны нам.
И была в нем суть раскрыта,
Смысл искусства воплощен
От времен палеолита
Вплоть до нынешних времен.
Я стал свидетелем редкостного в наши времена явления. Ученые называют первобытным синкретическим искусством такое, в котором еще слиты воедино танец, музыка и слово. В седой древности проросло семя, выбросившее вначале один крепкий стебель. Потом этот стебель превратился в большое и сильное дерево. Ветви его хоть и соприкасаются друг с дружкой, но каждая растет в свою сторону. Вы не ждете от Майи Плисецкой, чтобы она присоединила к своему танцевальному дарованию вокальные данные Галины Вишневской. Никто не требует от Давида Ойстраха, чтобы он сопровождал скрипичный концерт пением и пляской. Поэзия соседствует с музыкой, и есть поэты, читающие свои стихи под гитару. Но рассматривать их выступления как остаточные явления синкретического искусства вряд ли кому придет в голову.
Старый Атык, как это явствует из моего стихотворного описания, был не только танцором, певцом и музыкантом, но и творцом-сочинителем своего действа. Но творцом-сочинителем не в теперешнем значении этих слов. Рамки действа, его форма были установлены не им, а задолго до него, может быть тысячелетия тому назад. Он усвоил и перенял их от своих дедов, а те, в свою очередь, от своих. И общие, причем наиболее древние, элементы танца-действа он оставил без изменения, повторив их в многотысячный раз в таком виде, в каком он их когда-то перенял. Такими бесспорно древнейшими частями были, например, изображения очеловеченного океана и просьба о прощении, адресованная к убитому киту. Но вместе с тем Атык, как сказали бы мы сейчас, влил в старую форму новое содержание. Успев расспросить возвратившихся, как проходил промысел, он ввел в действо конкретный репортаж о данной конкретной охоте. И я видел, как вспыхивали от удовольствия глаза у Эйгука и Печетегына, когда Атык называл их имена и воспроизводил их облик в движениях. Весь его танец-песня был в этой части смелой и талантливой импровизацией, Атык в буквальном смысле слова «сочинял на ходу».
