Когда же я в костюме с узкими лацканами, во вьетнамской рубашке да с польским галстуком иду в ресторан с девочкой, тут совсем другая песня. Мол, шофером я по двенадцать часов за баранку цеплялся и еле привозил полторы сотни. А слесарем я, случается, рублей по тридцать за смену в карман опускаю. Частник проклятый на юг торопится, в магазине хоть шаром покати, а у меня все, что ему нужно, припрятано, да работа не кое-как, а с гарантией. Куда же он от меня денется?

Если кто-нибудь из нашей компании спрашивает меня по телефону, я шепчу матери: «Скажи, что нет дома и неизвестно где». Если же я снимаю трубку сам, радостно так плету: «Мишка, привет! Сколько зим, сколько лет!.. Кто пропал? Я пропал? Да ты что, озверел?.. Сейчас не могу. Свиданка. Серьезная девочка… Завтра? Завтра обязательно. Как штык. Жди звонка. Привет!» И конечно, не звоню. А когда мать открывает рот: «Почему бы тебе не…», я на нее сразу кричу: «Не твое дело!» – и она пугается, замолкает. Впрочем, ребята мне давно не звонят.

Вот так. Теперь про меня все наперед известно. Знаю, что когда-нибудь накоплю деньги на машину (об этом никому ни слова) и буду кататься по воскресеньям. А больше ни о чем и не мечтаю. День и ночь – сутки прочь. Я доволен.

Ворота станции облеплены машинами, как кусок сахара разноцветными жуками. Опоздавшие ползают по пустырю, пытаясь пролезть поближе. Частники проклятые, словно больные перед приемом у врача, испуганы, но бодрятся.

В проходной меня останавливает армейский капитан:

– Эй, друг, ты отсюда?

– Добрый день, – говорю я, – да.

– Конечно, добрый день, – сразу соглашается капитан. – Понимаете…

– Пока нет, – говорю я.

В общем, вон мой «москвич», серенький такой, что-то трещит в коробке передач. Я хотел сам, разбирал, ничего не получилось. Потом треск исчез. Думал, пронесло. А пока сюда ехал, впечатление, будто сейчас машину разнесет на куски. Может быть, вы… – И смотрит на меня умоляющими, чистыми голубыми глазами.

Интересно, сколько нарядов вне очереди ты вкатил бы мне, попади я в твою роту? И ведь, наверно, не один ты копался в коробке. И шофер из части, какой-нибудь всезнающий Иван, полез, да руками развел. Да напугал еще: дескать, придется разбирать задний мост. Тут ты схватился за голову, взял у жены два червонца, отложенные на праздник, и поперся к нам. И сейчас еще надеешься: авось ничего страшного, суну рабочему на пол-литра, он быстренько сделает – и все дела.

– Посмотрим, – говорю я. – Вот контора, в общем порядке пойдете к мастеру, он откроет наряд, а тогда милости просим.

А двое других уже стоят рядом, выжидают. Капитан поворачивается к ним и делает знак: дескать, бесполезно, не клюет.

Первые клиенты. Мне достается «победа». Ее владелец от меня ни на шаг. Не люблю, когда стоят над душой, а этот еще лезет с указаниями: мало покрутил, еще качни, не забудь подтянуть подшипник и т. д. Показывает, что, дескать, сам в машине разбирается. Попросил я у него ключ на двенадцать, так он его потом тряпочкой и – в карман. Не дай бог я стащу.

Сделал я ему «ТО-2». Все культурненько. Спрашиваю:

– Какие еще пожелания?

Он засопел и в карман полез. Мелочью гремит. Решил осчастливить.

– Пардон, – говорю я, – наша фирма чаевых не принимает. Есть ко мне претензии?

Тут он надулся, словно его в одно место качнули на пару атмосфер. И ходу. Ладно, паразит. Ручной тормоз у тебя скоро сорвется, а переднее правое колесо будет греться. Но ты же сам меня просил затянуть потуже подшипник. А на ручной тормоз надо было указать, раз ты все сам понимаешь.

Подкатывает красный «москвич». ТО-1. Работа на три минуты. Я своему напарнику:

– Коля, уважь товарища.

А товарищ, парень моих лет, снимает темные очки и говорит:

– Вы Звонков?

– Допустим.

– Привет вам от Валерия. Это он вас рекомендовал. Вот я и попросил мастера, чтобы меня к Звонкову направили.

– Валерка? – говорю. – С радио? Как же, наш старый клиент. Почет и уважение. На что жалуетесь?

– Да разболталась машина. Надо все проверить, а я сам профан в этой области.

– Значит, «ТО-2» с гарантией? Пятнадцать, пойдет?

– Зачем разговоры? Договорились.

Начал я шуровать. М-да, Валеркин друг ездит, прямо скажем, варварски. Колеса у него болтаются, а в моторе грязь, небось и не заглядывает. Таких к машине на пушечный выстрел нельзя подпускать. Но я ему все чин чинарем, чисто, культурненько. Теперь тысяч пять может смело накатывать. Фирма!

– С Валеркой вместе работаешь?

– Почти. Только он в промышленном, а я в отделе литературы и искусства.

– Ну, – говорю, – артистов знаешь? Не всех? Бутенко такой, знаменитый, в фильме играл… Слыхал?.. Так, к слову пришлось. Учились вместе. Дружки были. Пожалуй, он меня теперь не вспомнит. Зазнался.

Кончил я, сдал ему машину.

– Спасибо. Теперь катайся. Валерке привет.

Прихожу с обеда, а мой утренний знакомый, армейский капитан, ждет меня, загорает. Сделал я с ним круг. Машина в порядке. Капитан бледнеет. Это, говорит, бывает. Сейчас не трещит, а потом начинает, да так, словно вот-вот разнесет в куски.

– Придется разбирать задний мост. Наверно, там стружка. Или болт отлетел. Пойдете выписывать? Двадцать восемь рублей. И сегодня я не успею.

Капитан ни жив ни мертв. «Мне, – шепчет, – так и говорили, да я надеялся…»

(Как я и предполагал, комиссия была. Консилиум устраивали. Частники проклятые!)

– Подождите, – говорю, – деньги вам пригодятся. Праздники скоро, а, капитан?

(Сколько бы нарядов ты вкатил мне вне очереди, попади я в твою роту?)

Вывесил я машину, вскрыл одно колесо, вскрыл другое. Вот она, любезная. Пружинка соскочила, застряла в тормозных колодках. Ее размололо. Отсюда и треск. Заменил я пружинку. Фирма!

Капитан сияет.

– Называйте, – говорит, – сумму.

– Отставить, капитан, я за пустяки денег не беру.

Так он напарнику моему Кольке сунул в карман рублевку.

Еще я с «Волгой» возился. Клиенты сбились в кучу. Обычный разговор. Дескать, целый день кошке под хвост. А в Америке машины на сто тысяч гарантию имеют. И опять же обслуживание люкс. Подкатил, бросил мальчику ключи, а сам пошел пить коктейли. Выходишь – все смазано, подтянуто, проверено. Машина вымыта. Пожалуйста, счет.

А кто тебя, черта толстозадого, в Америку пустит? Радуйся еще, что сейчас на человека напал, а то вон Юрка, король халтуры…

Часа в четыре явился Петька. Выручи, мол, парня. Проездом в Москве. Ленинградец. А «парень» Петьке в отцы годится. По виду учитель, если не профессор. Машину профессора легонько «приласкал» в дороге автобус. Крыло ему Петька выправил, а вот передок… Ленинградец мне интеллигентно плетет разную научную ахинею.

– Хватит, – говорю, – папаша, мне мозги тра-та-та. «Волгу» пора заводить. А на «запорожце» – да на юг! Несолидно. Как ехать думаете? Передок – это жизнь. Втулки надо менять. Есть втулки?

Конечно нет. Разве у профессоров что-нибудь бывает? Они все в призрачном мире живут. Газетам верят – дескать, по дороге станции техпомощи. А кому они нужны, частники проклятые?

– Идите, – говорю, – просите мастера, чтобы выписал со склада втулки.

– Просил, тра-та-та (быстро он у меня научился), да все кончились.

Возможное дело. Толя, мастер наш, тоже фрукт: не понравится ему физиономия – нет, и весь разговор. А клиенту ставить машину на прикол? Для своих корешей, гад, бережет.

Пошел я на склад, достал втулки. Цена им три копейки, да где возьмешь? Договорились мы с ленинградцем, все чин чинарем. После смены отогнал я «запорожца» (есть у меня поблизости «подпольная» яма). До темноты перебирал передок. Папаша оказался свой в доску. Подбросил меня в центр.

Завалился я домой. Руки-ноги как протезные.

– Мать, приготовь рабочему человеку пару калорий!

Потом полистал «Советский спорт». Не заметил, как уснул.

Когда-то, опять же давным-давно, смотрел я фильм. На экране лихие морские сражения сменялись блистательными балами, тонули французские фрегаты, береговые крепости выбрасывали белые флаги, а адмирал Нельсон дарил алые розы леди Гамильтон. В разгар кровавой Трафальгарской битвы пуля настигла Нельсона. Потом… Грязный кабак, и спившаяся женщина неопределенных лет говорила: «Не было „дальше“, не было „потом“». Прекрасный трагический конец. Зажигался свет, и зрители с красными, опухшими веками толкались у выхода.