«Смута в Московии»

24-е джумада аль-авваль 1735 (20 апреля 2305 г. н.э.), Аравийская республика, Мекка, район «Мекка-2»

Мансур Джакометти лежал на диване в своей квартире, доставшейся ему от покойного отца, муршида Раиса Джакометти, некогда занимавшего должность начальника стратегического командования «Запад» Сил безопасности МИТАД. Эта квартира в обветшавшем доме, расположенная относительно недалеко от центра города — Запретной мечети, являлась по нынешним временам роскошью и стоила целое состояние. Даже в благополучной Аравии подавляющее большинство людей были вынуждены ютиться в жилых комплексах «капсюльного» типа, где помещался разве что автономный модуль жизнеобеспечения или «сундук», как его называли в обиходе.

Во внешности Джакометти сложно было найти что-то запоминающееся, необычное. Смугловатая кожа, европеоидные черты лица, коротко остриженные «ежиком» черные волосы, короткая, в несколько миллиметров длиной, ухоженная бородка. По характерным движениям его глаз современный человек смог бы определить, то, что Мансур использует ИСВ, ИЭВМ, ИНД и прочие нейроэлектронные устройства, тянущие на сумму, непомерную для простого работяги с Главного пояса, Марса, Луны или Земли, коими являлось большинство из двадцати миллиардного населения территорий, находящихся под юрисдикцией Организации.

Конечно, все крупные компании, так или иначе, стимулировали своих сотрудников устанавливать имплантируемое оборудование, ведь оно, в комплексе с «сундуком» обеспечивало полное восстановление работоспособности человека за тридцать-шестьдесят минут сна. Таким образом, работника можно было эксплуатировать как минимум двадцать часов в сутки, но была тут и обратная сторона. Вследствие массовой имплантации, средняя продолжительность жизни в странах МИТАД составляла около пятидесяти пяти лет. Раис Джакометти умер в шестьдесят пять.

Будучи ребенком, Мансур мечтал, что он повторит славную карьеру отца и будет жить очень-очень долго и счастливо, но его мечты разбились о суровую реальность жизни. Достигнув возраста пятидесяти лет, Джакометти был безжалостно «срезан» военно-врачебной комиссией и уволен с действительной службы по состоянию здоровья. Вернувшись в Мекку он целыми днями валялся на старом отцовском диване или сидел на подушках в саду во внутреннем дворе дома, охваченный глубокой депрессией.

«Тридцать лет на службе и никакого тебе признания и благодарности!» — Джакометти вновь почувствовал приступ бессильной злобы, из-за того, что не мог претендовать даже на десятую часть той славы и почёта, какой обладал отец.

Он, как и другие сотрудники Хасса, в течение всей своей карьеры был вынужден «носить мундир» Департамента королевской полиции Большого Лондона и скрываться под оперативным псевдонимом Майкла Дюрана. Широкие репрессивные полномочия этого органа и ореол таинственности, окружавший его, вызывали у обывателей в большинстве случаев страх, ненависть и зависть, но не уважение.

В очередной раз открыв медицинское заключение, он с болью вновь и вновь перечитывал его:

«В ходе периодической проверки работоспособности инструмента 7-го уровня ХАМАДЖ, полковника королевской полиции , заместителя комиссара полиции г. Лондона, начальника Оперативного управления, личный идентификационный номер — 749683115, именуемого Майклом Дюраном, были выявлены факты систематического возникновения ошибок ИЭВМ... очевидно вызванных физическим устареванием его аппаратных компонентов.

 Жалобы на неудовлетворительное состояние здоровья отсутствуют, однако, в ходе проверки были обнаружены признаки деградации ЦНС, выразившейся в нарушении памяти 4-й степени, частых приступах острой головной боли...; деградация иммунной системы; деградация репродуктивной функции, выразившейся в резком снижении потенции...; снижение остроты зрения...; хронический гастрит...

С учетом результатов проверки комиссия рекомендует исключить испытуемого из набора активных операций 12-го михвар Низам уль-Хасс с переводом в набор резервных операций №2 того же подразделения сроком на пять лет с условием проведения аналогичных проверок каждые 6 месяцев... »

Поговаривали, что всё это — следствие хронического воспалительного процесса, вызванного токсинами, выделяемыми биомеханической ИЭВМ, именовавшейся на профессиональном сленге «Ядром». С таким букетом заболеваний можно и не мечтать о продолжении карьеры, тем более, что за тридцать два года выслуги полагалась значительная пенсия и социальный пакет, но Мансур всё равно чувствовал себя брошенным, преданным.

«Наверное, то же самое пережил и отец!» — подумал он, вспоминая события более чем тридцатилетней давности. Только что отгремела Семидневная война с Тихоокеанским блоком, закончившаяся победой Британии и МИТАД, что привело к отторжению от США большей части их территории в пользу возрожденных Североамериканских колоний Соединенного королевства.

Раис Джакометти, один из главных героев этой маленькой победоносной войны, был повышен в должности, щедро награжден и обласкан руководством Организации. Теперь его считали необходимым приглашать на всевозможные официальные и «светские» мероприятия.

Играть роль «свадебного генерала» отцу не нравилось, но приказ есть приказ. И вот, в один из летних солнечных дней, прославленного военачальника в очередной раз вызвали на заседание Дивана. Он вернулся обратно вечером того же дня, но уже, как говорится, «без погон». О том, что произошло на злополучном заседании, Джакометти-старший никогда не говорил. Это был первый раз, когда Мансур увидел отца плачущим, сгорбленным, раздавленным.

Даже его ближайшего друг и сослуживец, Адан Интриаго, возглавивший впоследствии стратегическое командование Амана «Марс», ничего не смог выведать по этому поводу или, может, просто скрыл правду. С другой стороны, если бы не протекция муршида Интриаго, Джакометти-младший закончил бы свою карьеру не в Лондоне, а, вероятнее всего, где-нибудь на «Гиене», и причём гораздо раньше.

 От самокопания его отвлек странный звук.

— Алейкум ассалям! Эй, кто там?! — спросонья пробурчал он. Его жена, Марьям, уже минут пятнадцать копалась в коридоре, а затем зашла в комнату. Её лицо было, как будто вырублено топором, хотя, надо признать, достаточно искусно. Создавалось впечатление, что мастер, сделав грубую работу, так и не завершил её до конца. Волосы Марьям были густыми, тёмно-русого цвета, длинными, сплетенными в несколько кос, с вплетенными в них разноцветные ленты и металлические украшения. Она была одета в длинную хлопковую курту тёмно-зеленого цвета с анимированным геометрическим узором и шаровары.

Несмотря на то, что Марьям тратила на свою внешность колоссальные деньги и выглядела очень ухоженной, она казалась Мансуру чем-то вроде старой, добротной мебели — красивой, удобной, не более того.

После женитьбы на Фатиме, он вдруг увидел в Марьям прекрасную Лейли, но было поздно. Жена так и не простила ему второго брака, который, она считала предательством, совершенным мужем исключительно по эгоистическим карьерным соображениям.

Марьям плюхнулась рядом на кровать.

— Тебе ещё не надоело валяться? — спросила она на итальянском. Ей нравилось тренировать свой навык языка, хоть немного напоминавший о жизни «до Фатимы» — Всё горюешь о погибшей блистательной карьере?

Джакометти утвердительно кивнул головой.

— Я, честно говоря, думала, что ты помрёшь прямо на службе. Раз — и нету! Это часто бывает с пересидевшими свой срок. Ты же сам знаешь!

— Может, так оно было бы и лучше... — прошептал Мансур.

— Для тебя — да! Для меня и детей — нет! Но, я понимаю, тебе на это наплевать!