Речь шла, как я уже сказал, о романтическом авантюрном сюжете, который следовало вычленить из романа, развить и досочинить, выбросив подробные описания петербургского "дна" - ночлежек, притонов, воровских малин, когда-то скрупулезно обследованных и описанных автором, то есть как раз то, что было в его эпоху откровением и принесло популярность роману.
Вот почему "тайны", а не "трущобы".
И еще в одном нам предстояло "поправить" Крестовского. Это уже из области идеологии. По своему настрою роман гуманистический, симпатии автора - на стороне нищих и обездоленных, униженных и оскорбленных. Богатых и родовитых автор, прямо скажем, не жалует. Не жалует он и инородцев. Особенно достается персонажам с немецкими фамилиями, их тут множество, но перепадает и полякам, и евреям. Насколько я знаю, это была одна из причин, по которым роман Крестовского не переиздавался в советские годы. Что там ни говори, а цензура наша держалась определенных правил, этого у нее не отнимешь.
Итак, все-таки "тайны". С тем и принялись за сценарий.
Пчелкин, надо отдать ему справедливость, не обещал золотых гор. Он, скорее, даже пугал предстоящими трудностями, рождая в ответ желание с ними побороться, испытать судьбу. Если это была продуманная стратегия, то она оказалась верной. Неравнодушие рождало азарт, бедность - гордыню. В огромной стране Останкино, еще недавно жестко управляемой на всех двенадцати, или сколько их там, этажах, с четкой иерархией и дисциплиной, а ныне раздробленной и бесхозной, мы чувствовали себя одинокими подвижниками, до которых никому нет дела. Это однако, должен сказать, помогает работе.
Единственное, добавлю, что здесь еще сохранилось от бывшего времени, это редакторы и поправки. На киностудиях этого давно уже не было. Иногда подумаешь: и зря.
Платили всем нам, как я уже говорил, сущие гроши, "смешные деньги", как выразился кто-то из наших актеров, уже, надо сказать, достаточно избалованных гонорарами в других местах. И ничего - приезжали, снимались. Костюмы "из подбора", декорации, реквизит - с миру по нитке, темпы адские: серия за неделю, сцена за сценой, куча текста! Посмеивались над собой: вот, что называется, влипли, поругивали продюсеров - и работали.
Актеров наших, я думаю, не надо особо представлять. Наталья Гундарева и ее муж Михаил Филиппов (она - княгиня Шадурская, он - ростовщик Морденко), Елена Яковлева (княжна Анна, впоследствии проститутка Чуха), Ирина Розанова (горничная Наташа, она же баронесса фон Деринг), Валерий Баринов (Хлебонасущенский), Лидия Федосеева-Шукшина (Амалия фон Шпильце), Игорь Ясулович в небольшой, но филигранно отделанной роли буфетчика Юзича все это мастера высокого класса, уровня, я уверен, мирового. А Николай Караченцов, которого я чуть не забыл упомянуть,- он играет Коврова, а его партнер Виктор Раков - князь Николай Чечевинский, он же Каллаш! А Дмитрий Брусникин и Сергей Чонишвили - отец и сын Шадурские! А Галина Польских, а Надежда Маркина! Вот ведь их сколько, еще и не всех назвал...
Меня поражал профессионализм этих людей. В кинематографе мы привыкли к коротким кадрам, монтажу, к черновой фонограмме, позволяющей что-то поправить потом при озвучании. Здесь - ничего подобного: большие куски, иногда целиком сцена в один присест, да еще с синхронной записью звука, то есть все сразу набело! Как они ухитрялись держать в голове эти длиннющие тексты, как виртуозно с ними управлялись. И как удавалось всех их собрать, совместить, развести, при том, что многие заняты еще и у себя в театрах, а то где-то еще и снимаются параллельно. Тут уж заслуга режиссерской группы. В кинематографе у нас, доложу я вам, раздолье, вольница по сравнению с тем, как работают эти люди в Останкино.
Не обошлось, как водится, и без приключений. В злосчастные октябрьские дни 1993 года и как раз в тот самый вечер и ночь, когда небезызвестный генерал Макашов с толпой экстремистов пытались взять штурмом Останкино, режиссер Марк Орлов снимал здесь сцену княжны Анны и горничной Наташи - аккурат в павильоне на первом этаже. Выстрелы раздавались совсем близко, и обе наши актрисы, а с ними и Галя Польских в костюме акушерки Эльзы Францевны, и сам режиссер с оператором и остальной группой легли на пол, хоронясь от пуль. Потом пробирались ползком по туннелю в здание напротив, но и там пришлось залечь. Спасибо омоновцам - притащили артистам бутерброды. Так прошла ночь. Они слышали, в общем, все, что происходило на площади, а оператор Тимур Зельма, тот вдобавок еще видел в окно, как угоняют его машину, оставленную на стоянке. Машина не заводилась, ее толкали руками...
Словом, есть что вспомнить.
Сценарий наш не был готов к началу съемок, писали его следом, вдогонку, дистанция иногда угрожающе сокращалась. Первые двенадцать серий уже прошли в эфир, мы же еще додумывали продолжение, все дальше отходя от романа. Пожалуй, главное, в чем мы оспорили Крестовского,- это два центральных мужских образа: князь Николай Чечевинский и Серж Ковров. Ковров занимает в романе вообще немного места, мы его досочинили, придумали ему любовь к Юлии Бероевой, розыски тех, кто сломал ее судьбу,- собственно, всю вторую половину фильма и финал, где мы их в конце концов соединили. Что же касается князя Николая, то он у Крестовского карточный шулер и фальшивомонетчик; мы, конечно же, облагородили его, а появление через 20 (по нашей версии 16) лет под чужим именем обставили совсем иными, чем в романе, обстоятельствами - опять-таки благородного романтического свойства. Так, мы считали, требует избранный нами жанр.
Пчелкин опять оказался прав: ни в Останкине, ни на других "каналах" нас никто не ждал с распростертыми объятиями. Ждал, как оказалось, зритель. Долгие месяцы, чуть ли не год, уже готовый фильм лежал без движения, ему не находилось места в "сетке". Но что уж теперь жаловаться: "Тайны" все-таки пробили себе дорогу, сейчас их смотрят уже по второму и третьему разу миллионы зрителей, и уж каким нужно быть снобом, чтобы на месте авторов не оценить и не обрадоваться такому успеху, если даже пошли на уступки массовым вкусам, взяли на себя такой грех.
Впрочем, и уступки, смею сказать, не так уж катастрофичны, и всякие несуразности вроде восставшей из гроба героини не выглядит дурновкусием; они, как ни странно, не шокируют в этом жанре, где зритель, втянувшись, все готов принять на веру. Очевидно, сериал существует все-таки по законам сказки, и не оттого ли здесь плохо удаются современные бытовые истории.
Единственная, пожалуй, серьезная уступка - это то, что так наглядно и, можно сказать, демонстративно торжествует в конце добродетель и наказан порок. Еще сколько-то лет назад меня не подвигли бы на такой хеппи-энд никакими силами. Сейчас я понял - и особенно вот в эти последние месяцы, когда "Тайны" наши показали снова, на фоне мрачных сообщений и катастроф, которыми полнится телевизионный экран,- что мы совершаем не такой уж большой грех, потрафляя ожиданиям зрителей, утоляя их чувство справедливости. Это не худший поступок для человека, берущегося за перо или кинокамеру. Уж не знаю, искусство ли это или что-то другое, скорее все-таки "что-то другое", но если ты доставил удовольствие людям в эти вечера, если дал им "хороший конец", которого они ждут, не казнись - совесть твоя чиста.
Тут, пожалуй, уместен вопрос к автору: а готов ли ты идти этой стезею и дальше? Лиха беда начало. Расстаться с иллюзиями, махнуть рукой на "самовыражение" - и с легким сердцем податься в беллетристику, в масс-культуру, в сериалы?
Не знаю, не пытался. Да никто и не предлагал.
Глава 23
ЭПИЛОГИ (1998-99)
"Ну и что?"
Вопрос этот преследует все чаще. По поводу прочитанного, услышанного: "Ну и что?" Кого чем сегодня удивишь?
Волшебник - или шарлатан, кто его знает - Ури Геллер остановил часы на Вестминстере. Есть тому, говорят, свидетели. Заснято на пленку. В прошлом веке мир содрогнулся бы от такого известия. Люди сходили бы с ума.
Нынче никто умом не тронулся. Ну, остановил. Или не остановил, какая разница. Мошенник, а может, и впрямь экстрасенс. Ну и что?
