Так и просится в эпилог ленфильмовское наше кафе, не раз уже упомянутое на этих страницах. Нынче оно в очередной раз преобразилось. Столовой, что была рядом, больше нет, теперь там китайский ресторан, вход с улицы. А кафе, как выясняется, откупил Димочка Месхиев, сын моих друзей Димы Месхиева и Наташи Трощенко, мальчик, выросший на моих глазах и ставший теперь весьма успешным режиссером нашей новой волны: "Циники", "Над темной водой". Ребята эти преуспевают, дай им Бог; по крайней мере, снимают картину за картиной, не зная простоев в ожидании денег. Димочка - он еще обзавелся в Питере собственным рестораном, кажется, на пару с певцом Макаревичем: название - "Смак".
И теперь вот - это кафе.
Было время, здесь кипела жизнь - обычно в самый разгар рабочего дня на студии. Долгая очередь вдоль стойки, кофе из чашек с отломанными ручками, стулья на металлических ножках, которых - стульев - всегда не хватало. Двое из нашей компании пользовались привилегией брать кофе без очереди - на всю компанию, разумеется,- это Виктор Трегубович по необузданности характера, ждать он не умел, и Соломон Шустер - как, наоборот, аристократ, он же и буржуа: тут уж мы рассаживались, и по мановению руки Соломона судомойка Сима тащила нам эти чашки на треснутом столовском подносе.
И какие разговоры, обсуждения, признания, исповеди! Юра Клепиков, человек не сентиментальный, признался мне как-то, что это лучшие часы его одинокой жизни сценариста: он и ходит-то на студию, чтобы посидеть с друзьями в кафе.
Нет Виктора, нет Соломона, нет Ларисы Ивановой, Илюши Авербаха, я об этом уже писал, и кафе наше превратилась в коммерческий бар, сплошь незнакомые мальчики и девочки. Сима наша открыла коммерческое дело здесь же, на студии - прилавок с предметами галантереи... И вот - новое превращение. Димочка Месхиев переоборудовал этот бывший бар, развесил по стенам портреты старой ленфильмовской гвардии, в том числе и своего отца замечательного оператора. Илюша, Виктор, Соломон, Динара смотрят на нас со стен... Жаль только, народу мало в новом старом кафе, но мало ведь и на студии. Глядишь, прибавится...
Наши съезды... После бурного Пятого прошел, как уже знает читатель, невыразительный Шестой, потом соответственно съезды Российского союза, тоже скучные, так как борьба кончилась, слова потеряли прежнюю цену подешевели. И вот наконец-то опять интересно: съезд в декабре 97-го, в мае 98-го, новая революция в кинематографе - уже с обратным знаком!
Нынешний съезд аплодировал тем, кого свергнул предыдущий. Нынешний съезд только что не улюлюкал в адрес тех, кого предыдущий возвел на пьедестал.
Тот съезд хотел демократии. Этот - сильной руки. Тот - упразднения цензуры. Этот - ее восстановления, по крайней мере в том, что касается нравственных основ (и тут можно с ним даже согласиться).
И это не было голосом нового, молодого поколения, пришедшего на смену старому.
Никто никому на смену не приходил. Другие юноши, которые, как говорил поэт, поют другие песни, на съезде не появлялись. В зале были, в общем-то, те же люди, что и 12 лет назад, только постаревшие. И теперь они хлопали и голосовали наоборот. И лидером своим единодушно избрали человека, которого 12 лет назад третировали. И человек этот, до поры сидевший демонстративно на галерке, прошел через весь зал к трибуне, поднялся, оглядел притихший зал и произнес злорадным фальцетом: ну что, голубчики, доигрались? Теперь уж, так и быть, приду вами володеть. Но прежде извинитесь передо мной да попросите хорошенько, а я еще подумаю.
Ладно уж, коли вы так просите. Но только, извините, на моих условиях, и никак не иначе. Во-первых, родненькие мои, я учиню вам аудиторскую проверку - как это вы умудрились пустить по ветру состояние и кто из вас что разворовал. Это первое. Второе: ваши эти игры в демократию мне ни к чему. Вы даете мне неограниченные права, а я ими воспользуюсь в ваших интересах. Не верите? Как хотите. Барахтайтесь в своем болоте, я вам не навязываюсь. Я и так богат и знаменит, власти вашей мне не надо, союз ваш этот видел в гробу. Это уж я так, из чистой филантропии... Ну и кураж, не без того. Мстительное желание реванша. Спортивный интерес, если на то пошло!
Надо ли объяснять читателю, что человек этот - Никита Михалков, и впрямь богатый и знаменитый. Талантливый и удачливый. Актер, режиссер, бизнесмен, или, скажем по-русски, предприниматель. Соединение русского идеалиста и западного прагматика, барина и работника, Обломова со Штольцем, Гаева с Лопахиным, чем плохо? А еще - как в "Утомленных солнцем" большевик-комдив с ромбом на петлице и он же обитатель дворянской усадьбы, все вместе.
Обещал он подъем кинематографа, пособия старикам, поддержку молодым. Искренне обижался, когда ему не верили. Что поделаешь, хорошие побуждения у нас вечно под подозрением: а ну как за ними расчет. Нет, я думаю, все-таки был он искренен.
Что ж, все логично.
Когда-то Пятый съезд замечательно предшествовал преобразованиям в стране и обществе, был их провозвестником. То есть - с нас началось.
Кто знает, не предвосхитили ли мы и теперь исторические перемены в государстве - приход, например, "третьей силы".
Ведь похоже.
На этом нашем съезде, теперешнем, дружно отрекались от себя тогдашних. И я напрасно искал в многолюдье кремлевского зала наших тогдашних лидеров. Их не было.
Но попробуйте поищите сегодня днем с огнем лидеров тогдашней перестройки, чьи имена не сходили с уст. Где они все?
"Третья сила", еще непонятная, невнятная, стоит на пороге. В кепочке мэра, с басом профундо генерала, поменявшего мундир на штатский костюм от Версаче. И - добавим еще - в барской шубе Паратова.
Добро пожаловать.
Что остается? Никогда не задавался таким вопросом, жил, как придется, а вопрос возник вдруг в связи с этой книжкой - уже подойдя к концу, спохватился: а достаточно ли известны читателю фильмы, вокруг которых я веду разговор? Никто ведь, собственно говоря, не обязан их помнить, тем более придавать им то значение, какое они имеют для озабоченного автора. Век фильма короток, что поделаешь; кинематограф стареет, как и человек, если не быстрее. Где уж тут рассчитывать на бессмертие. Тому, кто избрал эту стезю, следует быть скромнее и довольствоваться славой сиюминутной, а нет - пиши стихи или романы, авось они тебя переживут. С пьесами тоже сложно, а уж сам театр, тот и вовсе недолговечен и зыбок - что мы знаем определенного о том же МХАТе начала века, кроме того, что спектакли его потрясали сердца. А покажи ты их сейчас!
Но ведь все-таки - потрясали. Собирали полные залы. И, как пишут, на них воспитывались целые поколения - и этого довольно. Театр и кино, надо понимать, существуют для дня сегодняшнего, для тех, кто здесь, сейчас; все остальное - в легендах.
Вот как раз это обстоятельство и может служить утешением для честолюбивых. Невелика беда, в самом деле, что какой-нибудь "Большой вальс" вашего отрочества выглядит сегодня наивно-архаичным, но ведь это ваше, а не чье-нибудь отрочество, ваш восторг или наивные слезы и наконец ваше воспоминание о том, как бегали смотреть этот фильм пять раз и что он для вас тогда значил. "Для вас" и "тогда" - вот, может быть, и главные мерила для искусства экрана.
А какие-то фильмы вы, может, и не помните, не видели, но они имели место подобно музыке, которую вы не включали, но она была вокруг вас. И может, неведомым образом что-то в вас заронила.
Тем и утешаюсь.
А вот и опять кинули. На этот раз - директор киностудии, он же режиссер-постановщик, пригласивший меня писать для него сценарий. Ездили к нему в Питер, обсуждали, сговорились, расстались довольные друг другом, вот только не успели подписать договор, руки не дошли, но уж это такие формальности, в конце концов. Главное - не затягивать, не пропустить натуру в этом году.
К моменту, когда он стал от меня прятаться, рукопись была уже начата, написано страниц двадцать. Что делать?
А ничего: продолжать.
