Вдалеке, за оцеплением появилось какое-то движение. Люди подняли пистолеты. Открылась дверь. Я не могла различить лица.

Мой телефон завибрировал, сообщая мне о новом сообщении. «Сделано. У.К». Уильям Кейс.

Я перестала дышать. Перестала моргать. Перестала думать и надеяться.

Я просто сидела и наблюдала за тем, как журналистка кричала в камеру, что кто-то выходит из здания.

— Подтверждено, что заложник — женщина, — сказала журналистка. — До нас доходят неподтвержденные сообщения о том, что бомба закреплена на её груди скотчем.

Я ничего не видела. Я не понимала, что происходит. На экране мелькнуло движение.

— Я её не вижу, — тяжело дыша, произнесла я. — Я её не вижу.

Я не услышала, что мне ответили. В моих ушах звенело. Внезапно, я оказалась на ногах, хоть я и не помнила, как вставала.

— Заложница в безопасности, — неожиданно произнесла журналистка. — Повторяю, Джон, мы слышим сообщения о том, что бомбу обезвредили и заложница в безопасности.

Я не расслабилась. Я не могла дышать. Я не могла поверить в её слова — а затем камера переместилась. Изображение приблизилось, и всего на миг я увидела её. Айви.

Изображение было нечетким. Мне удалось разглядеть лишь её волосы и некоторые черты её лица, но по её движениям я поняла — это была Айви.

Я опустилась на диван. Сделано, — вот, что гласило сообщение. Костас получил то, чего хотел. Он отпустил Айви. Не из-за президента, не из-за переговоров, не из-за ударной группы или ФБР.

А потому что он узнал, что его сына помиловали.

Благодаря Уильяму Кейсу.

Благодаря мне.

— Она у них, — неспешно произнесла Вивви, словно она ещё не верила в это. — Она в порядке.

Какая-то часть меня не могла в это поверить. Эта часть меня не сможет поверить, что всё кончилось, пока Айви не окажется здесь, со мной.

— Преступник выходит из здания, — вдруг произнесла журналистка. — Повторяю, преступник выходит.

Я так и не увидела, как Костас шагнул на улицу с поднятыми руками. Что-то заслоняло вид. Я так и не увидела, как он сдается.

Но я услышала, как через миг прозвучал выстрел.

Я услышала крики и хаос.

И сообщение о том, что преступник был мёртв.

ГЛАВА 64

ФБР — или охрана президента, или Национальная безопасности, или Белый Дом, я не знала наверняка — удерживало Айви почти сутки. Видимо, он позволили ей добраться до компьютера, так что её страховка не проявила себя, но они не подпускали её к телефонам. Я знала это, потому что, в глубине души, я была уверенна — если бы у неё был телефон, она бы мне позвонила.

Вместо этого мне позвонил Боди. С Айви всё было в порядке. Костас и правда был мёртв — застрелен разрывной пулей, прежде чем кто-либо успел увидеть его лицо. Тех, кто знал, кем он был, можно было пересчитать по пальцам — именно поэтому они не сразу отпустили Айви. Это, — сказали они Боди, — дело национальной важности.

Они хотели согласовать свои истории. Я была почти уверена, что когда раскроют имя погибшего преступника, оно будет нам незнакомо.

Майор Бхарани был мёртв. Судья Пирс был мёртв. А теперь и Костас.

Некого отдавать под суд — и никто больше не сможет рассказать эту историю, кроме нас с Генри, Ашером и Вивви. Белый Дом хотел умолчать об этом.

Все виновные были мертвы, и я не собиралась рассказывать ни слова — ради безопасности Вивви и своей собственной. Что-то подсказывало мне, что Генри поступит также. Он похоронит эту тайну, скроет её в глубинах своего разума, где он хранил самые болезненные секреты. Секреты, которые могли навредить тем, кого он любил.

Я гадала о том, будет ли он ненавидеть Айви и за это.

И о том, действительно ли он сердился именно на Айви.

С Айви всё в порядке. Я снова и снова говорила себе об этом. Она в порядке. В порядке. Она вернется домой. Но не важно, сколько раз я повторяла эти слова, я была уверена в этом лишь на девяносто процентов, пока дверь квартиры Адама не открылась, и я не увидела за ней Айви.

Видимо, они позволили ей привести себя в порядок, потому что выглядела она ничуть не менее безупречно, чем в день, когда она приехала за мной на ранчо. Её светло-коричневые волосы были собраны во французскую косу у основания её шеи.

Она двигалась уверенно.

Я замерла на месте. Айви остановилась в шаге от меня. Я всё ещё сердилась на неё. Она так меня испугала. Столько лет я говорила себе, что мне было на неё плевать; что она не сможет причинить мне боль, если я этого не позволю; что мы совсем не похожи. Но последние сутки стёрли всё это.

Она была частью меня. Под моей кожей, в моей улыбке и в форме моего лица. И она всегда будет для меня важна. Она всегда сможет сделать мне больно. И я ничего не смогу с этим сделать, никак не смогу это изменить.

Она здесь. С ней всё в порядке. Она здесь. Эти слова отбивали ритм в моей голове. Губы Айви едва заметно дрожали. Она сделала шаг в моём направлении, затем ещё один и ещё несколько, пока она не стояла прямо передо мной. И что-то во мне сломалось. Я упала — упала в её руки и сжала её в своих. Я опустила голову на её плечо.

Она — а может я — дрожала.

Но она была настоящей. И с ней всё было хорошо. Я опустила голову к её груди. Она вдохнула запах моих волос. Я слышала её сердцебиение.

— Тэсси, — вот и всё, что она сказала — моё имя.

Я пробормотала что-то ей в блузку.

— Что? — переспросила Айви.

Я повторила:

— Вообще-то, Тэсс.

В ту ночь я спала в комнате Айви, свернувшись в клубочек рядом с ней на её огромной кровати. Утром я могу на неё злиться. Могу ненавидеть её за все секреты, за всю ложь — но пока что, всего одну ночь, я не собиралась выпускать её из виду.

Кем бы ни была Айви — как для всего мира, так и для меня — мы были семьей. Не только по крови, не только потому, что она отвечала за половину моей ДНК. Мы были семьей, потому что моя любовь к ней всегда будет превышать мою ненависть. Я не могла её потерять. Потому что ради неё я была готова на всё — даже на сделку с дьяволом.

Мы были семьей, потом что ради меня она была готова пройти сквозь огонь.

Очень долгое время мы просто лежали там. Мы обе не спали, обе молчали и даже не касались друг друга.

Я заснула, убаюканная ритмом её дыхания.

Через какое-то время я проснулась. Непроглядная темнота за окном уступала первым ноткам утра. Я лежала в постели Айви в одиночестве. По моим венам, словно лед, пронеслась паника. Но я заставила себя успокоиться и подняться на ноги. Я пересекла квартиру, спустилась по спиральной лестнице в прихожую и заметила свет, исходящий из комнаты для переговоров.

Дверь была приоткрыта. Я толкнула её внутрь. Айви сидела на столе и глядела на стену. Там висело три снимка: судья Пирс, майор Бхарани и Дэмиен Костас.

— Айви? — окликнула её я. Она так внимательно смотрела на фотографии, что, кажется, не заметила, как я вошла. Айви обернулась ко мне. Она дважды моргнула.

— Иногда ты на него похожа, — произнесла она. На её губах играла мягкая улыбка. — На своего отца.

— Ты любила его.

— Любила, — она соскользнула со стола и подошла ко мне. — Иногда, я всё ещё люблю его, — она заправила прядку волос мне за ухо. Я позволила ей это сделать.

— Ты — не моя мать, — произнесла я настолько мягко, насколько только могла. — Не знаю, смогу ли я… Я не знаю, кто ты.

Айви посмотрела мне в глаза.

— Я твоя.

На этот раз мне было не так больно. Тот факт, что я была для неё важна, всё ещё меня ранил; я всё ещё кровоточила изнутри — но на этот раз я не отстранилась.

— Адам рассказал мне, что дедушка попросил тебя уехать, — я не собиралась говорить с ней об этом — но, кажется, у меня больше не будет возможности завести этот разговор. — В то лето, когда мне было тринадцать, и ты предложила мне жить с тобой — Адам сказал, что дедушка попросил тебя уехать.