У соседки забегали глаза.

– Да это папаша… Когда уж они снюхались, выяснилось, что папаша там нечистый. Я ему, конечно, все высказала…

– Кому?

– Борьке, кому. Это он мне мальчика сосватал. Себе-то он только породистых выбирает. Чего о нем говорить! Бизнес устроил! Я-то Мусечке своей хотела жизнь украсить…

Она схватила дремлющую кошку и принялась ее жадно целовать во все места. Кошка вяло сопротивлялась. Весила она килограммов десять и характер имела флегматичный. Трудно было представить, что она бросается на людей. Мама сказала:

– Может, рыженького возьмем?

Соседка обрадовалась.

– Правильно, как его не взять! Пусечку такую!

Она схватила рыжего и прижала его к губам. Он помещался у нее на ладони. Градов испугался, что она его задушит. Осторожно поднял светленького котенка. Тело у него было кремовое, а мордочка, уши и хвостик коричневые. А глаза ярко-голубые.

– Я этого хочу.

Мама посмотрела на котенка критически.

– А это мальчик?

– Девулечка это. Пусечка такая…

В порыве чувств соседка попыталась вырвать у Градова беленького, но он увернулся.

Ее назвали Китти, по-домашнему Китька. Когда ей было месяца четыре, появилась Мурка, серый дворовый котенок, который час орал под их дверью, пока его не пустили в квартиру. Мурка быстро освоилась. Все боялись, что своевольная Китька ее не примет, но она неожиданно отнеслась к ней по-матерински. Перед сном, после того как они вдвоем укладывались на Манину кровать, Китька часами мыла Мурку, хотя та была всего месяца на два моложе. Когда они подросли, начали орать в два голоса, и мама объясняла, что они хотят замуж. Мурка решила проблему замужества проще. После дачного сезона она родила 12 котят, которых на семейном совете было решено временно оставить вместе с Муркой в соседней с дачей деревне, у доброй бабки Настасьи. Ну не топить же их. Маня молчала. Видимо, она понимала, что нельзя держать дома двенадцать кошек. Да и потом не она была хозяйкой. Мурка так и не вернулась.

С Китькой было сложнее. Расклеили объявления по дворам, и откликнулся сосед, живущий через улицу. У него была такая же проблема с сиамским котом, и он искал породистую невесту. Сосед настаивал, чтобы сватовство произошло на их территории. Потом Китька ходила с большим животом, хотя ветеринар уверял, что больше трех котят сиамские не рожают. Градов уехал в пансионат на зимние каникулы, а когда вернулся, Китьки уже не было. Потом ему казалось, что он что-то такое предчувствовал. Родители часто шептались, а он боялся спросить, что будет с котятами. Он помнил свою истерику и родительские уверения, что она в надежных руках и они не имеют права брать на себя такую ответственность. Котята должны жить с мамой минимум три месяца, а они не могут себе этого позволить. Да и потом не факт, что их удастся пристроить. И что тогда делать? Маня молчала.

Он долго горевал, хотя иногда казалось, что все к лучшему. Он не представлял себе Китьку без Мурки. Они могли существовать только в паре. В душе он верил, что обязательно появится кто-то новый, и так и случилось. Герка, приятель из соседнего подъезда, принес маленького котенка. Сказал, что нашел во дворе, а родители велели отнести туда, где взял. Котенка оставили, и даже уговаривать не пришлось. Родители чувствовали свою вину за ту историю. Он опять стал Маниным, целыми днями ходил за ней по пятам и спал у нее под боком. Но и Градова признавал. Он был маленьким и очень любил играть, гонять по полу все, что находил или сбрасывал, и за ним так и осталась кличка Малыш.

Был майский день, и все готовились к открытию дачного сезона. К Градову пришел Герка, и они расставляли на столе новых оловянных солдатиков. Маня сидела в кресле и читала журнал «Здоровье». Малыш гонял на балконе каштаны, которые Градов обычно там сушил. Все произошло мгновенно. Балкон был огражден пластиковыми щитами, но они не доставали до пола. Малыш погнался за каштаном, тот вылетел за ограждение, и котенок прыгнул за ним. Все застыли. Первым опомнился Герка. Он выскочил за дверь и сбежал вниз. Градов не мог себя заставить выйти на балкон. Через пару минут Герка вернулся. Градов помнил, что тот очень подробно рассказывал, как поднял Малыша и тот даже успел посмотреть на него, а потом у него закатились глаза. Еще он помнил, как Маня раскачивалась в кресле и монотонно повторяла: «Я – убийца». Они потом похоронили Малыша под деревом на стадионе. Дом опустел. Градов не мог себе представить жизнь без Малыша. Он как безумный целыми днями бродил по двору, бессмысленно шаря глазами во всех закоулках. За помойкой сидел большой грязно-белый кот с черным хвостом. Градов подошел к нему, нагнулся. Кот не шелохнулся. Он осторожно взял его на руки. Кот был тяжелый, раз в пять тяжелее Малыша, и Градов почувствовал к нему легкую неприязнь. Он тут же устыдился этого чувства, прижал кота покрепче и побежал к подъезду. Маня встретила его на пороге. В ее глазах промелькнуло смятение, но она ничего не сказала, повернулась и пошла на кухню. Кот посеменил за ней. Маня достала миску и наполнила ее рыбой. Кот подошел, понюхал содержимое и начал неторопливо жевать. Когда миска опустела, он обернулся и с достоинством посмотрел на Маню. Маня снова открыла холодильник и достала кастрюлю с рыбой. Кот терпеливо ждал в стороне, пока она наполнит миску, и так же неспешно ее опустошил. Когда он доел, Маня убрала миску.

– Все, больше нельзя. Вредно сразу.

Градов отнес кота в свою комнату. Кот покорно висел на руках, не проявляя никаких эмоций. Градов смял фантик от конфеты и бросил на пол.

– Киска! Фас! Давай! Гоняй!

Для наглядности он сам побегал вокруг фантика. Кот внимательно следил за его движениями.

– Ну, ты что, не хочешь играть? Ну, давай спать…

Градов поднял кота и посадил к себе на кровать. Кот лениво соскочил на пол и пошел обследовать помещение. Градов упал на кровать и разрыдался. Малыша нет, и теперь никто не сможет заменить его. А это чужой кот, и Градов никогда его не полюбит. Вокруг суетились родители, что-то говорили, успокаивали. Он ничего не слышал. Потом он уснул, а когда проснулся, кота уже не было. Родители сказали, что тот запросился на улицу и они его выпустили. У Градова как камень с души свалился.

Пару лет кошек не заводили, а потом появилась Джулька, которая уже пережила Маню.

Еще запомнилось, что Маня не любила цирк за то, что там мучают животных. Градов этого не понимал, животные в цирке не казались ему измученными. Он даже спорил с Маней, но та сказала:

– Их подчиняют чужой воле.

Градов принял это как данность, но в цирк ходить не перестал…

Проводы были легкие. Наташа все-таки ухитрилась купить Градову кожаную куртку, которую подсунула, когда приехали в аэропорт. Заставили мерить. Аленка хохотала, а Наташа осталась довольна.

– Мейсис – это фирма. Без примерки можно брать.

– А она дорогая?

– Антон, ну какая разница. Это наш рождественский подарок.

– А Новый год тут не популярен?

– Ну, это же не Россия! Там Новый год – суррогатный заменитель Рождества. Рождество запрещено было, вот и придумали.

Аленка сказала:

– А мне нравилось. Помнишь, пап, как мы с тобой елку выбирали, а она в лифт не влезала? А ты сейчас елку ставишь?

– А как же.

– Да ты что? У бабушки? А для кого?

– А для всех. Жизнь-то продолжается…

– А я думала, ее только для детей ставят.

Наташа застегнула верхнюю пуговицу на градовской куртке. Оглядела скептически:

– А папа у нас вечный ребенок.

Аленка улыбнулась.

– А это, кстати, не так плохо.

В самолете он пытался подремать, но, как только засыпал, его будили и настойчиво предлагали поднос с едой. Потом собирали грязные подносы. Он складывал столик и делал новую попытку, но его опять будили и предлагали выбрать напиток. За восемь часов пути кормили три раза, и также три раза полагалось смочить горло после еды.

За границей он был всего несколько раз. Два раза в Турции. Туда вытаскивал Филин. Ему очень нравились отели, где все включено. Там Филин чувствовал себя барином, для которого по первому щелчку выполняют любые капризы. С территории отеля практически не вылезали, и поэтому в памяти осталась только жара. Как выглядит сама Турция, он так и не понял. Еще была поездка в Швецию. У него тогда был бурный и стремительный роман, который постепенно сошел на нет. От Швеции остался серый галстук в косую полосочку и еще два слова: «кака» и «пуко», означающие соответственно пирог и шоколадный напиток, которые надолго вошли в его московский обиход.