Ни один киллер не станет встречаться с каким-нибудь журналистом, звездой местного разлива, или дамой полусвета. То есть, встретиться, конечно, может – почему нет? – но не для того, чтобы изливать свою ранимую душу случайному собеседнику, а исключительно для удовлетворения собственных надобностей: они ведь тоже общения хотят, и к славе вроде как приобщиться приятно, а симпатичной девушке – так если не душу, то несколько миллилитров генетического материала, к обоюдному удовольствию, излить вполне может…

И даже не потому он такой скрытный, что конспирацию соблюдает: просто слишком это тухлое дело, рассказывать про то, как ты душегубствуешь, за деньги отнимаешь жизнь у других людей. Ничего геройского и благородного в этом нет, и хвастать тут нечем.

Точно так же никуда не годится сказка о том, что киллер – это высшее звено в преступной иерархии, что он один из королей уголовного мира и все ему якобы завидуют, уважают, кланяются. Нет, на самом деле «мокродел» в криминальной среде – личность презираемая и осуждаемая, потому что вор – он всем понятен, он деньги в «общак» несет, потому и уважение, потому и в преступных мастях вор одно из первых мест занимает, а коронованный вор так и вообще первое!

А кто такой киллер? Это тот, кто берет деньги за кровь. Сегодня у тебя взял и врага застрелил, а послезавтра у врага возьмет и тебя застрелит. За что же его любить и уважать?! Не за что. Наоборот – друзья-товарищи «исполненных» фигурантов совсем другие к нему чувства испытывают. Недаром, если попадает такой в правильное общество, то очень быстро свою бурную жизнь заканчивает.

Когда новокузнецкие пацаны Костян и Гриня, поставившие под стволы весь цвет криминальной Москвы, оказались наконец в Бутырке, то грешные их жизни очень быстро оборвались, и адвокаты не помогли, и слабая доказательственная база (свидетелей, ведь, в таких делах не бывает) не спасла, и даже деньги на подкуп правосудия не сработали: правосудие, оно ведь, тоже разное бывает! Костян с верхней шконки упал, причем, судя по травмам, упал он раз пятьдесят. А что, бывает: раз залез на второй ярус неудачно, другой, потом во сне вскинулся – видно сон плохой приснился (а с другой стороны, откуда у убивца хорошим снам взяться?) – и снова грохнулся на бетонный пол… Короче, руки, ноги, ребра, позвонки поломал и все внутренности отбил, ну а с такими повреждениями жить вроде и не противопоказано, но никак не получается!

А Гриня, хотя и в другой «хате» содержался, но очень быстро последовал за корешем, только падал он не со шконки (куда годится, если в следственном изоляторе вдруг такие опасные кровати окажутся?), а как хитромудро пишут должностные лица дознания: «с высоты собственного роста». Мудреная фраза, по-разному ее можно понимать. То ли залез он сам себе на голову и оттуда бросился плашмя, то ли просто так: стоял, стоял – и ударился вдруг оземь со всей силы, как Финист-Ясный Сокол. Только тот в птицу превращался, а Гриня в труп оборотился. Не учел, видно, что бетонный пол и мать-сыра земля – со-о-о-вершенно разные вещи-то! А может, с первого раза не получилось в сокола превратиться, вот он и пробовал…

И третья легенда, которую надо развенчать: якобы за киллерами стоит мощный профсоюз. Это кореша, которые следят за тем, чтобы все было по правилам: и чтобы деньги киллеру отдали, и чтобы не обидел его никто, и уж чтобы, не дай бог, самого его в землю, рядом с заказанным, не положили. Тоже вранье это все. Поехал Еж в Тиходонск исполнять серьезный заказ, а назад не вернулся. Ну и что?! Прошла в определенных кругах информация, на Тиходонск стали коситься, другие мокроделы отказываются там работать. Ну, а кто поехал за Ежа отомстил? Никто. Убил его Гарик Речпортовский и сбросил в трюм стоящей на приколе баржи, крысам, они его до костей объели. Только через несколько лет гладкий скелет нашли. А с Гариком посчитался Боцман, и считался он не за Ежа, а за своего отца, которого Еж и исполнил. Вот теперь стоит Боцман перед своим диспетчером Лебедем, разговаривает на разные темы, хотя не знает, как этот разговор закончится – хорошо или плохо…

– В Рязани ты хорошо сработал, – говорит Лебедь одобрительно.

Он сидит в кресле на двадцать втором этаже своего пентхауза и смотрит через стеклянную стену на серую гладь Невской губы, даже в летнее время не вызывающей желания искупаться. Невзрачные, но мощные буксиры тянут в порт здоровенный круизный лайнер «Золотая принцесса» – многоэтажный, весь белый, праздничный…

Сидит Лебедь в хорошем спортивном костюме, прихлебывает виски из широкого стакана, смотрит на белый пароход и рассуждает вроде ни о чем. Похвалил Боцмана за хорошо выполненные заказы, спросил, как жизнь, какие новости, нет ли проблем. Потом вдруг неожиданно про Фому Московского заговорил: дескать, разжирел он непомерно, уже в «Гелендваген» свой бронированный скоро не влезет, придется ему специальный грузовик оборудовать, пусть в кузове ездит… Слушает его Боцман, кивает, а сам понимает, что неспроста о Фоме разговор зашел. И точно, через несколько фраз Лебедь так, вроде невзначай, спрашивает:

– Только у меня Фома Тиходонском интересовался. Сказал, одно дело ты там сделал правильно, а вот второе завалил. Ты мне объяснял там что-то, но я, честно говоря, уже и не помню…

Врет, конечно. Он даже мелочей не забывает, а тут речь об о-о-че-е-нь серьезном вопросе, об его, Лебедя, авторитете и его, Боцмана, жизни. А он без оружия – его все равно на входе отбирают. И даже страховки киллерской нет: обычно гранату под яйца привязывают, – там не очень старательно шарят: западло… А усики чеки сжимают, да еще пассатижами выравнивают, чтобы легко вышли, некоторые даже маслицем капают… И веревку от кольца в рукав пропускают, на запястье крепят – если резко руки поднять, чека выскочит и через три-четыре сукунды – ба-бах! И всех вокруг в клочья… Ну, и сам, конечно, с этими клочьями перемешаешься – не разберешь, кто есть кто… Так что это даже не страховка, а так – вроде морального удовлетворения… Только на фиг моральное удовлетворение на том свете? Ему его и на этом мало перепадает… И потом, когда столько жизней оборвал, то и к своей не так трепетно относишься. Безразличней, что ли… Так что, будь что будет…

– В мента промахнулся, – говорит Боцман. И вроде спокойный он внутри, как всегда, а голос напряженный. Понимает, что никакого профсоюза киллеров за ним нет, а у Лебедя профсоюзные активисты имеются: Окорок и Удав… Вроде, как из одной команды, а вон как смотрят: мигнет босс – и конец ему. Или петлю на шею накинут, или пристрелят. А ночью упакуют в мешок, спустят вниз на площадке для мытья окон да закопают, или утопят…

– Я ему в палец попал.

– В палец – это хорошо, – кивает Лебедь. – Только деньги-то были не за палец уплачены…

– Не за палец, – соглашается Боцман.

– А почему ж ты второй раз не попробовал? В более важный орган, чем палец? В голову, например, или в сердце? Да ты и сам знаешь…

Задумывается Боцман, не знает, что ответить. Правду сказать – курам на смех выставиться. Соврать можно, конечно, только у блатных на вранье далеко не уедешь. Только до сырой свежевыкопанной ямы. Думал, думал и решил правду говорить.

– Не смог я его сработать, – говорит он. – Не смог. Вся жизнь пробежала, и получалось, что этот мент – Лис, предупредить меня хотел, что отца мочкануть задумали. А я его не послушал. И потом он подсказал мне, кто навел киллера…

– Не ври, – криво улыбнулся Лебедь. – Это я тебе подсказал. Вроде просто тогда было. Человек ко мне из Дубая прилетел, в ночном аэропорту возле самолета мы с ним пять минут перетерли твою тему. Я ему всего один вопрос задал. Только за этот вопрос мне могли язык отрезать вместе с головой!

– Это я знаю, Лебедь, спасибо, – сказал Боцман. – Потому уважаю и ценю тебя, потому работаю безотказно. Сколько скажешь, столько и буду на тебя работать. Только Лис мне тоже услугу оказал. Он знал, что я приехал по душу этого гада – Гарика, а мешать не стал. Мне даже кажется, что он мне помог: уж слишком легко я к цели подошел. А то, что потом смог из Тиходонска уйти, так это сто пудов благодаря ему! Он ментяра хваткий: если бы захотел, схватил бы и жрал до тех пор, пока не заглотнул…