— Надеюсь, что вы получите еще один грант, — сказал Кэрмоди. — К сожалению, дальше помогать вам я не смогу. Я должен предстать перед аббатом монастыря на Вайлденвули.

— Я не хотел говорить вам при встрече, — сказал Холмъярд. — Не хотел огорчать вас и усугублять ваше физическое состояние. Но вчера сел грузовой корабль. И доставил депешу для вас.

Он протянул Кэрмоди длинный конверт, усеянный множеством официальных печатей и штампов. Кэрмоди вскрыл его и прочел текст. Затем поднял глаза на Холмъярда.

— Судя по выражению вашего лица, новости, должно быть, не из лучших, — сказал тот.

— С одной стороны, нет. Меня информируют, что я до конца должен отбыть срок контракта, и не могу улетать, пока детеныш не вылупится. Но в день завершения контракта я обязан покинуть вас. Кроме того, я не имею права давать горовицам какие-либо религиозные установки. Они должны сами прийти к ним. Или, точнее, обязаны сами познать откровение — если оно вообще откроется им. По крайней мере, пока не соберется церковный собор и не придет к какому-то решению. Но к тому времени меня, конечно, тут уже не будет.

— А уж я позабочусь, чтобы ваш преемник не обладал такими религиозными установками, — сказал Холмъярд. — Прошу прощения, Джон, если я кажусь вам антиклерикалом. Но я убежден, что если горовицам и суждено обрести религию, то лишь свою собственную.

— Тогда почему же не свой язык и не свою технологию?

— Потому что и то и другое — суть орудия общения с окружающей средой. Рано или поздно они будут развиваться в точном соответствии с земными аналогами.

— Но разве им не нужна религия, которая подскажет, что они не заблуждаются в использовании и языка и орудий? Разве им не нужны этические представления?

Улыбнувшись, Холмъярд долго не отводил взгляда от Кэрмоди. Тот покраснел и замялся.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Готов со всей убежденностью возразить вам. Нет необходимости перечислять историю возникновений всех религий Земли. Я убежден, что любое общество нуждается в действенном этическом кодексе, который даже без участия божественной силы будет карать нарушителей, обрекая их на вечные или временные страдания.

Кроме того, религиозные воззрения могут развиваться и совершенствоваться. Христианство двадцатого столетия заметно отличалось от взглядов двенадцатого столетия, и религиозный дух нашего времени во многих аспектах отличается от убеждений того же двенадцатого века. Кроме того, я не собираюсь обращать горовицев в свою веру. Моя Церковь запрещает мне подобные действия. Я могу лишь внушить им мысль о существовании Творца.

— Даже если они ее не понимают, — засмеялся Холмъярд. — Они слышат о Боге как о «Нем», но относятся к Нему как к женщине.

— Пол не имеет значения. Главное, что я в таком положении, когда не могу разуверять их в существовании бессмертия.

Холмъярд пожал плечами, давая понять, что не замечает разницы. Но сказал:

— Видя вас в таком расстроенном состоянии, я искренне сочувствую вам, потому что оно доставляет вам боль и страдания. Тем не менее помочь вам ничем не могу. И, кстати, ваша Церковь тоже.

— Я дал слово Туту, — сказал Кэрмоди, — и не хочу нарушать его. В таком случае она потеряет веру.

— Вы думаете, она считает вас Богом?

— Боже сохрани! Но должен признать, меня беспокоит, что такое может случиться. Правда, пока они никак не давали мне понять, что воспринимают меня в подобном качестве.

— Ну а когда вы покинете их? — спросил Холмъярд.

Кэрмоди так и не смог забыть прощальную реплику зоолога. В ту ночь уснул он сразу, как провалился, и в первый раз за все время жизни с горовицами позволил себе спать допоздна.

Когда он проснулся, солнце было уже на полпути к зениту. Он увидел, что в наполовину достроенном селении царит сумятица, которая не имела ничего общего с хаосом и представляла собой какие-то целенаправленные действия. Взрослые как-то растерянно озирались, а молодежь была очень занята. Сидя верхом, они остриями копий гнали перед собой группу незнакомых горовицев, среди которых было несколько взрослых, но большей частью подростки в возрасте от семи до двенадцати лет.

— Что вы тут устроили? — возмущенно спросил Кэрмоди у Туту.

Лицевые мышцы вокруг клюва растянулись в улыбке, и она рассмеялась:

— Тебя не было прошлая ночь, мы не смогли рассказать, что задумать делать. А все равно отличный сюрприз, да? Мы решать гонять диких горовицев, что живут рядом здесь. Мы застать их во сне. Прогнать взрослых. Часть убить пришлось, это плохо.

— Почему вы это сделали? — с трудом сдерживаясь, спросил Кэрмоди.

— Ты не понимать? Мы думать, ты все понимать.

— Я не Господь Бог, — сказал Кэрмоди. — О чем я тебе часто говорил.

— Я иногда забывать, — перестав улыбаться, сказала Туту. — Ты сердиться?

— Я не сержусь, пока ты не рассказала мне, зачем вы все это сделали.

— Зачем? Так наше племя станет больше. Мы научить малышей, как говорить. Если они не уметь, то вырастут взрослыми. А взрослые не уметь говорить. Они станут как животные. Ты же не хочешь так, конечно?

— Нет. Но вы убивали?

Туту пожала плечами:

— А что еще делать? Их взрослые хотеть убить нас; вместо того мы убить их. Немного. Больше убежать. Кроме того, ты сказать: о’кей, убивать животное можно. А взрослые как животные, потому что они не уметь говорить. Мы не убивать детей, потому что они учиться говорить. Мы… как ты говорить? — принимать… да, мы принимать их. Они стать наши братья и сестры. Ты говорить мне, что каждый горовиц мне брат или сестра, пусть я не видеть их. — Она снова улыбнулась и, склонившись к Кэрмоди, серьезно сказала: — Мы иметь хорошую мысль во время набега. Вместо того чтобы есть яйца… когда нет взрослого принять их, матери разбивать яйца… почему не давать яйца детям, лошадям и другим животным тоже? И племя будет расти быстрее. Скорее станет большим.

Так оно и получилось. Не прошло и месяца, как у каждого достаточно взрослого горовица, у всех лошадей на груди покачивались яйца.

Кэрмоди сообщил об этом Холмъярду.

— Теперь я вижу все преимущества внематочного развития плода. Если даже зародыш и не защищен от механических повреждений, это не влияет на увеличение количества новорожденных.

— А кто будет заботиться об этих младенцах? — осведомился Холмъярд. — Ведь потомство у горовицев беспомощно как цыплята, и они их выхаживают, как люди своих новорожденных.

— Да они вовсе не плодятся, как дикие свиньи. Количество будущих рождений строго регулируется. Туту четко просчитала, какое количество младенцев может выходить каждая мать. Если она не может отрыгивать достаточное количество полупереваренной пиши, они будут готовить цыплятам кашки из фруктов и мяса. Матерям не придется проводить добрую долю времени в поисках пропитания; теперь эта обязанность будет лежать на самцах.

— Это ваше сообщество развивается отнюдь не в соответствии с каменным веком Земли, — сказал Холмъярд. — Я вижу, что в будущем в нем могут возобладать коммунистические тенденции. Дети будут производиться en masse, воспитывать и учить их станут в коллективе. На этом этапе, когда они стараются обеспечить стабильный рост племени, с их стороны довольно рационально организовать что-то вроде конвейера. Но тут есть одна деталь, на которую вы не обратили внимания или сознательно умолчали о ней. Вы сказали, что взращивание яиц и соответственно количество будущих рождений строго регулируется. Означает ли это, что яйца, для которых не хватит пропитания, будут поедаться? В виде метода контроля за рождаемостью?

Помолчав, Кэрмоди ответил:

— Да.

— Ну и?

— Что «ну и»? Я готов признать, что идея мне не нравится. Но я не могу найти оснований, чтобы возражать горовицам. Вы же знаете, что у этой публики нет никаких библейских запретов. Во всяком случае, пока нет. В дальнейшем, при развитии этой системы, они появятся как средство выживания.

— Каннибализм и контроль рождаемости, — сказал Холмъярд. — Мне кажется, что вы будете рады избавиться от всего этого, Джон.