- В 1941 году началась война. Страшная, кровавая, отчаянная, но люди тогда поверили в себя. Вера в себя - это важно, но впрочем об этом я уже говорил. А потом война кончилась. В 1945 году. Люди живут недолго, память чуть дольше. То поколение, которое помнило войну не понаслышке, а пережило ее, то поколение не забыло. Дети их тоже помнили, даже Помнили. Да это была Память, а не выученные главы из учебника истории. Но прошло лет пятьдесят с небольшим... - голос замолк, Сергей слушал тишину, потом голос продолжил. - Внуки тех, кто пережил войну, уже не сохранили той Памяти. Знаешь, День Победы праздновали, но праздновали не саму Победу, а красное число на странице календаря. Праздник начал терять свой смысл, он стал еще одним безликим поводом выпить. Парк Победы, огромный мемориал, дань Памяти, стал превращаться в парк развлечений.
Памятники... Ну, например, памятник защитникам неба какие-то сопляки расписали х...ями, названиями модных рок-групп и отношениями между Машей и Сашей. Обидно! Хотя "обидно", это не то слово. Замысел родился сам по себе. Если что-то забыто, то об этом надо напомнить.
Но я ждал, думал опомнитесь. Куда там. Вы не только забыли, вы стали забывать умышленно, вычеркнули, отреклись, предали и прокляли. Я подождал круглой даты и напомнил. То, что с вами теперь происходит, это не та война. Это не историческая хроника, да и не может быть такой. Это всего лишь напоминание. И ты хочешь, чтобы я остановил это все? Нет! Теперь вы остановите это сами. Сами, без помощи Бога, царя, президента, науки и техники. Вы остановите это сами, на одной только вере в себя. А не остановите, вам же хуже.
Голос прервался, Сергей думал о нем теперь, как о чем-то большом и могучем, грустном и не злом, переживающем за беды человечества больше, чем само человечество. Нет добрым обладатель голоса не был, он был жесток, но он не был и злым.
- Все, - голос звучал теперь мягко и устало. - Извини, что поговорить с тобой мне не удалось... Не удалось так, как хотелось, но... Знаешь, это не разговор с кем-то кто выше тебя, это всего лишь сон. Постарайся забыть его, Сережа. Забудь, память об этом разговоре не принесет тебе никакой радости, забудь.
Дымка стала таять, Сергей почувствовал, что сейчас проснется.
- Нет, стой! Подожди! Пожалуйста, не уходи. Ну задержись, задержись хоть на минуту.
- Нет, не хочу и не могу. Забудь этот идиотский сон, забудь. Это просто разговор с самим собой. Это всплеск больного разума. Это сон, нормальный сон, который мало кому был дан за последние годы. Забудь.
Сергей не мог забыть. Он мог попробовать забыть того визгливого, истеричного насмешника с дикой улыбкой и масляными пятнами вместо глаз, но он не мог забыть этого, большого, грустного, бесконечно человечного, хотя и жестокого.
- Нет, я прошу... Я очень прошу, не уходи. Вернись. Пусть не сейчас, пусть после, но вернись. Ты нужен мне, я хочу поговорить с тобой. Умоляю, вернись.
- Это сон, - в который раз повторил голос. - глупый сон, который надо забыть. Забудь...
...- Нет, - вскрикнул Сергей.
Он почувствовал тепло руки на своем похолодевшем лбу. Он открыл глаза. Катя стояла рядом с ним.
- Что с тобой, Сережа?
Сергей лежал, трясся мелкой дрожью. По холодным вискам текли капельки ледяного пота. Он приподнялся на локте, ответил с трудом:
- Ничего, просто кошмар приснился.
- Кошмар? Приснился? - Катя удивленно заморгала. - Хотя сейчас всем кошмары сняться, только давно перестала считать это сном. Вставай, Сережа. Если ты хочешь уйти сегодня, то надо это делать сейчас, пока гостиница не проснулась.
Сергей посмотрел в окно. Рассвет вяло втекал в город. Светлело, но солнца и солнечных лучей видно пока не было. Сергей поднялся с кровати, начал одеваться. С трудом влез в брюки, свободнее во все остальное. Встал, сделав упор на здоровую ногу, но все равно поморщился. Катя смотрела на него с сочувствием.
- Может не надо? Оставайся здесь. Как ты пойдешь?
- Надо, Катюша. Здесь меня найдут в два счета.
- А где тебя не найдут?
- Не знаю.
Катя тяжело вздохнула:
- Ты хоть перекуси.
- Нет, некогда. И потом с полным желудком тяжело передвигаться.
- Ну хоть чашку кофе.
Сергей посмотрел на нее. Ее глаза не просили, они умоляли. Сергей сел.
- Чашку кофе я выпью с удовольствием, но потом мне надо идти.
- Как ты пойдешь?
- Ногами, - отрезал Сергей. - Возьму палку, буду на нее опираться. Кать, а Кать, у тебя есть палка?
Сергей плаксиво растянул последние слова. Она наконец улыбнулась, но отрицательно покачала головой.
Сергей тоже повеселел, глядя на эту улыбку.
- Ладно, нет, так будет, - Сергей молча выпил кофе, встал и, опираясь о стены, пошел к двери.
- Ты куда?
- На лестницу.
Сергей вышел в коридор, доковылял до лестницы, которая убегала крутым зигзагом вниз и так же стремительно другим концом уносилась вверх. Сергей одной рукой взялся за перила, которые забором шли вдоль лестницы, второй схватил один из прутьев этой загородки, напрягся. Пластиковый прут, хоть и крепкий, не был рассчитан на то, что кому-то понадобиться его выломать. Он заскрежетал, выгнулся и со щелчком вылетел из загородки. Сергей довольно повертел прут в руке, взял его за один конец, а второй упер в пол. Опираясь на прут, как на трость, Сергей вернулся в номер.
- Ну вот, смотри. Чем тебе не трость?
Катя покачала головой.
- Может все-таки останешься?
- Нет, - голос Сергея прозвучал тверже, чем ему хотелось бы. - Мне надо идти.
Она взяла его за руку.
- Сережа...
- Не надо.
- До свидания, Сережа.
- До свидания.
Сергей лег на пол, заглянул под тумбочку - веревка все еще лежала там. Он протянул руку, достал пыльный моток веревки, попытался подняться - не получилось. Сергей беспомощно посмотрел на Катю, та вздохнула, подошла, помогла встать на ноги.
- Спасибо, - поблагодарил Сергей.
- Не за что, - тоскливо усмехнулась Катя.
Сергей размотал веревку, перекинул ее, как и несколько лет назад, через подоконник, привязал, подергал за другой конец - привязано крепко. Сергей сел на подоконник, задергался, пытаясь взять свою импровизированную трость так, чтобы она ему не мешала. Подошла Катя, протянула руку.