Горький Максим
Женщина с голубыми глазами
А.М.Горький
Женщина с голубыми глазами
I
Помощник частного пристава Зосим Кириллович Подшибло, грузный и меланхоличный хохол, сидел в своей канцелярии, крутил усы и сердито таращил глаза в открытое окно на двор части. В канцелярии было сумрачно, душно и тихо, только маятник больших стенных часов, взвизгивая, отсчитывал монотонными ударами минуты. А на дворе было так заманчиво, ярко… Три берёзы среди него бросали от себя густую тень, и в ней на куче сена, недавно привезённого для пожарных лошадей, свободно раскинувшись, спал унтер-офицер Кухарин, недавно сменившийся с дежурства. Зосим Кириллович смотрел на него и злился. Подчинённый спит, а вот он, его несчастный начальник, должен торчать в этой дыре и дышать сырыми испарениями её каменных стен. И, представив себе, с каким бы удовольствием он сам растянулся отдохнуть в тени на душистом сене, если бы время и служебное положение позволило ему это, Зосим Кириллович потянулся, зевнул и ещё более обозлился. Он почувствовал непреодолимое желание разбудить Кухарина.
- Эй, ты!.. Эй… скот! Кухарин! - зычно рявкнул он.
Отворилась дверь, и в канцелярию кто-то вошёл. Подшибло смотрел в окно, не оборачиваясь назад и не чувствуя ни малейшего любопытства к тому, кто вошёл, стоит сзади его у двери и заставляет скрипеть половицы под своей тяжестью. Кухарин не повернулся от его окрика. Закинув руки под голову и вздёрнув бороду в небо, он спал, и Зосиму Кирилловичу казалось, что он слышит сочный храп подчинённого, этакий насмешливый, вкусный храп, возбуждающий ещё более желание отдыха и злобу на невозможность предаться ему. И Подшибло захотелось сойти вниз, чтоб дать хорошего пинка ногой в выпяченный живот подчинённого, а потом взять его за бороду и вытащить из тени на солнцепёк.
- Эй, ты… дрыхни там! Слышишь?!
- Ваше-скородие, - дежурный - это я! - проговорили сзади его обольстительно сладким голосом.
Подшибло обернулся, злым взглядом смерил дежурного, таращившего на него большие тупые глаза и готового моментально устремиться куда прикажут.
- Я тебя звал?
- Никак нет!
- Спрашивал? - повысил голос Подшибло, поворачиваясь на стуле.
- Никак нет!
- Так поди же ты к чёрту, пока я тебе в башку не пустил чего-нибудь! И он уже начал судорожно шарить левой рукой чего-нибудь на столе, а правой крепко вцепился в спинку стула, но дежурный быстро юркнул в дверь и исчез. Помощнику частного пристава показалось недостаточно почтительным это исчезновение, и ему во бы то ни стало хотелось сорвать всё сильнее вскипавшую злобу на эту духоту, службу, на спящего Кухарима, на близость ярмарочной страды и ещё на многое неприятное и тяжёлое, почему-то вспоминавшееся ему сегодня невольно, помимо его желания.
- Эй! Поди сюда… - крикнул он в дверь. Дежурный вошёл и вытянулся у двери с лицом испуганным и ожидающим.
- М-морда! - угрюмо адресовался к нему Подшибло. - Ступай на двор, разбуди Кухарина и скажи ему, чтоб он, осёл, не смел дрыхнуть среди двора. Безобразие… Ну… ступай…
- Слушаю! Там дама до вас…
- Что?!
- Дама…
- Какая?
- Высокая…
- Дурак! Чего ей?
- До вас…
- Спроси, пошёл…
- Я спрашивал… Не сказывает… Мне, говорит, самого их благородие…
- О, чёрт их! Зови… Молодая?
- Так точно…
- Ну зови… Ворочайся! - уже мягче приказал Подшибло, оправился и зашелестел бумагами на столе, изобразив на угрюмой физиономии строго начальническую мину.
Сзади его раздался шелест платья.
- Что вам угодно? - вполоборота спросил Подшибло, критическим оком измерив посетительницу. Та молча поклонилась и медленно поплыла к столу, исподлобья посматривая на полицейского серьёзными голубыми глазами. Одета она была просто и бедно, по-мещански, в платочке, в серой сильно поношенной накидке, концы которой она мяла длинными смуглыми пальцами маленьких красивых рук. Высокая, полная, с сильно развитым бюстом, с большим нахмуренным лбом, она была как-то особенно, не по-женски серьёзна и сурова. С виду ей можно было дать лет двадцать семь. Двигалась она так задумчиво, медленно, точно думала - не воротиться ли ей назад.
“Ишь чёрт какой… Гренадёр, - подумал Подшибло вслед за своим вопросом. - Кляузить станет…”
- Можно мне узнать у вас… - заговорила она густым контральто и остановилась, нерешительно уставив свои голубые глаза в усатое лицо полицейского чиновника.
- Садитесь, пожалуйста… Что, собственно, вам нужно узнать? официальным тоном спросил Подшибло, продолжая думать про себя: “Экая ядрёная женщина! Хе!”
- Насчёт книжек… - договорила женщина.
- Квартирных?
- Нет, не этих…
- А каких?
- Вот тех, которые… по которым… женщины гуляют… - спуталась женщина и вдруг покраснела.
- То есть это как?.. Какие женщины гуляют?.. - спросил Зосим Кириллович, поднимая брови и игриво улыбаясь.
- Разные женщины… которые гуляют, ночные…
- Те-те-те! Проститутки? - приятно осклабился Зосим Кириллович.
- Да! Вот они. - И, глубоко вздохнув, дама тоже улыбнулась, точно ей стало легче, когда она услыхала это слово.
- Ага! Ну-с? Н-да? Так что же-с? - начал спрашивать Зосим Кириллович, чувствуя что-то очень интересное и пикантное впереди.
- Так вот, насчёт этих книжек я пришла, - проговорила женщина и опустилась на стул, вздыхая и как-то странно встряхнув головой, точно её ударили.
- Ну-с… Заведеньишко открываете? Так…
- Нет, я для себя… - И женщина низко опустила голову.
- Ага… А где же старая книжка у вас?.. - спросил Зосим Кириллович и, пододвинув свой стул поближе к посетительнице, простёр свою руку к её талии и оглянулся на дверь.
- Какая? У меня не было… - вскинула та на него глазами, но не сделала ни одного движения, чтоб уклониться от его руки…
- Тайно промышляли, значит? Незарегистрированно? Бывает! Желаете быть на счету? Это хорошо… безопаснее, - становясь смелее в своих поползновениях, ободрил её Зосим Кириллович.
- Да я ещё впервой… - окнула дама и смущённо опустила глаза вниз…
- То есть как впервой? Не понимаю, - повёл плечами Подшибло…
- Только ещё хочу… Первый раз. На ярмарку приехала, - объясняла дама тихим голосом и не подымая глаз.
- Вот оно что! - Зосим Кириллович, отняв руку от её талии, отодвинул свой стул и несколько смущённо откинулся на его спинку.
Помолчали…
- Вот оно как… Да… это вы… что же? Нехорошо ведь… Трудно… То есть, конечно… Но всё-таки… странно! Я, признаться, не понимаю… как это вы решаетесь. Если, действительно, правда…
Опытный полицейский, он видел, что действительно - правда: она была слишком свежа и порядочна для женщин известной профессии. У ней не было тех характерных признаков продажности, которые необходимо отпечатлеваются на женской физиономии и жестах даже после ничтожной практики.
- Ей-богу, правда! - вдруг доверчиво склонилась она к нему. - На такое поганое дело иду - и стану я врать. Чего уж? Просто надо вести дело. Видите что - вдова я. Овдовела - муж-от лоцман, утонул в апреле в ледоход. Дети у меня, двое, - сын девяти годов да дочь семи. Достатков-то нету. Родных тоже. Сирота я взята была. А его, покойниковы, родные далече. Да и нелюбимая я ими… Как они достаточные, а я вроде нищей пред ними. Толкнуться-то некуда. Работать бы, конечно. Да много денег надо мне, не выработаешь с эстоль. В гимназии сын-то. Конечно бы хлопотать, чтобы без платы, но куда же мне, бабе? А сын-то, мальчонка… такой, знаете, умница… Жалко отрывать-то от ученья… Тоже и дочь… и ей чего ни то надо дать. А работой-то такой, ежели честной… много ли её? Да и сколько добудешь? И чего работать опять же? Кухарка ежели… то, конечно… пять рублей в месяц… Не хватит! Никак не хватит! А на этом деле - ежели кому счастье - сразу можно окормиться на год. Прошлую ярмарку наша же одна женщина четыреста с лишком схватила! Теперь за лесника вышла с деньгами-то, и барыня себе. Живёт… А ежели стыд… конечно, зазорно… Но только… и то ведь рассудите… Судьба, значит… Всегда уж судьба. Пришло вот мне на ум такое дело - так, значит, и надо - указание это мне от судьбы… И удастся оно - хорошо… не удастся, а только муку да позор приму… тоже судьба. Да…
