При этих словах оба мужчины так и впились глазами в Акулину. Известие, однако, особого впечатления не произвело – скорчила пренебрежительную гримасу, вскинула плечи.

– Нет, господа, вы точно вчера перебрали! Какое я имею отношение к вашим психам?

– Что посоветуешь?

– Похмелиться, блин!

Мужчины сглотнули вновь. Было уже ясно, что гримаса, исковеркавшая черты надменной Акулины, останется с ней навсегда. Равно как и окривевшие плечи.

Узнав, что его собираются воткнуть именно в курьёзы (официально рубрика называлась «За гранью культуры»), Егор Трофимович Вожделея нисколько не обиделся.

– Это всё равно, – кротко молвил он. – Главное, чтобы услышали.

Справедливо рассудив, что терять ему уже нечего, краткую беседу с божьим человеком провёл перед камерой сам Мстислав Оборышев. Вопросы в основном задавал натужно-игривые, внутренне обмирая при мысли о том, как он с нынешней своей рожей будет смотреться на экране.

Акулина Истомина рыдала в гримёрной.

Переснимать не пришлось. Внезапно подурневшая Маня, ассистент режиссёра, дала отмашку – и дамский любимчик Рудик отнял от окуляра ошеломительно мерзкую харю прожжённого альфонса и сутенёра. Обезумевшим взглядом Мстиша Оборышев обвёл присутствующих. Каких-нибудь пять минут назад все они выглядели вполне прилично, даже обаятельно. Теперь это была кунсткамера.

– Спасибо! – выпалил он, вскакивая. – У меня к вам, Егор Трофимович, ещё пара вопросов наедине… если позволите…

Выволок за рукав растерявшегося Вожделею в коридор, и следует сказать, очень вовремя, потому что из студии послышались уже первые вскрики.

– Так, – хрипло сказал Мстиша. – Вот ваш пропуск – и быстро на проходную!

– Но…

– Нигде не задерживайтесь! И вообще мой вам совет: на люди не показываться. Хотя бы пару дней… Да! Передача – в шесть тридцать по местному времени. Вообще-то в шесть ровно, но пока дело дойдёт до «загранки»… Шесть тридцать! Не пропустите…

Глаза его внезапно стали незрячи, и он снова оцепенел, представив, что стрясётся с телезрителями в эти самые шесть часов тридцать минут, когда истина безвозвратно уйдёт в эфир.

Домой Мстиша вернулся к восьми, изрядно выпив для храбрости. Несмотря на многочисленные заходы налево, жену свою он любил и со страхом гадал заранее, какая гарпия предстанет его глазам. Внешность у Светы, следует заметить, была самая невзрачная: серая мышка, воробышек. Что же с ней будет теперь? Акулину-то вон как перекривило!

Ключ упорно не желал вставляться в прорезь замка. Наконец хозяйка, не выдержав, открыла дверь сама – и трудно даже сказать, кто из супругов был поражён в большей степени. Вне всякого сомнения, передачу Светлана посмотреть успела, ибо перед Мстишей возникла на пороге маленькая хрупкая женщина ангельской красоты. Оборышев протрезвел от ужаса. Он почувствовал себя раздетым донага. Все его обманы, измены и заначки были теперь оттиснуты на физиономии и в комментариях не нуждались.

Пауза длилась и длилась.

– Боже… – с жалостью глядя на мужа, выдохнула волшебно похорошевшая Света. – Бедняжка ты мой… Сколько же вам приходится врать на этом своём телевидении!..

Трудно сказать, откуда и зачем берутся на белом свете порядочные люди, если их появлению естественный отбор, мягко говоря, не способствует. Но вот берутся откуда-то и даже иногда умудряются дожить до совершеннолетия, а то и до преклонных лет, хотя одному богу известно, чего им это стоит. Порядочный человек – публичная пощёчина обществу. Своим поведением он как бы опускает окружающих, напоминая им о том, кто они такие. Думается, именно поэтому Христос завещал творить добро втихомолку и ни в коем случае не напоказ. Иначе пришибут.

Естественно, что, стоило схлынуть первому потрясению, Оборышев почувствовал себя оскорблённым. Нет, но как вам это понравится: опять он весь в экскрементах, а она вся в белом! А уж наивное восклицание Светы и вовсе уязвило до глубины души. К счастью, Мстише хватило ума обиды своей не выдать и покорно испить горькую чашу до дна.

Светлана утешала мужа весь вечер, так что в конце концов он чуть ли не сам уверовал, будто поразившее его безобразье вызвано скорее профессиональными, нежели бытовыми проступками.

На следующее утро позвонил Авениру, сказался больным. Телефон отключил. Пил и смотрел телевизор. Вчерашний сюжет муниципалка прокрутила трижды. В полдень благолепный Вожделея и неподобный Оборышев возникли в столичных новостях.

А ближе к вечеру за Мстишей пришли.

Визитёров пожаловало двое, оба в штатском. Судя по их обличью, с истиной они тоже ознакомились: у той страхолюдины, что повыше, были глаза маньяка и рот садиста; у той, что пониже и потолще, – жабья физия похабника и сластолюбца.

Слава богу, Светлана к тому времени ещё не вернулась с работы.

– Как же это вы? – посетовал маньяк и садист, устремляя на Оборышева ласковый взор и словно бы видя уже собеседника в пыточной камере. – Опытный вроде работник – и так подставились…

Голос его показался знакомым.

«Подставился?.. – жёлчно подумал Мстиша. – Нет, ребята, не подставился – это я вас всех подставил! А то что ж мне, одному пропадать?..»

– В суд на вас подают.

– Кто?

– Вам всех перечислить?

– А-а… по какой статье?

– Да мало ли! За нанесение ущерба деловой репутации, за причинение вреда здоровью, за оскорбление чувств верующих…

Похабник и сластолюбец помалкивал с матерным выражением лица. Садист продолжал:

– Где вы раскопали вообще этого вашего Вожделею?

– Нигде. Сам пришёл.

– Но кто-то же его к вам направил?

– Авенир Аркадьич. Порекомендовал воткнуть в курьёзы…

– Вот как? – Двое переглянулись. – Ну, с Авениром Аркадьичем разговор будет отдельный. А вот вы…

– А что я?

– Нет, но предварительную-то беседу вы с Вожделеей проводили? И что же, не заметили после этого изменений в собственной внешности?

– Знаете… в зеркало я смотрюсь редко…

– Не свисти! – неожиданно посоветовал похабник и сластолюбец. – В зеркало он не смотрится! А в гримёрке?

– Даже и в гримёрке! Нет, ну… заметил, конечно, что скверно выгляжу…

Заврался, запутался, приуныл.

– Шуму много? – спросил он в тоске.

– Не то слово! С двенадцати часов народ как с цепи сорвался. Уровень преступности в два раза сиганул…

– Почему? – Мстиша оторопел.

– Красивых бьют.

– За что?!

– За то, что красивые!

Судорожным движением Оборышев выхватил сотовый телефон, но был пойман за руку.

– Кому?

– Жене!

– Она что? Тоже…

– Да!

Хватка разжалась. Связаться со Светой, впрочем, не удалось – шли короткие гудки. Застонав, Мстиша спрятал сотик.

– Собирайтесь, – сказали ему.

– Куда?

– К ответу, – исторг садист, осквернив и без того циничную мордень кощунственной ухмылкой. – Крови вашей жаждут…

– Ну да, конечно… – окончательно угасая, горестно помыслил вслух Мстиша. – Политики… бизнесмены…

– Политики? Бизнесмены? – хмыкнул маньяк. – Бизнесмены – это ещё полбеды. Да и политики тоже: как были уроды – так уродами и остались. А вот жёны олигархов…

– Ох-х… – болезненно выдохнул Оборышев.

– Вот именно, – мрачно подтвердил собеседник.

Привезли Мстишу отнюдь не в полицию, как он ожидал, и даже не в ФСБ, а прямиком в областную Думу. В небольшом зальце с идеологически выдержанной потолочной лепниной собрались жаждавшие крови Оборышева. Повеяло картинами Босха, в частности – «Несением креста». Утешало лишь то, что за овальным столом не восседало ни единой разгневанной мегеры – сплошь мужской пол. Надо полагать, жёны олигархов, не решаясь теперь показаться в свет, взамен прислали своих адвокатов, мерзости чьих образин давно уже ничто не могло повредить.

– Вот, пожалуйста, – сказал конвоир, придерживая Мстишу за локоток. – Первый виновник, прошу любить и жаловать…