—Он даровал прощение лишь хозяину гостиницы, где остановился, — вздыхая, окончил раб. — Но тот отказался, сказав, что не хочет быть благодарным палачу его родного города, и пошел с согражданами, уводимыми на казнь...

—Ты слышала, Корнелия? — вскричал Цезарь. — Остались еще настоящие римляне среди нас!

Корнелия не ответила. Раб же, переступив с ноги на ногу, робко кашлянул.

—Ты что-то хочешь еще сказать? — понял Цезарь.

—Да... — пробормотал грек. — Расправившись в Риме с живыми, Сулла взялся теперь за мертвых. Перед отъездом он приказал вырыть из могилы прах Мария и разбросать его...

—А моего отца? — вырвалось из груди Корнелии.

Раб опустил глаза, потом добавил:

—И еще он сказал, что вернувшись, возьмется за составление новых проскрипций...

—Что же говорят на рынке об этом чудовище?! — нахмурился Цезарь.

—Разное, — уклончиво ответил раб. — Но чаще всего, что произошло не падение тирании, а смена тиранов...

Через два дня Сулла вернулся в Рим. И в день его возвращения Цезарь получил письмо от тетки.

"Милый Гай, — писала Юлия, — думаю, мне нет надобности говорить о том, как я люблю тебя и как искренне желаю помочь тебе. Ты всегда слушался меня, послушайся же и теперь. Немедленно разведись с Корнелией, ибо каждый день, прожитый с нею, может стоить тебе жизни. Зная о твоем отношении к ней, я поначалу не поверила, что ты сразу же не выполнил пожелание диктатора Суллы. Но потом решила, что у тебя немало других дел.

Так отложи их и возьмись за развод, как за самое неотложное из них. До сих пор Сулла не обращал на тебя внимания, потому что у него было много других, более серьезных противников. Теперь же он может вспомнить о тебе и только потому, что ты до сих пор являешься родственником Цинны. Поверь, люди сейчас расплачиваются головой гораздо за меньшее. Прощай и последуй моему последнему совету: проявлять риск и смелость надо лишь в игре в кости. Юлия."

Чуть ниже была приписка, сделанная рукой сестры Цезаря. Очевидно, зная характер своего племянника, Юлия не очень надеялась на силу своего убеждения и взяла в союзники его любимую сестру.

"Гай, милый! — писала она. — Я узнала обо всем от тети и мне до слез жаль Корнелию.

Но я всегда жалела и тебя, ведь ты никогда не любил ее. Недавно я встретила Коссутию, она не замужем, помнит тебя и передает привет. Очень надеется на вашу встречу и все спрашивала у меня, не сильно ли портят ее морщинки на лице, которые появились со дня вашей разлуки. Да, чуть не забыла тебе сказать! Даже Гней Помпей, который сейчас в большом почете у Суллы, согласился по его требованию развестись со своей беременной женой и жениться на его племяннице, — продолжала дальше явно под диктовку Юлии 19 сестра, — и это несмотря на то, что он теперь второй человек в государстве! Так что не очень-то переживай за свое самолюбие..."

—От кого письмо? Что-то случилось? — услышал Цезарь встревоженный голос вошедшей в комнату Корнелии.

—Нет-нет! — торопливо сворачивая папирус, покачал он головой. — Это от тетки с сестрой. Кстати, передают тебе привет!

Через три дня произошло то, чего так боялась Юлия.

На рассвете дверь распахнулась и, выросший в темном проеме, воин сообщил, что Сулла вызывает Гая Юлия Цезаря к себе во дворец.

Корнелия вскрикнула, заслонила мужа, пыталась объяснить, что Юлий болен, у него жар, лихорадка. Цезарю, действительно чувствовавшему недомогание, стоило немалых трудов заставить жену уйти в детскую спальню.

— Ну, — встав посреди комнаты, спокойно сказал он, не отводя глаз от меча сулланца.

— Начинай. Только если можно, скорее.

— Диктатор требует тебя во дворец! — повторил воин.

И Цезарь, удивленный тем, что его не стали убивать в доме, как многих других, вышел на улицу.

Улица встретила его непривычной тишиной и пустынностью. Ни одной живой души: ни раба, ни грабителя, ни случайно забредшего сюда пьяницы...

Он шел следом за молчаливым воином, прощаясь со знакомыми с детства домами, невольно отмечая про себя: здесь жил его приятель, отец которого попал в проскрипции одним из первых; там — известный любитель Фортуны при игре в кости, у которого он мечтал выиграть хоть раз в жизни.

... Сулла встретил Цезаря, сидя в высоком кресле, в зале, ярко освещенном множеством канделябров. Рядом с ним стояли два молодых человека. В одном — красивом, с ленивыми, величественными движениями Цезарь узнал Гнея Помпея. В другом — подтянутом, мужественном сенаторе лет тридцати, докладывающем диктатору о конфискованных за ночь дворцах и загородных имениях,—Марка Красса.

—Ну? — резко бросил Сулла, жестом приказывая Крассу замолчать.

Цезарь с изумлением увидел, как изменился весь облик этого человека за какие-нибудь пять лет. Взгляд светло-голубых глаз теперь был тяжелым и непроницаемым. Угрюмые морщины по краям губ придавали всему его лицу, покрытому красной сыпью, под которой 20 лишь местами виднелась белая кожа, свирепое выражение.

—Ну! — повторил Сулла, удивленный тем, что вошедший юноша не бросился к его ногам, как это делали почтенные сенаторы и всадники, умоляя о пощаде.

Цезарь не шелохнулся.

— Так сколько тебе еще дать времени, чтобы ты развелся с дочерью Цинны? Месяц?

Неделю? День? — начал терять терпение Сулла.

Цезарь промолчал.

—Час! — сам себе ответил диктатор и дал знак Крассу продолжать доклад.

—Бебий Сулпиций Фест: дом, загородное имение с теплым ключом, — услышал Цезарь почтительный голос Красса. Рука ликтора легла на его плечо.

Домой он возвращался один. Переступив порог, бросил Корнелии:

—Переоденься!

Видя ее растерянность, немой вопрос во взгляде, какую одежду выбирать: для бракоразводного процесса или чтобы достойнее встретить смерть, успокаивающе улыбнулся:

—Во что-нибудь дорожное. И мне дай что попроще, чтобы никто не узнал. Хоть плащ Эгея.

—Плащ нашего домашнего раба?! — переспросила Корнелия, с удивлением глядя на мужа, который, насколько она его знала, всегда считался одним из самых изысканных щеголей Рима.

—Да, его плащ, хитон, башмаки, что там еще...

Преодолевая вдруг навалившуюся болезненную слабость, Цезарь заторопил жену:

—И скорее, скорее! Если мы хотим уцелеть, то должны покинуть Рим, у нас осталось всего полчаса...

—Так этого не хватит даже для того, чтобы дойти до городских ворот! — воскликнула Корнелия.

Цезарь увидел, как заблестели ее глаза: побег, вместе...

—Скорее прикажи извозчику, чтобы запряг лошадей в повозку твоего отца!

- В диктаторский карпентум?!* — Вот именно! - усмехнулся Цезарь.— Пока стражники разберутся, что к чему, мы уже будем за городом.

Корнелия, проворно выбежала из комнаты. Вернувшись, она не смогла удержать улыбку при виде Цезаря в одежде Эгея.

—Гай, прости, но ты действительно похож сейчас на раба! — воскликнула она, оглядев мужа с головы до ног.

*Езда по Риму в течение дня была запрещена и составляла исключение для немногих..

—Правда? — переспросил довольный похвалой Цезарь и, несмотря на всю трагичность их положения, картинно опустил плечи, изображая из себя рыночного раба с тяжелой корзиной.

—Похоже! — засмеялась Корнелия. — Как тебе это удается?

—Нужда всему научит тех, кто с ней повстречается, — объяснил Цезарь и, снова превращаясь в самого себя, дал знак домашней рабыне передать жене укутанного ребенка.

Молодая сирийка, всхлипывая, выполнила его приказ.

— А теперь — вперед! — решительно сказал Цезарь и быстрым шагом направился к двери.

Расчет Цезаря оказался верным.

Увидев роскошную повозку, которая среди бела дня свободно подъехала к капенским воротам, стражники бросились к своему начальнику. Вышедший из распахнутой перед ним двери офицер при виде карпентума тоже растерялся. Почесывая в затылке, окликнул остановившего лошадей перед самыми воротами возницу:

—Кого везешь?

Возница покосился на него и слово в слово повторил то, что по дороге наказывал отвечать ему Цезарь: