Заметив людей, существо развернулось и устремилось к ним.

Когда оно приблизилось, Кулл понял, что оно, по всей видимости, из числа новоприбывших — третьей группы обитателей этого мира. Он не встревожился, разглядев чудовищный облик. Слишком много он пережил за последнее время, чтобы волноваться по такому пустяку. Он и следил-то за чудовищем вполглаза, задумавшись о Земле, которую помнил, но никогда не видел и лелеял свою короткую мечту увидеть, а теперь знал, что никогда не увидит.

И он подумал о том времени, совсем недавнем, когда люди отсчитывали время сном и бодрствованием, когда все было совсем по-другому. То было время, когда он, не зная правды и желая узнать ее, еще надеялся. Несмотря на факты, которые свидетельствовали об обратном, ему с трудом верилось, что он в аду. Мир, в котором он оказался, не был сверхъестественным. Этот мир был твердым, как камень; грязным, как земля; вонючим, как отбросы и немытые тела, — физический мир, который подчинялся физическим законам… хотя кое-что в нем объяснить было не так просто.

Теперь он знал, что мир этот не был метафизическим; здесь все имело объяснение и действовало по объективным законам. Те же причины и следствия, что правили на Земле, правили и здесь.

Но в те дни, о которых он сейчас думал, он не был так уверен.

Смертоносная пустыня была старым адом с его потухшими Кострами. Так говорили старожилы. Джек Кулл часто глядел на Смертоносную пустыню из окна своего жилища, расположенного высоко в башне, поэтому ему было нетрудно догадаться, что те имели в виду. Прихлебывая утром (?) кофе (растворимый эрзац из измельченных листьев каменного дерева), он обозревал сверху городские крыши, городские стены и пустыню за городом.

Насколько охватывал взгляд (горизонта не было), вдаль тянулись сплошные пески. Кое-где однообразие песчаной равнины нарушали круто вздымавшиеся горы. Как и пустыня, горы были лишены всякой растительности: ни деревца, ни кустика, ни травинки. Кругом были одни пески и слепящий свет, смешанный с ядовитыми испарениями газов из трещин.

Изредка раздавались резкие скрежещущие звуки, испускаемые драконом или церебусом и очень похожие на те, которые издает вконец износившийся старый автобус по дороге на свалку. Однажды Кулл видел даже кентавра с сильно прогнувшейся спиной.

Даже на таком расстоянии он показался Куллу жалким и грязным, с безнадежно сбитыми копытами и понурым взглядом — совсем как отчаявшийся безработный. Время от времени в город захаживал один из кентавров. С собой он приносил не лук и стрелы, чтобы терзать осужденных, но каменную чашу для подаяний.

Пословица с неожиданным смыслом. Будь лошади нищими…

Этим утром (?) он, как обычно, всматривался в горы, минуя взглядом пустыню, и задавался вопросом: а что, если слухи о горах — правда? Город наводняли всевозможные разговоры, и довольно сомнительные. Но как охотно принимался в сердце такой слух, как его лелеяли, согревали и вдыхали в него жизнь, цепляясь за него, словно за последнюю соломинку. Поговаривали, будто если пройти через пустыню к горам, то можно выбраться из самого ада. А иначе почему между городом и горами возвели преграду?

С тем слухом, за который Кулл дорого заплатил, одно плохо: он собственными глазами убедился, что за пустыней нет ничего.

Впрочем, не совсем так. Он не смог бы заглянуть за пески. Пустыня поднималась будто в гору, все выше и выше, пока не становилась чем-то расплывчато-туманным. Не небом. Хотя, может, оно было небом, но скорее продолжением земли.

В этом мире небо никогда не было голубым, оно вообще отсутствовало, солнце всегда находилось прямо над головой, а тень — только под крышей или у наклонной стены.

Когда-то человек мог упасть с края земли. Так сказал ему один старожил. Но с тех пор все изменилось. Не к лучшему. Ад — это нечто среднее между земными представлениями и адской действительностью. А здесь, похоже, от любых компромиссов только хуже.

— Хватайся за свой компромисс и держись! — пробормотал Кулл.

Бесполезно. Другого ему не дано.

Он продолжил свой завтрак, с отвращением глядя вокруг. Четыре каменные стены (но не тюремные), каменная кровать, каменная скамья, каменный стол, изготовленные соответственно из гранита, диорита, вулканического туфа, известняка. Каменный стол с желобами в тех местах, куда миллиарды лет (?) «враги рода человеческого» клали хитиновые руки. Каменная скамья с выемкой посередине, где тысячелетиями ерзали чешуйчатые или ороговевшие зады.

Его завтрак. Кварцевая миска, наполненная супом из манны, в котором плавали похожие на волосатую лапшу грубые бурые волокна листьев каменного дерева. Эти деревья были здесь единственной растительностью, и, по предположениям Кулла, людям разрешали питаться листьями только потому, что человеческие существа нуждаются в грубой пище. Ведь они состояли не из пустых оболочек, а из плоти и крови. Они дышали, и в их жилах бежала кровь; у них имелись рты, зубы и кишечник, а поэтому они нуждались в большом количестве пищи. Каменные деревья произрастали также и по той причине, что кроме них было некому производить кислород и поглощать углекислоту. Это была физическая вселенная, хотя и замкнутая в себе; такая же, как Земля.

Съев суп и выпив еще одну чашку кофе, он приступил к бритью, вооружившись кремневой бритвой. Приходилось соблюдать приличия; от чувства собственного достоинства не отрекались, тем более здесь. В моде сейчас были усы.

Но не успел он во второй раз провести бритвой по щеке, как снова началось землетрясение. Пол задрожал. Стенные блоки слегка разошлись. Пошатнувшись, Кулл ухватился за стол и принялся сбривать баки. Этим ублюдкам не удастся вывести его из себя. Пусть хоть вся Вселенная распухнет. Он не собирается показывать им, что нервничает.

Как будто им не все равно.

А в результате Джек полоснул себя по горлу. Но ему не повезло (разве нет?), и он только чуть-чуть не попал по яремной вене.

Ругаясь, он подошел к окну и выглянул наружу.

А вот и он, пожаловал! Светопреставление начинается!

Вдалеке (горизонта не было) появился едва уловимый штрих. Он стремительно наступал на Джека, и по мере приближения увеличивался в размерах, пока не распался на две стены, образуя острый угол, напоминавший нос корабля. И совсем как корабль он с шумом несся над песками пустыни, вздымая перед собой по обе стороны песчаные волны и тучи, — корабль пустыни, плывущий по ветру Божьего гнева. Словно высокие мачты, сразу за носом корабля возвышались башни из камня. Окна и двери башен изрыгали огонь. Каменное судно в пламени скользило над песками, словно таран, нацеленный на город, в котором жил он, Джек Кулл.

— Вот он! — сказал Кулл. «Да он же сейчас врежется в нас; тонны, тонны и тонны гигантских гранитных блоков протаранят на скорости шестьдесят миль в час город, в котором тоже тонны, тонны и тонны каменных блоков». Он закричал. Он, который пережил подобное не один раз и считал, что кричать больше не будет. Он закричал. Хотя и прежде видел такое и знал — или думал, что знал, — что столкновения никогда не произойдет.

Оно не произошло. Огромный город, готовый; как казалось, лоб а лоб столкнуться с его городом и размолоть плоть Кулла глыбами падающего гранита. внезапно остановился. До его стен было рукой подать — чуть меньше четверти мили.

Крики и вопли, доносившиеся с улицы под окном, смолкли, и сразу наступила тишина. Затем огромный город, возведенный наподобие корабля, стал пятиться. Хотя, как подсказывал прошлый опыт, Джеку только казалось, будто он пятится — точно так же, как до того казалось, что он на всех парусах несется-вперед. Это был мираж, отражение гигантского города, отстоящего отсюда Бог знает на сколько тысяч миль; Иногда во время землетрясений случались странные атмосферные-возмущения. Однажды через пески мчался даже его собственный город. Он тогда видел самого себя, в страшном испуге глядевшего из своего окна в башне.

И вот город с огненными башнями исчез. Христианам и буддистам никогда не позволят общаться между собой. Каждый должен терпеть муки в собственном аду. Правители позаботятся об этом.