Тони Гастингс попытался сдать назад, чтобы посмотреть на номер, но затруднился с задним ходом.
— Не возвращайся на поворот, черт!
Тони подумал: я не встретил ни единой машины с тех пор, как съехал с шоссе.
— Не твоя это машина. У твоей машины четыре двери.
— А у этой нет?
— Ты совсем, что ли? Не видишь?
Приглядываясь, пытаясь рассмотреть машину за человеком, сидевшим справа от него, который говорил ему, что у этой машины не четыре двери, и предлагал ему посмотреть самому, он осознал, что паника туманит его разум и, возможно, зрение, и поехал дальше.
Извилистая дорога ведет через лес чуть вверх, потом спускается к Т-образному перекрестку. Они повернули направо и опять поехали в гору. Мужчина спросил:
— С чего ты взял, что это была твоя машина?
— Похожа.
— Без никого. Что думаешь, они там на гулянку пошли в этот трейлер?
— Я не знаю, что думать.
— Чего, страшно, мистер?
— Мне хотелось бы знать, куда мы едем.
— Чего, боишься, мои кореша чего-то мутят?
— Мне хотелось бы знать, где Бэйли.
— Знаешь, мой кореш Рэй — его лучше не злить.
— О чем вы говорите?
— Вот тут, притормози вот тут.
Прямая дорога, по сторонам — лес и глубокие канавы.
— Смотри, тут повернуть надо.
— О чем вы говорите, тут ничего нет.
— Вот тут вот, поворачивай тут.
Грязная дорога без указателя, не дорога даже, а дорожка, направо в лес. Тони Гастингс остановил машину.
— Что происходит? — спросил он.
— Поворачивай сюда, я сказал.
— Идите к черту, я туда не поеду.
— Слушай, мистер. Никто так не ненавидит насилие, как я.
Бородатый мужчина непринужденно развалился на пассажирском сиденье, закинув руку на спинку, и смотрел на Тони.
— Ты хочешь увидеть жену с ребенком?
Дорога — дорожка — скоро превратилась в узкий проселок с травяной бороздкой посередине. Она змеилась лесом среди больших деревьев и валунов, и машина тряслась и дребезжала по камням и колдобинам. Я никогда не был в похожем положении сказал себе Тони, ничего такого скверного никогда и близко не было. У него возникло слабое воспоминание о том, что такое набег больших соседских мальчишек, — воспоминание это он создал для того, чтобы убедиться: сейчас все совсем иначе, ничего подобного за всю его цивилизованную жизнь не случалось.
— Чего вы от нас хотите? — спросил он.
Фары осветили стволы деревьев, прошлись по ним полукругом — машина поворачивала. Мужчина ничего не сказал.
Тони спросил снова:
— Чего вы от нас хотите?
— Черт, мистер. Я не знаю. Рэя спроси.
— Рэя здесь нет.
— Это точно. — Мужчина хохотнул. — Ну, мистер, вот что. Я ни хера не знаю, чего мы хотим. Сказал же — это Рэй решает.
— Это Рэй вам сказал завезти меня на эту дорогу?
Мужчина не ответил.
— Рэй — веселый парень, — сказал он. — Его уважать надо.
— Вы его уважаете? За что?
— За то, что кишка у него не тонка. Надо ему чего сделать — он сделает.
— Знаете что? — сказал Тони. — Я его не уважаю. Я его вот ни на столечко не уважаю. — Он подумал, оценит ли человек с бородой его кишку после этих слов.
— Не волнуйся. Он от тебя этого и не хочет.
— И правильно делает.
Он увидел в листве лису с цветными ювелирными глазами — попавшись на секунду в поток света, она повернулась и исчезла.
— Вряд ли тебе надо волноваться за жену с ребенком.
— О чем вы говорите? — Этой ночью отовсюду накатывало смятение. — Почему я должен волноваться?
— Тебе не страшно?
— Конечно страшно. Мне черт знает как страшно.
— Да уж понимаю.
— Что он с ними делает? Чего он хочет?
— Чтоб я знал! Он любит посмотреть, чего он может. Говорю же, нечего тебе волноваться.
— Вы хотите сказать, что это игра. Большой розыгрыш.
— Это не совсем игра. Я бы так не сказал.
— А что тогда?
— Черт, мистер, ты меня не спрашивай, что он придумал. Это всегда разное. Всегда что-то новое.
— Тогда почему вы говорите, что мне нечего волноваться?
— Он еще ни разу никого не убивал, я об этом. По крайней мере, я не знаю, чтоб убивал.
Это заверение потрясло Тони.
— Убивал! Вы говорите об убийстве?
— Я сказал, что он не убивал, — сказал Лу. Говорил он очень тихо. — Если б ты меня слушал, услышал бы что я говорил.
Они выехали к полянке, где колея пропадала в траве.
— Ну надо же, — сказал Лу. — Кажется, дорога вся вышла.
Тони остановил машину.
— Не видать их, — сказал Лу. — Неужели я ошибся. Тебе, наверно, лучше выйти.
— Выйти? Зачем?
— Тебе пора выходить. Ясно?
— Давайте вы скажете зачем?
— У нас и так уже проблем хватает. Делай, что говорю, и все, лады?
Когда вас грабят на улице, мудрость заключается в том, чтобы не сопротивляться, отдать бумажник, не ерепениться под дулом пистолета. Тони Гастингс размышлял над обратной мудростью: когда непротивление становится самоубийством и терпимость — попустительством? Где в событиях наиближайшего прошлого был миг, когда он мог овладеть преимуществом, и может ли этот миг еще настать?
Двое мужчин на передних сиденьях машины: один, справа, велит другому, за рулем, выйти, тот не хочет. Тот, что за рулем, разменял пятый десяток, интеллигентной наружности, кабинетного склада, его уму открыто многое, но он не дрался с детства и не припомнит, чтобы хоть раз побеждал. Другой мужчина носит черную бороду, на нем джинсы, и он кажется уверенным в себе. Кабинетный мужчина не вооружен ничем, кроме авторучки и очков для чтения. Бородатый оружия тоже не предъявил, но, похоже, знает, что он в состоянии добиться своего. Вопрос: как поступить кабинетному мужчине, чтобы его не выкинули из машины?
— Я просто тебе говорю, что делать, и тогда будет без никакого насилия.
— Каким насилием вы мне угрожаете?
Бородатый вышел из машины справа. Он обогнул машину сзади и подошел к водительской двери. Те секунды, которые у него это заняло, Тони Гастингс восхищался его убежденностью в том, что Тони не уедет или его не собьет. Трогайся и езжай — его рука была на рычаге переключения передач, мотор работал. Само собою, на полянке придется разворачиваться. Металлический взвизг, дверь распахнулась — у его локтя стоял Лу.
— Пошел! — сказал он.
Тони посмотрел на него:
— Я тут не останусь.
Было еще не поздно — если действовать внезапно. Мужчина взял его за руку бульдожьей хваткой, Тони включил сцепление и хотел переключить скорость но мужчина рванул, и Тони задом выпал из машины на землю.
— Гляди убьешься, — сказал мужчина. Он сел в машину, захлопнул дверь, дернул машину вперед, быстро сделал пару поворотов и утрясся по дорожке по которой они приехали. Стоя в траве, Тони смотрел как прыгали, вспыхивая среди ветвей, кляксы света — даже когда машины и след простыл; потом он остался один в покое и первозданной темноте ночи.
Она откладывает рукопись. Ну и дела, все хуже и хуже. Тони Гастингсом она возмущена, с другой стороны — что бы она сделала на его месте? Она бы на нем не оказалась, говорит она.
Она думает встать. Сделать что-нибудь перед следующей душераздирающей главой. Но ей не хочется двигаться. Не отвлекайся, посмотрим, что дальше.
Что станется с человеком, которого только что бросили в лесу и чья жена, дочь и машина попали в руки бандитов? Нельзя ничего сказать, не зная этих бандитов, не зная, чего они хотят. Но тут — вымысел, что меняет постановку вопроса. Это путь куда-то, проложенный Эдвардом. Вопрос перед Сьюзен — хочу ли я этим путем идти? Как она может иначе? Она попалась, совсем как Тони.
На монопольном полу кто-то пукнул. Друг Генри Майк хрюкает, хе-хе, Сьюзен заглядывает к ним — посмотреть. Видит со спины своего любимого сына Генри, его широкий толстый зад, слишком толстый, бедный мальчик. Ее золотоволосая Дороти, годом старше, шлепает его по руке.
Ничего не в порядке, все наперекосяк. Схожу-ка я в туалет, говорит Сьюзен. Что бы ей ни пришлось потом говорить Эдварду, она, во всяком случае, сможет сказать, что ее зацепило.